— Здесь уютненько, правда? — сказала Шивон, войдя через главную дверь. В маленькой и тесной приемной находился один-единственный констебль. Отложив в сторону мотоциклетный журнал, он привстал с места.
— Вольно, — сказал Ребус, в то время как Шивон предъявляла свое удостоверение. — Нам надо только прослушать магнитофонные записи Белла.
Полицейский кивнул и, отперев внутреннюю дверь, провел их в мрачную комнату без окон. Стол и стулья здесь явно знавали лучшие времена. Покоробленный настенный календарь от прошлого года на все лады расхваливал товары местного магазина. На шкафу с картотекой стоял магнитофон. Офицер снял его со шкафа и, поставив на стол, включил. Отперев шкаф, он отыскал в нем прозрачный пакетик с нужной кассетой.
— Это первая из шести, — пояснил он. — За нее вы должны расписаться.
Шивон исполнила эту формальность.
— Пепельницы в пределах досягаемости имеются? — осведомился Ребус.
— Нет, сэр. Здесь курить нельзя.
— Но на такое количество информации я не рассчитывал.
— Так точно, сэр. — Констебль старательно отводил взгляд от перчаток Ребуса.
— Есть хотя бы чайник?
— Нет, сэр. — И после паузы: — Соседи иногда приносят нам термос или что-нибудь вроде куска пирога.
— Шанс, что они сделают это в ближайшие десять минут, у нас имеется?
— Думаю, вряд ли.
— В таком случае — вперед! Совершите набег, и посмотрим, какой оценки заслуживает ваша предприимчивость.
Констебль замялся:
— Но я должен находиться на месте.
— Мы постережем эту крепость, сынок, — сказал Ребус; скинув пиджак, он повесил его на спинку стула.
Констебль недоверчиво окинул их взглядом.
— Мне с молоком, — сказал Ребус.
— Мне тоже, и с сахаром, — добавила Шивон.
Констебль задержался еще на секунду-другую, глядя, как они устраиваются с максимумом комфорта, который только и могла предоставить убогая комната. Затем он попятился вон и прикрыл за собой дверь.
Ребус обменялся с Шивон взглядом заговорщика. Шивон вытащила блокнот с записями, касавшимися Джека Белла, и Ребус еще раз перечитал их, пока она ставила кассету.
Восемнадцать лет… сын депутата шотландского парламента Джека Белла и его супруги Фелисити, администратора театра Траверс. Место проживания семейства — Баритон. Джеймс собирается поступать в университет, где хочет изучать политологию и экономику. По отзывам преподавателей, хорошо успевал в школе. «Своенравный, не очень общительный, но при необходимости умеет быть обаятельным». Активным видам спорта предпочитает шахматы.
По размышлении Ребус решил, что ОКК своих материалов, похоже, не представила.
Беседовавшие с Джеком Беллом полицейские представились как инспектор Хоган и консультант Худ. Взять на интервью Худа в качестве ответственного за связь с общественностью и прессой в этом деле было хитрым ходом. По долгу службы он должен был выслушать оставшегося в живых парня и кое-что из услышанного предложить журналистам в расчете на ответные услуги. Иметь прессу на своей стороне очень важно, не менее важно, чем держать ее, насколько это возможно, под контролем. А к самому Джеймсу Беллу журналистам и на пушечный выстрел не приблизиться. Им придется довольствоваться Грантом Худом.
Голос Бобби Хогана назвал дату и время беседы — вечер понедельника, — а также место, где она проходила: бокс АЕ Королевской лечебницы. Белла ранило в левое плечо. Сквозное ранение, прошившее мышцу, не задело кости, пуля застряла затем в стене комнаты отдыха.
— Ты в состоянии поговорить с нами, Джеймс?
— Думаю, да… болит, как черт.
— Уж наверно. Ну, теперь для записи. Ты Джеймс Эллиот Белл, верно?
— Да.
— Эллиот? — переспросила Шивон.
— Девичья фамилия матери, — пояснил Ребус, сверившись с блокнотом.
Фоновый гул почти отсутствовал: видимо, беседа проходила в отдельной палате. Слышались покашливание Гранта Худа и резкий скрип стула — наверно, микрофон держал Худ и стул его был ближе к кровати. Микрофон обращали то к мальчику, то к Хогану, не всегда успевая вовремя это сделать, поэтому голос иногда звучал глуше.
— Можешь рассказать, как это случилось, Джейми?
— Бога ради, зовите меня Джеймс. Можно мне воды?
Звук положенного на постель микрофона, журчание воды.
— Спасибо. — Пауза, пока чашку не поставили на прикроватную тумбочку. Ребусу вспомнилось, как у него самого выпал из рук поильник и как Шивон его подхватила. Как и Джеймс Белл, он в понедельник вечером был в больнице. — Была утренняя перемена. Она длится двадцать минут. Я находился в комнате отдыха.
— И часто ты проводишь там время?
— Уж лучше там, чем на школьном дворе.
— Но погода была неплохая, теплая.
— Я не любитель прогулок. Как думаете, смогу я играть на гитаре, когда выпишусь?
— Не знаю, — ответил Хоган. — А раньше ты мог играть?
— Вы ударили больного ниже пояса. Как не стыдно!
— Прости, Джеймс! Итак, сколько вас оставалось в комнате отдыха?
— Трое. Тони Джарвис, Дерек Реншоу и я.
— И чем вы там занимались?
— На магнитофоне крутилась музыка… Джарвис, по-моему, делал уроки. Реншоу читал газету.
— Вы так и обращаетесь друг к другу по фамилии?
— Чаще всего да.
— Вы трое дружили?
— Не то чтобы очень.
— Но часто оказывались вместе в комнате отдыха?
— Там бывают десятки учеников. — Пауза. — Вы, кажется, хотите спросить, случайно ли он стрелял именно в нас?
— Да, это нас крайне интересует.
— Почему?
— Потому что случилось все в перемену, очень многие были во дворе…
— А он направился в школу, вошел в комнату отдыха и только потом устроил пальбу?
— Из тебя вышел бы отличный детектив, Джеймс.
— Я не восторге от этой профессии.
— Ты узнал стрелявшего?
— Да.
— Он был тебе знаком?
— Ли Хердман, да, конечно. Его многие из нас знали. Некоторых учеников он учил кататься на водных лыжах. Интересный был парень.
— Интересный?
— Я имею в виду его прошлое. Он ведь, строго говоря, был приучен убивать.
— Он сам тебе это говорил?
— Да. Он служил в специальных частях.
— А Энтони и Дерека он знал?
— Вполне возможно.
— Но тебя он знал, не так ли?
— Мы встречались с ним в разных местах.
— В таком случае ты, вероятно, задаешься тем же вопросом, что и мы.
— Вы хотите сказать, почему он это сделал?
— Да.
— Я слышал, что мужчины, имеющие за плечами то же прошлое, что и он… Они не всегда умеют вписаться в свое окружение, так ведь? А потом что-нибудь происходит, и у них в мозгу заклинивает.
— У тебя есть соображения, отчего могло заклинить в мозгу у Ли Хердмана?
— Нет. — Долгая пауза с микрофоном, уткнутым в одеяло на время короткого совещания двух детективов. И снова голос Хогана:
— Итак, ты можешь, Джеймс, рассказать нам по порядку, что было потом? Вы находились в комнате…
— Я только-только поставил диск. Вот что у нас было разное, так это музыкальные вкусы. Когда дверь открылась, я, по-моему, даже не обернулся. А потом оглушительный взрыв, и Джарвис оседает на пол. Я сидел на корточках перед магнитофоном, но тут я вскочил и обернулся. И увидел этот устрашающего вида пистолет, то есть я не утверждаю, что он был очень большим, но он казался огромным, когда был нацелен теперь на Реншоу… Пистолет был в руках у мужчины, но кто это был, я не видел.
— Из-за дыма?
— Нет… Дыма я не помню. Единственное, на что я смотрел тогда, было пистолетное дуло. Я словно окаменел. Новый взрыв, и Реншоу упал, как кукла на кукольном представлении, — прямо-таки рухнул на пол.
Ребус поймал себя на том, что не в первый раз он представлял себе эту картину.
— А потом он прицелился в меня.
— Ты знал к тому времени, кто это?
— Да. Кажется, знал.
— Ты что-нибудь произнес?
— Не знаю… возможно, я и открыл рот, чтобы что-то сказать… Наверное, я сделал какое-то движение, потому что, когда он выстрелил… ну, он же меня не убил, верно? Похоже было, будто меня сильно толкнули назад и бросили на пол.
— И за все это время он ничего не сказал?
— Ни слова. Правда, у меня в ушах звенело.
— Учитывая, что комната была невелика, это неудивительно. А теперь ты слышишь хорошо?
— Остался какой-то свистящий звук. Но доктора говорят, что это пройдет.
— Так значит, он не произнес ни слова?
— По крайней мере, я ни одного слова не слышал. Я лишь лежал, готовясь к смерти, и когда раздался четвертый выстрел, мне на какую-то долю секунды почудилось, что выстрелили в меня и что я сейчас умру. Но тут я услышал, как упало тело, и вроде как понял…
— И что ты тогда сделал?
— Открыл глаза. Я был на полу и за ножками стула различил его тело. Рука его все еще сжимала пистолет. Я начал потихоньку подниматься. У меня онемело плечо, и я знал, что там течет кровь, но не мог отвести глаз от пистолета. Это может показаться смешным, но мне вспоминались фильмы ужасов… знаете ли.
Голос Худа:
— Это когда все думают, что злодей мертв…
— А он оживает. Да, именно так. А потом в дверях появились люди… кажется, это были учителя. Воображаю, в каком они были потрясении!
— Ну а ты, Джеймс? Ты каким-то образом еще держался?
— Честно говоря, в тот момент меня это как будто не задело — простите за каламбур. Нам всем предложили психологическую помощь. Думаю, что это будет эффективно.
— Ты такое пережил…
— Да уж, наверное… Будет что рассказать внукам, так мне кажется.