[39].
Упиваясь собственной безнаказанностью, В. И. Ленин при каждом удобном случае словесно пинал отрекшегося Государя, состязаясь в краснобайстве с самой радикальной прессой: «полоумный Николай», «слабоумный Николай Романов», «идиот Романов», «изверг-идиот Романов» и т. д.[40].
Готовность расправиться с Русским Царём – кто бы Он ни был – жила в В. И. Ленине чуть ли не с юности, так как он всегда видел в Самодержавии смертельного врага. И, видимо, именно поэтому он в своём кремлёвском кабинете повесил портреты С. Г. Нечаева и С. Н. Халтурина – этих доморощенных «пророков свободы» (кстати, по мнению Г. В. Плеханова, С. Н. Халтурин пришёл к выводу, что: «Падет царь, падет и царизм, наступит новая эра, эра свободы…»), открыто призывающих не только к свержению Самодержавия, но и к физическому уничтожению Русских Царей.
И наглядное подтверждение тому – выпущенная С. Г. Нечаевым листовка, в тексте которой он, отвечая на собственный вопрос: «Кого же надо уничтожить из царствующего дома?» – прямо отвечает: «Всю большую ектенью». (В церкви на большой ектенье всегда вспоминался весь Русский Императорский Дом Романовых.) А, между тем, это просто до гениальности! – любил повторять В. И. Ленин, как вспоминал впоследствии В. Д. Бонч-Бруевич[41].
Но «вполне естественное» физическое уничтожение правящего монарха В. И. Ленин считал возможным не только потому, что мировая история давала на этот счёт немало примеров. Таковой была и установка российских социал-демократов, озвученная ими на II съезде РСДРП, происходившем в 1903 году в Брюсселе и Лондоне. Ибо кое у кого из делегатов возникла мысль вставить в программу пункт об отмене смертной казни. Но эти предложения вызвали только насмешливые возгласы: «И для Николая II?», после чего даже меньшевики не посмели поддержать все дальнейшие предложения по отмене смертной казни для Царя…
В 1918 году подготовке к убийству Царской Семьи предшествовали многочисленные слухи, распространяемые при помощи московских газет. Этому может быть только три объяснения.
• Первое из них – это присущая любым газетчикам любовь ко всякого рода сенсациям.
• Второе – заранее спланированная большевистской верхушкой акция, имевшая целью выяснить общественное мнение, равно как и реакцию россиян, в случае опубликования в печати сообщения об убийстве Государя.
• А третье – тонкая политическая игра, затеянная немецкими дипломатами, имевшая своей конечной целью спасение «немецких принцесс» (Государыни и Её детей), в то время как дальнейшая судьба самого Государя их уже мало интересовала.
С самого начала хотелось бы заметить, что разъяснения по поводу первой версии вряд ли потребуют каких-либо дополнительных комментариев.
В отношении второй – можно, конечно же, строить различные предположения о том, как, дескать, коварные большевики, заранее всё предусмотрев, распространяли свою дезинформацию через местные газеты. Но тут, как говорится, есть одно маленькое «но»…
Первая информация о гибели Государя была опубликована в газете демократического толка «Новое Слово», которая выходила в Москве с января 1918 года и была закрыта 6 июля этого же года, то есть в первый день левоэсеровского мятежа. Так что, если даже постараться представить себе, что коварные большевики с целью сохранения реноме собственных газет насильно заставили редакцию этой газеты опубликовать предложенную ими ложную информацию, то и в таком случае её не следовало бы закрывать столь рано. Объяснение же этому может быть только одно – кому-то из сотрудников газеты, что называется, «по секрету» сообщили о «спонтанном убийстве Государя», о чём ещё не было сообщено в официальной большевистской прессе. Ну, а упоминаемая ранее страсть газетчиков к любого рода сенсациям сделала своё дело. Однако, всё по порядку.
Сначала в № 48 от 19 июня этой газеты под заголовком «Обвинения против Николая Романова» был опубликован следующий материал:
«В свое время сообщалось в печати, что в компетентных кругах был поднят вопрос о предании суду Николая Романова. В настоящее время определенно передают, что вопрос о предании Николая Романова суду отпал. (…) В настоящее время в компетентных кругах определенно передают, что по соображениям политического характера Николай Романов вряд ли предстанет перед судом революционного трибунала. Ни в одном из учреждений не ведется следствия о действиях Николая Романова, и, вероятнее всего, предстоящий Всероссийский съезд рабочих и солдатских депутатов вынесет постановление подвергнуть остракизму семью Романовых и выслать их из пределов Российской Федерации республики за границу».
На следующий день в № 49 от 20 июня 1918 года этой же газеты под заголовком «Слухи о Николае Романове» был опубликован материал уже другого толка:
«Как передают, слухи об убийстве Николая Романова возникли следующим образом: из Екатеринбурга в советских кругах была получена телеграмма, сообщавшая об убийстве Николая Романова. Телеграмма эта была никем не подписана и вызвала, естественно, сомнение. Однако слухи о телеграмме распространились по городу и стали сообщать об убийстве уже как о факте. Вчера из Екатеринбурга было получено несколько телеграмм, свидетельствующих, что в городе не произошло ничего удивительного».
А в следующем выпуске, т. е. в № 50 от 21 июня 1918 года этой газеты, под идентичным заголовком было сообщено:
«Несмотря на то, что слухи об убийстве Николая Романова не получили до сих нор официального подтверждения, они продолжают циркулировать в Москве. Вчера, со слов лица, прибывшего из Екатеринбурга, передавалась следующая версия о случившемся: когда Екатеринбургу стало угрожать движение чехословаков, по распоряжению местного Совдепа отряд красногвардейцев отправился в бывший губернаторский дом, где жили Романовы, и предложил царской семье одеться и собраться в путь. Был подан специальный поезд в составе трех вагонов. Красноармейцы усадили Романовых в вагон, а сами разместились на площадках. По дороге будто бы Николай Романов вступил в пререкание с красноармейцами и протестовал, что его увозят в неизвестном направлении, и в результате этой перебранки красноармейцы, якобы, закололи Николая Романова. Тот же источник передает, что великие княжны и бывшая императрица остались живы и увезены в безопасное место. Что же касается бывшего наследника, то он тоже увезен, отдельно от остальных членов семьи. Все эти сведения, однако, не находят подтверждения в советских кругах».
(Кстати, весьма любопытен тот факт, что в этой статье почти слово в слово была приведена та самая ложь, которую, начиная с 19 июля 1918 года, большевики станут уже «официально» распространять через свои газеты.)
О том, как эти слухи восприняло российское общество, автор расскажет немного позже, а сейчас следует сказать несколько слов о нашей третьей – «немецкой» версии.
Рассматривая этот аспект со всех сторон, здесь, в первую очередь, нужно отметить тот факт, что первыми, кто не только верил в эту «дезу», но и всячески её поддерживал, были немецкие дипломатические круги.
Так, будучи допрошенным следователем Н. А. Соколовым в Париже 5 февраля 1921 года, Генерал-Лейтенант Князь А. Н. Долгоруков показал:
«Летом 1918 года в Киеве проживал член Государственного Совета киевский Губернский предводитель Федор Николаевич Безак. Мы оба с ним входили в одну и ту же монархическую группу. Я хорошо помню, 5 или 6 июля по новому стилю Безак позвонил мне по телефону и сказал, что сейчас ему звонил граф Альвенслебен и сообщил ему, что сейчас он будет у Безака и передаст ему какое-то важное известие. Этот Альвенслебен – бывший дипломатический чиновник германского Министерства Иностранных Дел. В эпоху гетманства он, будучи призван по мобилизации, состоял при Главнокомандующем Эйхгорне, а затем – Кирбахе. Бабушка его была русская, как он сам говорил, кажется, графиня Киселева. Он был вхож в русские круги и считался монархистом и русофилом.
Я отправился к Безаку, куда вскоре приехал Альвенслебен. Разговор наш с ним происходил в присутствии четырех лиц, причем четвертым лицом была жена Безака Елена Николаевна. Альвенслебен сообщил нам, что император Вильгельм желает, во что бы ни стало, спасти Государя Императора Николая II и принимает к этому меры; что в целях спасения Государя ОН куда-то перевозится, но что в настоящий момент немцы потеряли ЕГО след. Альвенслебен предложил нам с Безаком прийти на помощь этому делу спасения Государя в следующей форме. Необходимо было, как он говорил, послать три пары офицеров для обнаружения места пребывания Государя, причем одна пара должна была отправиться в Москву, другая – в Котельнич, третья – в Екатеринбург. Офицеры должны были получить в немецкой комендатуре немецкие паспорта, а мы с Безаком должны были дать им 30 000 рублей. Альвенслебен указывал на Котельнич, как на наиболее вероятный пункт пребывания Государя, и говорил, что дальнейшее следование ЕГО требует денег. Подчеркивая, что деньги на такое дело должны быть исключительно русские, он указал сумму, которая, по его мнению, была необходима: 2 000 000 рублей. Мне чувствовалось что-то странное в словах Альсвенслебена: для чего нужно было посылать на розыски Государя русских офицеров во враждебную совдепию, когда немцы имели там свою громадную агентуру, свое официальное представительство в лице графа Мирбаха и свободно могли во всякую минуту иметь самые точные сведения о местопребывании Государя? Но Альвенслебен в разговоре с нами уверял нас, что нам следует вполне положиться на них, немцев, определенно давая нам понять, что император Вильгельм желает спасти Государя и что меры, которые он предлагает, необходимы именно в целях спасения Государя.
Во время этого разговора, Альвенслебен предупредил нас, что между 16 и 20 июля (по новому стилю) распространится слух или известие об убийстве Государя; что слух этот или известие не должен будет нас беспокоить: как и слух об убийстве Государя, имевший место в июне, он будет ложный, но что он необходим в каких-то целях именно ЕГО спасения. Я хорошо помню, что при нашем разговоре с ним, имевшем место, как я уже говорил, 5 или 6 июля по новому стилю, граф Альвенслебен указывал как предел, когда должно будет распространиться известие об убийстве Государя, 16–20 июля. В то же время он просил нас держать разговор с ним в секрете, делая наружно вид, что мы верим известию о смерти Государя»