— Справимся, — сказала я. Мой гнев на Люка наполнял меня невиданной энергией, и идея физического труда казалась мне заманчивой, а убираться куда полезнее, чем бить тарелки.
— У тебя все нормально, Лора? — спросил Том, пристально глядя на меня. Он затянулся и затушил сигарету об стену. — А то какая-то ты…
— Я в порядке, — выпалила я. Мне не хотелось говорить — и думать — о Люке. Я взяла одно из резиновых колечек Тома и собрала волосы. — Начнем.
Мы отсоединили компьютеры и принтеры. Потом пару часов передвигали мебель, переносили столы и стулья в крошечный внутренний дворик за зданием и накрывали их полиэтиленом. Затем принялись вычищать ящики и быстро наполнили несколько мусорных пакетов старыми видеокассетами, тизерами клиентов, архивными коробками с ненужными рекламными материалами и давно законченной перепиской.
— Надо было давно разобраться со всем этим мусором, — сказал Том, когда мы выбрасывали старые журналы «Бродкастс». — Нэрис то и дело капала мне на мозги по этому поводу, но у меня все никак руки не доходили.
Мы проработали пару часов — контейнер методично наполнялся, а футболка Тома стала пахнуть и посерела, — потом он взглянул на часы.
— Уже половина третьего. Надо что-нибудь поесть — я сбегаю и принесу сандвичи.
Он вернулся через десять минут с двумя маленькими бумажными контейнерами.
— Чему ты улыбаешься? — спросил он, вручая один мне. Он перевернул пустой ящик и сел на него.
— Этому. — Я подняла это вверх. — Нашла его, пока тебя не было. — На фото мы с ним стояли, окруженные коробками. Это был наш первый день на Олл-сэнтс-мьюз. — Помнишь? Сентябрь девяносто девятого.
— Да. — Он взглянул на фотографию. — Мы тогда здорово утомились, поздняя жара затянулась — было под тридцать пять, а я именно тогда решил взяться за дело. А еще пришлось занять кучу денег. Честно говоря, не думал, что у меня что-то получится. — Он вернул фотографию мне.
— Но я же говорила, что получится, и у тебя получилось. Причем замечательно.
— У нас получилось, — поправил он. — А что это у тебя там за другое фото?
— А. — Я не хотела показывать. А когда все же передала, увидела, как он слегка покраснел.
Мы сидели за нашим столиком на «Бафта-ауордс»[63] весной 2001-го и улыбались в камеру. Нас номинировали за документальный фильм о Елене Троянской, и рядом с нами сидели наши супруги. Вот Том, а слева Эми на шестом месяце беременности. Она выглядела изумительно в своем бледно-голубом платье, с розой в волосах, однако я заметила, что она была чем-то встревожена. Теперь мне уже понятно почему — наверное, она подозревала, что Том увлекся Тарой, которая сидела с другой стороны от него, привлекательная до умопомрачения, и прижималась слишком близко. А на переднем плане была я; Ник сидел справа, заведя руку за спинку моего стула, большой и красивый в своем джинсовом костюме «Диджей». Спустя несколько месяцев после того, как эта фотография была сделана, все наши отношения распались. От нее веяло ностальгией и тревогой.
Том вернул ее мне и развернул свой рулет с сыром.
— Как молоды мы были! — сказала я, чтобы нарушить молчание.
Он пожал плечами:
— Сколько лет прошло.
— Оставим ее? — спросила я, хотя заранее знала ответ.
— Не хочу. А вот эту я бы оставил. — Он взял большой снимок, где Том, я, Сара и Нэрис праздновали запуск «Что бы вы думали?!». Мы размахивали бутылкой «Круга»[64], а Том обнимал меня. Он улыбался так широко, что его глаз почти не было видно.
— Это был счастливый момент. И все благодаря тебе, Лора.
— Нет — ведь с форматом определился ты.
— Но ты подала идею. Когда рассказала о том, что сочиняешь вопросы. Помнишь?
— Да. Но если бы Ник не пропал, я бы не стала этого делать, так что, как это ни странно, мы обязаны ему, хотя он и не подозревает об этом.
Том с сочувствием кивнул мне.
— Завтра наша десятая годовщина. — Я потянула кольцо банки с колой и открыла ее. — Ничего особенного не произойдет. — Было как-то странно даже упоминать об этом, я почувствовала легкую досаду, словно собиралась праздновать день рождения человека, который уже умер. Открывая пакет чипсов, я подумала, вспомнит ли об этой дате Ник, где бы он ни был. Таблоидные наемники уже свесили языки на плечо.
Мы с Томом продолжили сортировать и выбрасывать — уже было пять часов, — а затем стали снимать все с полок. Справочники мы убрали в ящики — толстые компендиумы, и «Оксфорд компэньон», и огромные кембриджские справочники. Я подняла с полки «Энциклопедию "Британника"» и вдруг обнаружила свой старый латинский словарь, а рядом с ним — своего Горация. Так вот где он был. Когда я вытащила книгу, она раскрылась на замусоленной странице.
Смотри: глубоким снегом засыпанный,
Соракт белеет, и отягченные
Леса с трудом стоят, а реки
Скованы прочно морозом лютым.
Чтоб нам не зябнуть, нового топлива
В очаг подбрось и полною чашею
Черпни из амфоры сабинской,
О Талиарх, нам вина постарше!
Богам оставь на волю все прочее:
Лишь захотят — и ветер бушующий
В морях спадет, и не качнутся
Ни кипарисы, ни старый ясень,
О том, что ждет нас, брось размышления,
Прими как прибыль день, нам дарованный
Судьбой, и не чуждайся, друг мой,
Ни хороводов, ни ласк любовных.
Пока далеко старость угрюмая,
И ты цветешь. Пусть ныне влекут тебя
И состязанья, и в урочный
Вечера час нежный лепет страсти[65]…
— Что это? — завороженно спросил Том. Я дала ему книгу. — Божественно, — сказал он. — И вот еще — на предыдущей странице: «…Оставь, знать не дано, рано ли, поздно ли смерть нам боги пошлют… — читал он, — и в вавилонские числа ты не вникай! Лучше терпеть, что бы там ни было: много ль Зевс положил зим нам прожить, или последнюю, — ту, что ныне дробят с помощью скал волны тирренские. Будь разумна: цеди влагу вина, светлой минутою нить надежд обрывай. Средь болтовни время ревнивое быстро мчится; лови день этот…»[66]. Лови день этот… — повторил он.
— А не вчерашний, — пробормотала я. Том вопросительно посмотрел на меня.
Неожиданно зазвонил мой мобильный. Я машинально открыла его, даже не взглянув на экран.
— Лора! — Это был Люк. — Мне очень нужно поговорить с тобой, Лора, объяснить все лично — ты понимаешь, я не лгал тебе, потому что я не сказал, что она собиралась ехать…
Я захлопнула телефон. Через мгновение он снова зазвонил, но я проигнорировала. Он затрезвонил в третий раз, и я сперва подумала, а потом набрала код блокировки номера.
— У тебя все в порядке? — спросил Том.
Я знала, что он с интересом смотрит на меня.
— Да, — тихо сказала я. — Все в порядке.
Мы оттащили ящики, потом Том стал откручивать ветхие полки и кидать их в контейнер, а после этого принялись снимать со стен фотографии и постеры. К тому времени как мы закончили, было уже восемь вечера. Спина болела, а колени вспотели.
— Ну… вроде все? — спросила я, оглядываясь вокруг. День почти угас.
— Да, только осталось еще кое-что, — ответил Том. — Но ты не обязана оставаться.
— Нет, я останусь — что там?
— Эрни сказал, что надо намочить стены, чтобы за ночь они просохли. Говорит, краска тогда будет смотреться лучше. Наверное, это займет около часа, но я сказал, ты не обязана оставаться — ты и так уже столько всего сделала, и я очень благодарен тебе за то, что ты пришла и помогла мне. Куда ты, Лора?
— Налить воды.
Мы взяли по большой губке — мне так понравилось погружать ее в теплую воду, а затем стирать пыль, энергично водя рукой, словно махая кому-то вдалеке. У меня разболелись плечи, но я не обращала внимания. Работа совершенно удовлетворяла и прекрасно отвлекала меня. А это как раз то, что мне было нужно.
— С вами «Радио-4». Пришло время для программы «Сарафанное радио» с Майклом Роузеном.
Том отыскал свой старый приемник, и мы за работой слушали дискуссию о том, что слово «актриса» живет и здравствует, а слова «авторесса» и «священнослужительница» уже давно отжили свое. Потом автор провел интересный обзор иностранных слов, осевших в английском языке — «zeitgeist», «fiasco», «karma», «bonsai».
— Самые лучшие — французские, — сказал Том. — Esprit de corps, crème de la crème, joie de vivre[67]. A это просто прелесть: embarrass de richesses[68]…
— Cause célébré, crime passionel…[69] — протянула я. — Только французы могут романтизировать убийство.
— Femme fatale[70], — сказал Том. — И конечно, coup de foudre…[71] — задумчиво произнес он.
— М… Coup de foudre — быть ослепленным любовью.
Стало темно, и к тому времени, когда мы добрались до верхнего этажа, уже была ночь, и пришлось работать при свете электрических ламп.
— Ну вот, почти все, — сказал Том, когда мы заканчивали работу в переговорной. Я чувствовала, как у меня по спине течет струйка пота. — Эй! — вдруг воскликнул он.
Мы погрузились во тьму.
Я услышала, как Том вздохнул, подошел к выключателю и стал дергать его вверх-вниз.
— Наверное, лампочка перегорела, — пробормотал он. — В кухне есть запасная. Сейчас принесу.
— Это не лампочка, — сказала я, выглянув в открытую дверь. — Внизу свет тоже не горит.
— Значит, предохранитель, — отозвался он. — Придется починить. Электрощит в приемной.
— Не оставляй меня одну, Том. — Я почувствовала приближение паники. — Я не люблю темноту.