Мы оба снова улыбаемся, и мне хочется поцеловать ее, но я вспоминаю мою новую мантру: Мудрость, Доброта, Отвага.
– Знаешь, Брайан, мне уже пора ложиться, потому что завтра тяжелый день и все такое…
– Да, конечно, я пошел. – Я приподымаюсь, но снова сажусь. – Но можно, я сначала скажу тебе кое-что?..
– Валяй, – устало бросает она, опускаясь рядом со мной.
– Не волнуйся – ничего страшного. Я просто хотел сказать… – Я беру Алису за руку, делаю глубокий вдох и говорю: – Алиса… Так вот, Алиса, послушай, я тут немного поразмыслил насчет нас с тобой, так вот, есть одно прекрасное стихотворение поэта-метафизика Джона Донна «Тройной дурак» в котором говорится: «Я дважды дурнем был: / Когда влюбился и когда скулил / В стихах о страсти этой…», и знаешь, про меня можно сказать то же самое. Я хочу сказать, что я, наверное, немного перегнул палку, когда затащил тебя, несмотря на твои брыкания и крики, в кабинку для моментальной съемки, и когда писал эти дурацкие стихи для валентинки, и все такое, и я знаю, как ты дорожишь своей независимостью, и не буду посягать на нее, поверь мне. Конечно же, я люблю тебя, и сильно…
– Брайан…
– …но не это важно, это не должно стоять у нас на пути, потому что, в конце концов…
– Брайан…
– …подожди, Алиса, дай мне закончить…
– Нет, Брайан, хватит… – прерывает меня Алиса, вставая со стула и направляясь в дальний конец комнаты. – С меня довольно…
– Это не то, что ты подумала, Алиса…
– Нет, Брайан, извини, но слушать это я больше не могу. Давай с этим покончим…
Самое странное, что говорит она это не мне, а своему шкафу.
– Давай, Нил, это уже не смешно…
«Странно, – думаю я, – с чего бы ей называть свой шкаф Нилом? Тогда как же зовут ее комод?» Пока я размышляю об именах мебели Алисы, она стучится в дверь Нила-шкафа, и дверь сама по себе медленно раскрывается, словно в номере иллюзиониста.
В шкафу стоит какой-то мужик.
В руках он держит свои штаны.
Я ничего не понимаю.
– Брайан, это Нил, – говорит Алиса.
Нил выбирается из шкафа и распрямляется.
– Нил играет Эйлерта Левборга. В «Гедде Габлер».
– Привет, Нил! – здороваюсь я.
– Привет, Брайан, – здоровается Нил.
– Мы тут… репетировали! – находится Алиса.
Потом я, кажется, пожимаю Нилу руку.
Финальный раунд
– Что же ты ей не ответишь? – спросила мисс Хэвишем. – Она наговорила тебе так много неприятного, а ты все молчишь. Какого ты о ней мнения?
– Не хочется говорить, – замялся я.
– А ты скажи мне на ухо, – и мисс Хэвишем наклонилась ко мне.
– По-моему, она очень гордая, – сказал я шепотом.
– А еще?
– По-моему, она очень красивая.
– А еще?
– По-моему, она очень злая (взгляд Эстеллы, устремленный в это время на меня, выражал беспредельное отвращение).
– А еще?
– Еще я хочу домой.
– Скоро пойдешь домой, – сказала мисс Хэвишем вслух. – Доиграй до конца.
39
В о п р о с: «Жили на свете четверо детей: Питер, Сьюзан, Эдмунд и Люси». Так начинается наиболее известное произведение ученого и писателя, апологета христианства [89]. Как называется эта книга?
О т в е т: «Лев, колдунья и платяной шкаф».
Существует общепринятое мнение, что если ты встречаешься со знаменитыми людьми, то в жизни они оказываются намного меньше, чем кажутся на экране телевизора. Но Бамбер Гаскойн в реальной жизни оказался намного больше, чем я себе представлял: очень высокий и худой, улыбчивый, необычайно красивый, словно добрый волшебник из книжек Клайва Льюиса, который собирается взять нас с собой в удивительное приключение, только вдобавок сексуально привлекательный. Мы вчетвером стоим, выстроившись в ряд, а Бамбер проходит вдоль ряда, и все это немного напоминает представление «Королевского варьете» [90].
Алиса старается держаться подальше от меня и стоит первой в ряду, поэтому мне не слышно, что она говорит Бамберу, но я уверен, что она наверняка пытается соблазнить его. Затем что-то говорит Люси, как всегда, очень тихо и очень мило, затем настает моя очередь. Как мне назвать его – Бамбер или мистер Гаскойн, вот в чем вопрос. Он подходит ко мне, пожимает руку, и я говорю:
– Рад встрече с вами, мистер Гаскойн.
– Пожалуйста, называй меня Бамбером, – отвечает он с широкой улыбкой и пожимает мою ладонь своими двумя. – А тебя зовут?..
– Брайан, Брайан Джексон, – бормочу я.
– …и изучаешь ты?
– Англ. лит., – отвечаю я.
– Извини, что? – переспрашивает Бамбер, наклоняясь ко мне.
– Ан-глий-скую ли-тера-туру! – громко отвечаю я, на этот раз немного громковато, и Бамбер отшатывается от меня, хотя и едва заметно: видимо, почуял, что в моем дыхании присутствует алкоголь, и понял, что у меня крыша набекрень.
Несмотря на все старания лицензирующих органов, факт остается фактом: если очень хочешь выпить, то найдешь выпивку в любой, даже самый поздний час.
Убежав из комнаты Алисы, я немного хожу по улице, чтобы успокоиться и перестать трястись, пока не оказываюсь перед индийской забегаловкой «Вкус раджа» [91]. Я вспоминаю индийскую поговорку насчет того, что можно пить всю ночь, если только не отходить более чем на десять шагов от луковых бхаджи [92]. Сейчас, в начале первого, ресторан пуст.
– Столик для одного? – интересуется одинокий официант.
– Да, пожалуйста.
Меня провожают к столику в самом конце ресторана, рядом с кухней. Я открываю меню и вижу, что «Вкус раджа» предлагает специальное, горько-ироничное меню для романтического ужина влюбленных пар по случаю Дня святого Валентина. Несмотря на то что заказать такой ужин весьма выгодно, я сомневаюсь, что смогу проглотить хоть кусочек. Кроме того, я сюда не есть пришел. Я заказываю пинту светлого пива, два пападама [93]и луковые бхаджи.
– Основное блюдо не будете заказывать, сэр?
– Может, позже, – отвечаю я.
Официант кивает с таким мудрым видом, словно ему известно, что иногда для души человеку требуется нечто брутальное, и идет за выпивкой для меня. Я выпиваю пинту пива и джин с тоником еще до того, как звякнула микроволновка на кухне у меня за спиной. Официант ставит разогретые луковые бхаджи на стол между моих локтей, и я поднимаю пустой бокал:
– Еще пинту пива, пожалуйста, и джин. Тоника больше не надо.
Официант с грустными глазами понимающе кивает, потом вздыхает и удаляется, чтобы принести заказ.
– Извините, вы не могли бы… – кричу я ему вслед, – не могли бы вы принести двойной джин?
Я несмело отламываю кусок лукового бхаджи и макаю его в сладкий водянистый мятный йогурт, и когда официант возвращается с моими напитками, я отпиваю немного пива и вливаю туда джин, размешиваю этот коктейль вилкой и думаю обо всем, что я знаю.
Я знаю, чем отличаются птерозавр, птеранодон, птеродактиль и рамфоринх. Я знаю латинские названия большинства птиц, обитающих в Британии. Я знаю столицы почти всех стран мира и флаги почти всех государств. Я знаю, что пишется «Колледж Магдалины», а читается «Колледж Мадлен» [94]. Я знаю все пьесы Шекспира, кроме «Тимона Афинского», и все работы Диккенса, за исключением «Барнеби Радж», и все книги о Нарнии, и порядок, в котором они были написаны; то же самое касается Шекспира. Я знаю все слова всех песен, когда либо спетых Кейт Буш, включая вторые стороны пластинок, а также высшие строчки в хит-парадах, которых достигали выпущенные ею синглы. Я знаю все французские неправильные глаголы, а также происхождение выражения «встать по струнке», и для чего нужен желчный пузырь, и как образуются озера-старицы, и всех британских монархов по порядку, и всех жен Генриха VIII и их судьбу, разницу между магматическими, осадочными и метаморфическими породами, и даты основных сражений в войне Алой и Белой розы, значение слов «альбедо», «перипатетик» и «литота», и среднее количество волос на голове у человека, и как вязать крючком, и разницу между ядерным синтезом и делением, и как правильно пишется «дезоксирибонуклеиновый», и какие созвездия есть на небе, и население Земли, и массу Луны, и принцип работы человеческого сердца. И в то же время ответы на всякие важные и основополагающие вопросы, например что такое дружба, или как пережить смерть отца, или как просто быть счастливым, просто быть хорошим, достойным, благородным и счастливым, лежат целиком и полностью вне сферы моего понимания. И мне приходит в голову мысль, что я вовсе не умный, что на самом деле я невежда, самый неисправимый круглый дурак на всем белом свете.
Мне становится грустно, и, чтобы хоть как-то взбодриться, я заказываю еще пинту пива и еще один двойной джин, вливаю джин в пиво, перемешиваю его вилкой, потом макаю кусок пападама в манговое чатни [95], и следующее, что я помню, – это как я просыпаюсь одетый в 6:30 утра.
– Брайан! Брайан, просыпайся…
– Брайан, вставай, мы уже опаздываем… – говорит кто-то, тряся меня за плечо.
Я отмахиваюсь от этих назойливых рук:
– Вон отсюда! Дайте поспать! Ночь на дворе!
– Уже полседьмого утра, Брайан, а нам нужно быть в студии в девять тридцать, мы не успеем. Давай же вставай… – И тут Патрик срывает с меня одеяло: – Ты что, спишь одетым?
– Нет!.. – восклицаю я негодующе, но не очень убедительно, потому что я явно сплю и при этом одет. – Замерз ночью, вот и все…
Патрик полностью стаскивает с меня одеяло:
– Да ты еще и обутый!