Если продолжить тему везения, то надо сказать, что Виталию повезло и с преданной женой. У них цирковая семья, Инна – тоже дрессировщик, но другого профиля. Она работает с пони и обезьянами. Сибирячка, родом из Кемеровской области, после того страшного ночного звонка женщина не растерялась и не впала в панику: с этого момента она почти три месяца не отходила от Виталия. Инне до сих пор тяжело вспоминать те дни.
– Я лежала в больнице вместе с ним, приезжала в цирк только на субботу и воскресенье и сразу возвращалась. Когда врачи, накапав мне всевозможных успокоительных, сообщили, что муж потерял обе ноги, первое, что я сделала, позвонила руководителю нашей программы дрессировщику Гранту Ибрагимову с единственным вопросом: что нам теперь делать? Это был очень тяжелый и важный момент. Если бы выяснилось, что аттракцион закрывается и Виталий больше в качестве дрессировщика не нужен, то мне не удалось бы вытащить мужа из этой беды, я это точно знала. Нам нужна была какая-то поддержка, хотя бы перевод животных на вынужденный простой, чтобы их просто кормили, – рассказывает Инна.
Руководство Росгосцирка пошло артистам навстречу, аттракцион не был закрыт: брату Виталия Владимиру, который был до этого его ассистентом, дали возможность поработать с животными. Владимир сразу уехал в Кострому к львам и тиграм, а Инна осталась в Редкино, рядом с любимым.
«Я боялась смотреть мужу в глаза»
– На следующий день мне позвонил врач и сказал, что Виталия переводят из реанимации в палату и можно его увидеть, – продолжает свой рассказ Инна. – Я боялась смотреть ему в глаза, не знала, какие слова найти. Я его просто обняла, поцеловала, сразу сказала, что мы выкарабкаемся, и добавила: «Спортсмены бегают на протезах и становятся олимпийскими чемпионами, а мы что, хуже?»
В больнице они лежали вместе три месяца: Инна ухаживала за любимым, во всем ему помогала. Это было долгое, мучительное лечение: достаточно сказать, что Виталий провел пять недель в реанимации. Все это время шла борьба за жизнь дрессировщика.
Среди людей, приходивших к цирковому артисту в больницу, был и водитель фуры, которая сбила дрессировщика. Чувствовалось, что парень опасается каких-то юридических действий в свой адрес – заявления в полицию, суда. Виталий успокоил дальнобойщика.
– Я сказал ему, что ничего предпринимать не буду, – рассказал Виталий. – Ног уже не вернешь, а жизнь ему портить не хочу. Больше он не приходил, и что с ним было дальше, я, честно говоря, не знаю. Спустя три месяца Виталия выписали из больницы и Инна увезла его в Москву. Им предстояло следующее испытание – протезирование.
Помогли Кобзон и братья Запашные
Когда стало известно о трагедии, телефон Инны не умолкал: звонили и приезжали друзья и дальние знакомые, предлагали помощь. Причем помогали не только цирковые артисты. Иосиф Кобзон организовал переезд и длительное лечение Виталия в институте хирургии им. Вишневского. Сразу после того как Виталий попал в беду, его товарищи, цирковые артисты, начали сбор денег на дорогостоящие современные протезы. Нужно было собрать крупную сумму – 5 млн руб. 2 млн из них оплатил Росгосцирк. Директор екатеринбургского цирка Анатолий Марчевский и его сын Руслан выделили 0,5 млн, такую же сумму передал Анатолий Сокол, который до этого даже не был знаком с Виталием. Сергей Беляков, Олег Кононов, Вадим Гончаров, семья Запашных тоже «скинулись» – вот так и была набрана необходимая сумма на протезы.
Боялся, что уволят из цирка
Левая нога у Виталия сейчас совсем короткая, вторая – чуть длиннее, обе ампутированы выше колена. Однако, по словам протезистов, за уникально короткий срок – всего пять месяцев – он научился ходить заново. Хрупкое плечо Инны пригодилось и здесь: в августе дрессировщик уже стоял на протезах, а первым городом, где 19 декабря Виталий Смолянец вышел на своих новых «ногах» к зрителям, стал Ростов-на-Дону.
– Мы нигде официально не заявляли о таком уникальном дрессировщике, ростовчане и жители области до сегодняшнего дня об этом не знали, – рассказал директор ростовского цирка Дмитрий Резниченко. – У нас все хорошо с посещаемостью, а с 19 декабря хорошо и с программой. В ней, кроме львиц и тигров, много других интересных номеров: потрясающие обезьяны, акробаты на лошадях, Дед Мороз со Снегурочкой. А Виталий полностью восстановился, все зрители, которые видели его «Империю львиц» раньше, говорят, что сейчас он работает так же хорошо. В прошлом году новогоднее цирковое представление посмотрели больше 30 тысяч зрителей, в этот раз будет не меньше.
Виталий Смолянец сумел полностью сохранить аттракцион с львицами и тиграми в том виде, в каком его видели зрители до травмы дрессировщика. Признается: первой мыслью было, что его уволят из цирка. Но генеральный директор Росгосцирка сообщил, что очень ждет его на манеже, и выделил Виталию крупную сумму на протезы и реабилитацию.
Чего ему стоило возвращение на арену, знают только самые близкие. У Виталия за плечами надежный тыл: преодолевать трудности ему помогают не только верная жена и брат, но и два сына. Теперь супруге пришлось переквалифицироваться: из дрессировщицы обезьян она волей-неволей превратилась в наставника алжирских львиц и тигров.
С охотой рассказывая о жене, сыновьях и своих хищных звездах, Виталий скромно умалчивает о своих заслугах: за уникальность аттракциона он, вопреки всему, получил высшую награду престижнейшего международного циркового фестиваля «Золотой медведь». А летом 2015 года на первой профессиональной премии циркового искусства в Сочи «Мастер» вся общественность и цирковые профессионалы признали Виталия лучшим дрессировщиком года.
– У парня, которому мой муж спас жизнь, двое детей, – улыбается напоследок Инна, прощаясь с нами. – А наша жизнь, можно сказать, сейчас уже почти ничем не отличается от той, что была раньше: да, теперь мой Виталик ходит на протезах, но, слава богу, дети рядом, они здоровы, все мы живы, а это самое главное.
Глава 7
Стойкий оловянный солдатик
В тот день, 5 января 1957 года, даже видавшие виды врачи акушерского пункта Матвеево-Курганского района не могли сдержать слез: на свет появился малыш без полноценных рук и ног.
Легко ли написать отказную
Десять минут эскулапы боролись за его жизнь, но мать, которая работала в колхозе дояркой и птичницей, и отец-маляр сразу же отказались от изуродованного сына. Сначала мальчик рос в шахтинском детском доме, а в восемь лет его перевели в Новочеркасский детский дом-интернат. Как рассказал брат Александра Николай, мать потом здорово переживала и навещала ребенка, но домой не забрала. Но все то, чем Сашу обделила природа, с лихвой компенсировалось невероятной силой духа и удивительной сообразительностью.
– К нам приехала комиссия, чтобы отбирать детей, которые более-менее развиты, – рассказывает Александр Миронов. – И им директор школы говорит: посмотрите, у нас есть один мальчик – инвалид, но он очень умный. Меня пригласили в кабинет и задали всего один вопрос: «А у тебя есть родители?» А я в ответ говорю: «Ну если я родился, то родители же есть». После этого меня забрали из детского дома в интернат.
Не за партой, а на парте
В Новочеркасском детском доме-интернате класс набирала Галина Уткачева. Когда появился вопрос о том, что Саша не должен учиться, ведь ему нечем писать, учитель встала на его защиту. На педсовете она твердо сказала:
– Я научу его писать, и поверьте, он будет делать это лучше вас, а как я его научу – увидите.
В класс она отнесла его на руках.
– По пути в коридоре Галина Петровна попросила сжать ногой ее палец, – вспоминает Александр. – Я сжал настолько сильно, насколько мог, и, почувствовав силу, она сказала: «Я научу тебя писать ногой».
Когда она вносила Сашу в класс, все ученики уже сидели за партами. Они встали, приветствуя педагога, и она отнесла новенького на его парту. Именно на парту, потому что в школе мальчик сидел не за партой, как все, а на ней.
– Я сижу на парте, передо мной – раскрытая тетрадь, – вспоминает Саша. – Галина Петровна, которая была довольно грузной женщиной, становится за мной и просит зажать между пальцами карандаш, потом наклоняется, чуть «наваливаясь» на меня, сжимает мои пальцы в своей руке и начинает писать. А ладони у нее теплые были – как сейчас помню. Мы вместе начинаем выводить буковку «а», буковку «б»… Мне это стало так интересно! Но еще больше я увлекся, когда спустя долгие недели начал писать сам – буква за буквой, слово за словом.
Саша очень боялся выступить за линию, чтобы не получалось криво. Учитель сказала ему, что буквы – это солдаты, а какой же это солдатский строй, если он кривой? Мальчик очень старался, и по чистописанию у него всегда были лучшие оценки в классе.
«На протезах мне было неудобно жить»
– Благодаря усилиям московских врачей у меня теперь левая нога рабочая, заменяет руку, ею я пишу, – поделился Александр Миронов. – А вот с протезами у меня отношения не сложились, хотя я перенес много операций. Мне сделали тяговые протезы. И я решил, что раз они у меня есть, я могу делать все что угодно.
Речь идет о так называемых активных манипуляторах, где функции протеза управляются собственными физическими силами, например, культей или плечевым поясом. Движение осуществляется при помощи тягового бандажа, который накладывается обычно от протезной руки по спине петлей вокруг здорового плеча. Путем передачи движения собственным физическим усилием человек через тяговый бандаж получает ощущения, необходимые для движения. Но то, что звучит так просто, предполагает интенсивный учебный процесс. Лишь тогда функции протеза можно фактически беспрепятственно координировать и контролировать.
– В детском доме мои надежды рухнули, – вспоминает Саша. – Я оперся протезами о парту, чтобы подтянуться, замки на них поломались, я упал и ударился лицом. Это была первая причина, по которой я их выбросил, а вторая заключается в том, что мне было неудобно жить: я не мог нормально ни есть, ни писать, ни обслуживать себя, хотя в реабилитационном центре меня обучали пользоваться протезами.