<…>
Человек не приобрел себе полноты органов (недостаток необходимых органов мог служить для развития мысли, для самоуглубления, но не для того, чтобы всегда оставаться при одной мысли; недостаток органов мог быть полезен только временно) даже относительно Земли, и потому органический мир, который должен бы быть органами человека, превратился в особое самостоятельное царство; органический мир — это органы, превратившиеся в особые существа, увековечиваемые в этом ненормальном состоянии рождением; это органы или способы, средства, коими существа чувствующие, сознающие смертность могли бы воссоздать из разрушенного животного вещества (а также строить непосредственно из неорганического вещества) свои организмы, скоплять запасы солнечной силы, и они-то, эти органы, превратились в особые существа, составляющие самостоятельное царство. Странное явление членов, живущих самостоятельно, даже получивших способность увековечивать свое царство, создавая себе подобных! Человек берет дань с этого царства, без коего и жить, понятно, не может, но не владеет им; человек только грабит некоторые области этого царства, а с другими борется как с равными, вместо того чтобы вносить в это царство свет сознания.
Животное царство — это особые орудия, органы, получившие некоторое сознание; но это сознание осуждено состоять при одном или нескольких преобладающих орудиях — органах; сознание в животном царстве не создает орудий или органов, не совершенствует их, а само вполне подчинено им. (По этим-то преобладающим органам животное царство и представляется карикатурою, пародиею на разумные существа.) Усовершенствование в животном царстве производится не разумным путем, случайности увековечиваются путем наследственности (но разумно ли ждать такого усовершенствования для разумного существа?!), жизнь этих существ-органов состоит не в расширении сознания и действия, а в размножении, в увековечивании этого несовершенного, искалеченного существования; и таким путем эти существа превратились в касты плавающих, летающих, пресмыкающихся, хищничествующих и проч. Сознание у этих существ бессильно и даже не пытается руководить, управлять инстинктом размножения, и потому-то размножение, смеясь, так сказать, над разумом, расширяется и само, можно сказать, превращается в особое существование в бактериях, трихинах и т. п., проникает все поры вещества, живет на других существах, вселяется внутрь их.
Размножение вызывает взаимное истребление существ и увлекло на этот же путь, на путь истребления, и человека, и разумное существо подчинилось тому же стремлению, сделалось истребителем и даже способствовало размножению иных существ, необходимых для его питания. Поэтому те, которые восклицают: «Неужели Господь оставил все остальные миры без обитателей?!» — сожалеют, следовательно, о том, что эта неразумная родотворная сила не была перенесена и в другие миры; даже человек, единственно разумное существо на земле, и тот остается еще рабом этой родотворной силы. Такое состояние есть результат недеятельности разума и служит ему глубоким укором, потому что родотворная сила есть только извращение той силы жизни, которая могла бы быть употреблена на восстановление, или воскрешение, жизни разумных существ.
Живая сила, ограниченная пределами земли, могла проявиться только в размножении, в обособлении органов, т. е. в превращении их в особи, и в полном подчинении среде; эквивалентное же замещение их может выразиться в регуляции, в воскрешении, в полноорганности, т. е. в полном подчинении органов личностям, в господстве сознания, дающего, вырабатывающего себе органы.
Извращение мира в природу в четырех вышеисчисленных свойствах (1-е — последовательность вместо сосуществования, 2-е — распадение или отсутствие регуляции, 3-е — личности, обратившиеся в орудия, и органы, обратившиеся в особи, и 4-е — общество по типу организма вместо общества полноорганных существ), извращение в слепую силу (все равно, дошел ли мир до настоящего его состояния путем извращения или же он таким был изначала) есть, во всяком случае, не бесконечное явление, ибо кроме слепой силы существует и разумная, хотя бы и на одной только Земле, и между человеком и природою нет противоположности, разъединение же их временно, а потому устранение этого извращения, восстановление жертв этого извращения — задача человека, смертного, сына умерших отцов.
Супраморализм, или всеобщий синтез (т. е. всеобщее объединение)
Работа была написана в 1902 г. и представляла собой попытку Федорова дать итоговое изложение учения всеобщего дела. Название «супраморализм» образовано от слова «морализм», выражающего ключевое понятие европейской философии Нового времени, которое достигло своей кульминации в этике Канта, в его знаменитом «категорическом императиве», и латинской приставки «supra», означающей «сверху, вверху, над, поверх, выше» и др. Ставя, подобно Канту, в центр морали принцип должного, Федоров расширяет сферу его действия. Он обращает нравственный императив не только к человеку, но и ко всему бытию, стремится дать всеобъемлющую систему воскресительной этики, устремляющей к преодолению смерти, возвращению к жизни умерших, преображению человека и природы. Введение приставки «supra», имеющей помимо значения «сверх» также значение «за, по ту сторону», полемически обращено не только к Канту, но и к Фридриху Ницше, идеи которого в конце XIX — начале XX века стали предметом масштабного интереса и острой полемики в русской мысли и культуре. Федоров был резким критиком ницшеанской морали, зовущей «по ту сторону добра и зла», апологии «сверхчеловека», возвышающего себя над людьми и миром, но, чувствуя глубинный порыв Ницше к превозможению ограниченной, страдальческой, смертной реальности, выдвигал супраморализм как иную, созидательную версию движения человечества к совершенству, как воплощение активного, творческого христианства, подчеркивая, что «высшее в человеке должно быть выше не существ, ему подобных, а выше слепой, неразумной, смертоносной силы природы» (Федоров Н. Ф. Сочинения: В 4 т. Т. II. С. 132).
Свою систему идей Федоров представляет в виде двенадцати «пасхальных вопросов», обнимающих основной круг проблем, связанных с воскресительным проектом. Работа отличается стремлением к четкости формулировок и даже афористичности. Название «пасхальные вопросы» определяется особым отношением мыслителя к празднику Пасхи, который он считал квинтэссенцией христианства как религии победы над смертью. Форма вопросов, построенных по принципу контраста, противопоставления одного вопроса и ответа другому, позволяет ярче и динамичнее передать суть супраморалистического подхода к человеку, природе, истории, науке, искусству и вере.
Впервые «Супраморализм» был опубликован учениками философа В. А. Кожевниковым и Н. П. Петерсоном в составе I тома «Философии общего дела».
Мы предлагаем читателю первую часть этой работы с некоторыми сокращениями.
Синтез двух разумов (теоретического и практического) и трех предметов знания и дела (Бог, человек и природа, из которых человек является орудием божественного разума и сам становится разумом вселенной), а вместе и синтез науки и искусства в религии, отождествляемой с Пасхою как великим праздником и великим делом.
Супраморализм — это долг к отцам-предкам, воскрешение как самая высшая и безусловно всеобщая нравственность, нравственность естественная для разумных и чувствующих существ, от исполнения которой, т. е. долга воскрешения, зависит судьба человеческого рода. Называя долг к отцам-предкам, долг воскрешения, супраморализмом, мы говорим языком тех, к которым обращаемся, чтобы быть ими понятыми, для которых слова «долг к отцам-предкам», «воскрешение» совершенно непонятны, так как все они, можно сказать, иностранцы и ницшеанцы; это те, которые, удаляясь от могил отцов, не только не взяли щепотки праха их (как то делают переселенцы, чтущие своих отцов, не забывшие долга к предкам), но и отрясли даже прах отцов от ног своих <…>
Супраморализм — это не высшая только христианская нравственность, а само христианство, в коем вся догматика стала этикою (догматы заповедями), и этикою, неотделимою от знания и искусства, от науки и эстетики, которые должны сделаться, стать орудиями этики, само же богослужение должно обратиться в дело искупления, т. е. воскрешения. Супраморализм основан не на заповедях блаженства, этой элементарной, так сказать, нравственности, а на заповеди наибольшей, данной пред Пасхою страдания, и на заповеди завершительной, данной по воскресении своем Первенцем от умерших как необходимое условие для продолжения дела воскрешения; супраморализм есть в сущности синоним, или перевод, наибольшей заповеди и ведет чрез исполнение заповеди завершительной («Шедше, научите все языки» и пр.) к осуществлению заповеди, призывающей быть совершенными, как Отец наш небесный совершен, призывающей к тому, чтобы воссозданием и воскрешением быть подобными самому Творцу, о чем и просил в последней своей молитве ко Отцу Христос: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино», а тотчас по воскресении Христос указал и путь к этому объединению, уподобляющему нас Богу, делающему нас совершенными, как Отец наш небесный совершен, сказав: «Шедше, научите все языки, крестяше их во имя Отца, Сына и Св. Духа», где под крещением, т. е. очищением от первородного греха, вызвавшего смерть, разумеется, конечно, воскрешение, — воскрешение для умерших и бессмертие для живущих.
Заповеди блаженства (Мф. 5, 3–11), в которых говорится о «нищих духом», «плачущих», «кротких», «милостивых», «миротворцах» и др., открывают Нагорную проповедь Христа, являющуюся воплощением этики христианства. Именно этическая сторона евангельского учения особенно акцентировалась рядом философов, богословов, писателей XIX в., видевших в Христе прежде всего нравственного проповедника и отрицавших или отодвигавших на задний план Его воскресение (Д. Штраус, Э. Ренан, Л. Толстой). Федоров в «Супраморализме» делает акцент на других заповедях Христа, представляющих собой призыв не только к нравственному, духовному росту, но к целостному преображению человека как уникального триединства тела, души и духа, к новой, совершенной, соборной форме связи существ, образ которой дан в Пресвятой Троице. Это заповеди «Итак, будьте совершенны как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48), заповедь «Да будут все едино…», произнесенная во время Тайной вечери, и заповедь «Итак, идите научите все народы…»