Основная особенность мифологии этого периода - ее близость к "фольклорной", исконной мифологии. Ей свойственна яркая, цветистая, варварская фантазия и безыскуственность. Боги, несмотря на свое "ангельское" происхождение, простодушны и ребячливы, как и все языческие боги. Мудрый Ауле, который "любил нолдоров больше всех эльфов", после их бегства из Валинора ожесточился против них, "for he deemed them ingrate in that they had bidden him no farewell" - ушли и даже не попрощались, такие-сякие! "Speak not, said he, the name of the Noldoli to me no more". Вот уж, действительно, "strange is to tell"! Лориен не позволял сорвать последний цветок Серебряного Древа, "being enamoured of its loveliness and lusting to see it grow mightier than the fruit of the noon", и дело кончилось тем, что цветок оборвался и упал наземь - вот откуда на Луне пятна. Что уж говорить о Тулкасе, который так и останется похож на скандинавского Тора: "Сила есть - ума не надо"! А история о том, как Мелько забрался на небо по гигантской сосне (кстати, он и теперь там сидит)! Она вполне под стать истории о том, как Тор ловил на удочку Мирового Змея ("Старшая Эдда", "Песнь о Хюмире").
В Валиноре, кроме светлых богов, живет еще вояка Макар со своей сестрицей Меассе: в его жилище "fought the vassals of Makar clad in armour, and a clash there was and a shouting and a braying of trumpets, but Measse fared among the warriors and egged them to more blows, or revived the fainting with strong wine that they might battle still; and her arms were reddened to the elbow dabbling in that welter". Бррр!
Эта мифология далеко не так упорядоченна, как строгий иерархический мир "Сильмариллиона". Нет еще четкого разделения на валаров и майяров. Боги "плодятся и размножаются" - впрочем, эта черта сохранится в мифологии довольно долго. "Низшие духи" - будущие майяры - отнюдь не столь возвышенны, как в "Сильмариллионе". Это они превратились здесь в наших домовых, водяных, леших, русалок и прочую "нечисть" - "yet must not they be confused with the Eldar, for they were born before the world and are older than its oldest, and are not of it..." Позднее от всей этой мелочи остался, кажется, один Том Бомбадил. Потому и брак Тингола и Мелиан [3] не выглядит таким уникальным событием, хотя, кажется, других подобных случаев не было. Браки между эльфами и смертными - тоже не такое уж небывалое дело (хотя в BLT упоминается только один такой случай, если не считать хромого Тамара - прообраза Брандира, правителя Бретиля из повести о Турине (Тамар вроде бы был полуэльфом); о Берене ниже). Ср. "Властелин Колец", Приложение I: "Было три союза эльдаров и аданов..."; и в "Атрабет Финрод ах Андрет" (одна из поздних работ - беседа Финрода Фелагунда со смертной женщиной Андрет): "Если Рок и допустит брак меж нашими народами, то лишь ради некой высшей цели. И краток будет брак тот, и конец его будет печален". Нет еще генеалогий, связывающих воедино всех действующих лиц "Сильмариллиона": Феанор - не сын короля Финве, и вообще не в родстве с королевским домом; Туор и Турин - не родственники (в "Сильмариллионе" они двоюродные братья); Берен - вообще не человек, а нолдор (соответственно, конфликт в "Повести о Тинувиэль" значительно менее напряженный, и развязка довольно натянута: Берен и Тинувиэль становятся-таки смертными, хотя совершенно непонятно, зачем это нужно, если оба и так должны возродиться).
В BLT нет еще многих концепций, принципиальных для позднейшей мифологии; прежде всего - нет идеи смертности людей в ее позднем виде: в этом отношении люди отличаются от эльфов лишь тем, что они живут недолго, а эльфы - гораздо дольше (хотя тоже не бесконечно - несколько десятков тысяч лет); но после смерти худшие люди попадают куда-то "beyond the hills, and Melko seizes them and bears them to Angamandi, or the Hells of Iron, where they have evil days", лучшие из лучших - даже в Валинор, а остальные - в пустынный край к юго-востоку от Валинора, где и блуждают до конца света. О том, что люди уходят за пределы мира, нигде не говорится.
BLT - не более, чем красивая и длинная сказка. Ее нельзя принять всерьез - да она и не рассчитана на это. Это детство мифологии Толкиена - беспечное цветение буйной фантазии, не имеющей отношения к реальной жизни. Это хорошее художественное произведение, а если оно не слишком правдоподобно, что ж такого? Автор и не думал, что кто-то поверит в это: он и сам в это почти не верит - почти. Но, бродя по улочкам "прекрасного Кортириона" - Уорика в Уорикшире, в самом сердце Англии - все-таки прислушивается, надеясь расслышать шаги эльфов...
"Книга утраченных преданий" осталась незавершенной. Профессор (тогда, впрочем, еще не профессор) очень любил шлифовать и "доводить до ума" свои книги, отделывать, переделывать, переписывать заново с самого начала, - и не очень старался заканчивать их. Единственное его крупное произведение, доведенное до печатного состояния - это "Властелин Колец", да и то лишь благодаря тому, что на JRRT тринадцать лет наседал издатель, требуя продолжения "книжки про хоббитов". Где-то в начале 20-х годов Толкиен оставил BLT и взялся за грандиозную аллитерационную поэму - "Песнь о детях Хурина"; довел ее до середины, начал с начала, и в 1925 г. бросил. Одолжив ее почитать кому-то из знакомых, он сопроводил ее "Очерком мифологии" - первообразом будущего "Сильмариллиона". Потом он начал "Песнь о Лейтиан" - поэму о Берене и Лутиэн; ее он довел почти до конца - точнее, до бегства из Ангбанда, - и тоже бросил (в 1931). А зря.
Во второй половине 20-х годов Толкиен познакомился с неким Оуэном Барфильдом, автором книги "Поэтическая речь" - о природе художественного творчества. Идеи Барфильда повлияли на Толкиена - не столько, впрочем, повлияли (профессор был не из тех людей, на кого можно "влиять"), сколько помогли выкристаллизоваться его собственному пониманию мифологии вообще и своего творчества в частности. Толкиен изложил его в своей статье "О волшебных сказках" ("On fairy-stories"). Было бы слишком долго пересказывать всю статью, да в этом и нет необходимости; отметим главное: понятие "вторичного мира". Писатель создает вторичный мир, живущий по своим собственным законам, которые отнюдь не всегда совпадают с законами "первичного", реального мира, но (в идеале) обладают такой же непреложностью (внутри этого вторичного мира). Задача автора - "не только создать "вторичный мир".., но и повелевать верой в него". А верят в него тогда, когда этот мир обладает "внутренней логичностью реального". Эту веру Толкиен называет "вторичной верой": слушатель (или читатель), зная, что этот мир вымышлен, добровольно отказывается от этого знания и входит внутрь "вторичного мира" - а внутри него правдиво то, что соответствует его законам. Но "каждый писатель, создающий вымышленный мир, желает в какой-то мере быть и творцом реальности". По воспоминаниям друга Толкиена, К.С.Льюиса, Толкиен доказывал ему (сохранилось стихотворное послание, "Mythopoeia"), что мифология - это не просто выдумки, но попытки человека падшего восстановить ту Истину, что была ведома ему до грехопадения. А потому всякая мифология содержит в себе осколки той, изначальной Истины. А значит, имеет отношение и к первичному, реальному миру! И ближе всего к этой Истине, как ни странно, сказки (к которым Толкиен, в принципе, относит и мифы - в английском языке нет слова "сказка" в нашем значении, и Толкиен, собственно, вводит новое понятие "fairy-story" - обычно сказки по-английски называются "fairy-tales"). Ибо сказка, по Толкиену, непременно должна кончаться хорошо. Толкиен даже выдумал специальный термин для сказочной концовки: в противоположность трагической "катастрофе" он назвал ее "эвкатастрофой", "хорошей развязкой". "Радость от счастливой концовки волшебной сказки... - вот одно из благ, которыми волшебная сказка особенно часто наделяет людей... Эта радость - неожиданно и чудесно снизошедшая благодать, которая, быть может, больше никогда не повторится... Она отрицает... полное и окончательное поражение человека и в этом смысле является евангелической благой вестью, дающей мимолетное ощущение радости, радости, выходящей за пределы этого мира, мучительной, словно горе... Когда наступает неожиданный поворот событий, ткань повествования словно взрывается, наружу устремляется сияние - и нас пронзает такая радость, будто исполнились самые заветные желания.
"Если писатель действительно достигает того уровня, который хорошо определяется понятием "внутренняя логичность реального", трудно представить себе, чтобы его произведение тем или иным способом не соприкасалось с действительностью. Соответственно, счастливую развязку любой удавшейся автору сказки можно объяснить как неожиданное и мимолетное проявление реальности или "правды", лежащих в ее основе. В счастливой концовке заключено не только утешение человека, окруженного реальными мирскими горестями, но и удовлетворенная справедливость, и ответ на вопрос: "Это правда?" Мой первый (и достаточно верный) ответ на этот вопрос был: "Да, если ты выстроил свой маленький мир хорошо, значит, для твоего мира все это правда". Этого достаточно для художника (или, по крайней мере, для художественной части его натуры). Но "эвкатастрофа" в один миг разворачивает перед нами более возвышенный ответ - далекое евангелическое сияние, эхо благой вести в реальном мире".
Эссе "О волшебных сказках" издано в 1947 г., но написано значительно раньше, а сами идеи оформились, видимо, к концу 20-х годов. И, как мне представляется, именно тогда и начал вызревать "Сильмариллион", каким мы его знаем. "Очерк мифологии" написан в 1926 г. Собственно, только тогда эта история становится "Сильмариллионом", повестью о Сильмариллах - в BLT они уже есть, но особой роли не играют, нельзя сказать, что повествование держится на них.
Начинается "зрелый период" мифологии Толкиена. Наверное, нет нужды рассказывать о нем подробно - он и так хорошо известен по "Сильмариллионy". Толкиен больше не пытался написать связного, законченного повествования, облеченного единой рамкой. История "эльфийства" ("Elfinesse") уже не кончается падением Тангородрима. Возникает история Падения Нуменора - Вторая эпоха (Толкиен говорил, что она родилась из сна, который часто снился ему в детстве: огромная волна накрывает зеленый остров). А потом Толкиен на тринадцать лет почти совсем забросил предания Первой эпохи - он пишет "Властелина Колец"