Вопрос смерти и жизни — страница 16 из 33

Наконец Филлис погрузилась в свои воспоминания и начала описывать свое несчастливое детство. Ее отец бросил семью, когда ей было три года. Она никогда больше не слышала о нем, а ее мать никогда больше не упоминала его имени. По словам Филлис, мать была порочной, холодной, самовлюбленной женщиной. Когда один из ее многочисленных мужчин попытался надругаться над девочкой, она убежала из дома. В то время ей было 15 лет. Некоторое время Филлис занималась проституцией, жила с несколькими мужчинами, но впоследствии сумела окончить среднюю школу, колледж и школу медсестер. Всю свою сознательную жизнь она проработала помощницей анестезиолога.

Филлис откинулась на спинку стула, сделала несколько глубоких вдохов и продолжила:

– Вот вкратце вся моя жизнь. Теперь самое трудное. Несколько лет назад моя сестра позвонила мне и сообщила, что у нашей матери поздняя стадия рака легких; она была подключена к аппарату ИВЛ и находилась в коматозном состоянии в хосписе. «Она умирает, – сказала сестра. – Я просидела с ней последние три ночи и падаю с ног. Пожалуйста, Филлис, не могла бы ты приехать и провести с ней эту ночь? Она не в сознании – тебе не придется с ней разговаривать».

Я согласилась – несколько лет назад мы с сестрой восстановили отношения и даже встречались раз в пару месяцев. Я согласилась, но сделала это ради сестры, а не ради матери. Я не видела свою мать много лет, и, как я уже говорила, мне было на нее наплевать. Я согласилась посидеть с ней только для того, чтобы сестра могла немного отдохнуть. Около трех часов ночи – я помню это так ясно, как будто это было вчера, – дыхание моей матери стало неровным и прерывистым, а на губах выступила пена. У нее был отек легких. Я видела это у многих больных и знала, что конец близок. Я была уверена, что она умрет с минуты на минуту.

Филлис склонила голову. Она помолчала несколько секунд, а потом, взглянув на меня, прошептала:

– Я должна кому-то сказать. Я могу вам доверять?

Я кивнул.

– Я отключила подачу кислорода… отключила его перед самым последним вдохом.

Некоторое время мы сидели молча.

– Я все спрашиваю себя: это была жалость или месть? – пробормотала Филлис.

– Может, и то, и другое, – предположил я. – А может, пришло время оставить этот вопрос. Представляю, как вам было тяжело держать это в себе столько лет. Но вы правильно сделали, что поделились. Что вы сейчас чувствуете?

– Мне слишком страшно даже говорить об этом.

– Примите это как данность. Я ценю, что вы доверили мне свою ужасную тайну. Чем я могу быть полезен? Возможно, у вас есть какие-то вопросы ко мне? Могу ли я что-то сказать или сделать, чтобы вам стало легче?

– Я не убийца. Я много раз видела смерть. У нее оставался только один вдох. Самое большее – два.

– Позвольте мне сказать, что я думаю…

Филлис встрепенулась и посмотрела мне прямо в глаза – как будто от моих следующих слов зависела ее жизнь.

– Я думаю о маленькой девочке, о беспомощной, обиженной, слабой девочке, которая вынуждена подчиняться капризам судьбы и других людей. Как трагично, что именно вам пришлось стать свидетельницей последних минут жизни вашей матери. И совершенно естественно, что у вас возникла потребность утвердить свои позиции.

Хотя до конца сеанса оставалось еще двадцать минут, Филлис собрала свои вещи, встала, положила чек на стол, одними губами произнесла «спасибо» и вышла. Больше я ее не видел и ничего о ней не слышал.

* * *

Этот сеанс воплощает все то, чего мне будет не хватать до конца моих дней: чувства вовлеченности, доверия, обмена откровениями с другим человеком и, самое главное, возможности ему помочь. Я жил терапией. И я буду скучать по своей практике. Слишком велик контраст с пассивной жизнью, в которой мне помогает сиделка, – жизнью, которая, боюсь, уже не за горами.

Мэрилин спрашивает меня, почему я выбрал эту историю, а не любую другую из моих многочисленных записей. Я даю тот же ответ – она олицетворяет все те интимные встречи с пациентами, которых больше не будет. Мэрилин предполагает, что эта история, возможно, имеет какое-то отношение к старению и смерти, к моменту, когда человек наконец выдергивает штепсель из розетки. Возможно, она права.

Глава 14. Смертный приговор

Октябрь


Вчера позвонила доктор М. и сказала, что иммуноглобулиновую терапию можно прекратить. Последние анализы показывают, что она не работает, и, как ни странно, я чувствую облегчение. Значит, мне больше не придется мучиться от побочных эффектов лекарств, которые я принимала с начала этого года. На этой неделе я чувствовала себя хуже обычного и все время спрашивала себя: «Стоит ли продлевать жизнь такой ценой?» Конечно, я не знаю, какая боль ждет меня впереди, если болезни позволят идти своим чередом. Врачи, занимающиеся паллиативной медициной, уверяют меня, что сделают все возможное, чтобы облегчить страдания, но я даже представить себе не могу, на что это будет похоже. Не хочу об этом думать. Достаточно того, что я знаю, что скоро умру.

Смерть в возрасте 87 лет – это не трагедия. Многие умирают гораздо раньше. На этой неделе, например, скончалась репортер Коки Робертс. Ей было 75. Я чувствовала с ней особую связь: мы обе удостоились звания выдающихся выпускников колледжа Уэллсли. Мой портрет висит в общем зале рядом с ее портретом и портретами многих других известных выпускников, таких как Хиллари Клинтон и Мадлен Олбрайт. Я горжусь, что тоже была частью феминистского движения, боровшегося за права женщин в течение последних двух поколений. Это было мое время. То, что произойдет после моей смерти, уже не в моей власти.

Наверное, я так долго размышляла о смерти, что не нахожу в этом известии ничего удивительного. К настоящему времени все мои дети проинформированы о моей скорой кончине, и их любовь придает мне сил. Мой сын Рид и его жена Лоредана приезжали к нам на выходные и оставили для меня большой запас куриного супа и яблочного компота. Ив примчалась из Беркли и помогла нам пережить плохие новости. Виктор проведет с нами завтрашнюю ночь, а Бен приедет ближе к концу недели.

Если получится, я поеду с Ирвом и Ив на новую постановку Бена в Сан-Франциско. Спектакль называется «Дионис был таким хорошим человеком»[28]. Каким-то образом Бену удалось сохранить свою театральную компанию и открыть двадцать первый сезон. «Сан-Франциско кроникл» опубликовала великолепную рецензию. Я так рада за него! Мне бы очень хотелось посмотреть эту пьесу, но все зависит от моего состояния. Последнее время я придерживаюсь новой формулы: главное – это я и мои повседневные потребности. Остальные позаботятся о себе сами.

Конечно, я очень беспокоюсь за Ирва. Вот уже несколько месяцев он ухаживает за мной день и ночь, и я боюсь, что он просто измотает себя. У него есть собственные проблемы со здоровьем, и помощь ему не помешает. Наша подруга Мэри, которая заботилась о своем умирающем муже более трех лет, рассказывала, как это тяжело. В конце концов она записалась в специальную группу, чтобы разделить свое бремя с другими. Даже сейчас, спустя два года после смерти мужа, она регулярно встречается с этими женщинами.

Маловероятно, что Ирв когда-нибудь воспользуется такой системой поддержки, не говоря уже о том, что в случае Мэри все члены группы были женского пола. Уже много лет Ирв каждую неделю встречается с группой психиатров. Обычно они обсуждают личные проблемы; полагаю, это идет ему на пользу. Хотя разумом Ирв понимает, что я умираю, в глубине души он это отрицает. Когда я вслух поинтересовалась, успею ли я встретить Рождество, он недоверчиво посмотрел на меня – ну разумеется, я буду председательствовать на семейном собрании, как всегда. Даже не знаю, что лучше: попытаться растолковать ему, что мне осталось недолго, или оставить в иллюзиях.

* * *

Мысль о смерти меня не пугает. Я не верю в загробную жизнь помимо «слияния с космосом» и спокойно отношусь к идее, что больше не буду существовать. Мое тело в конце концов растворится в земле. Моя мама, которая умерла более двадцати лет назад, похоронена на кладбище Альта-Меса в нескольких минутах ходьбы от нашего дома. Рядом с ее могилой мы приобрели два участка и для себя. Я часто ходила на это кладбище; вместе с сыном Ридом мы даже написали книгу «Американские места упокоения», в которой предложили совершенно новый взгляд на погребение и кремацию.

Сегодня в Америке кремация более популярна, чем традиционное захоронение. Постепенно на первый план выходят экологические соображения. Например, в штате Вашингтон человека можно похоронить таким образом, чтобы его тело превратилось в компост. В Калифорнии одна компания скупает лес; еще при жизни человек может выбрать себе дерево, чтобы после смерти стать для него удобрением. Мне нравится идея быть похороненной в простом деревянном гробу в нескольких минутах ходьбы от нашего дома, прямо напротив школы, в которой учились наши четверо детей. В будущем, если они придут навестить мою могилу, их будут окружать детские воспоминания.

Я чувствую, что моя жизнь подходит к концу. Как мне проститься с моими друзьями? Во время болезни они все так переживали и заботились обо мне! Я не хочу исчезнуть из их жизни, не сказав, как много они для меня значили. Я могу попрощаться с ними по телефону, но это отнимает слишком много сил. Письма кажутся мне более солидными, но хватит ли у меня времени и энергии их написать? В книге Иланы Займан[29] я прочла об одной любопытной еврейской традиции: перед смертью больной пишет прощальное письмо близким; в нем он рассказывает о своих чувствах к каждому из них и делится мудростью, которую хочет передать потомкам. Какой бы опыт я ни приобрела за свою жизнь, мне едва ли удастся изложить его в коротком письме. Надеюсь, что смогу, по крайней мере, умереть так, чтобы причинить своей смертью как можно меньше боли другим… и себе.