После ареста Князя Г. Е. Львова мнения о его дальнейшей судьбе разделились. Находящиеся в отряде бывшие балтийские матросы (прибывшие в Екатеринбург вместе с П. Д. Хохряковым) предлагали отправить его в Кронштадт, а уральские красногвардейцы – передать в распоряжение Уральского Областного Совдепа. В конце концов уральцам удалось одержать верх, и Князь Г. Е. Львов был доставлен в столицу «Красного Урала», где на положении арестованного около недели жил в привезшем его и всех остальных арестованных в железнодорожном вагоне, а затем был помещён в местную тюрьму. (Дело в том, что охрана начала проявлять симпатии к своим узникам – проводить в беседах совместные чаепития, предоставлять право неограниченных прогулок и встреч с родными, прибывшими к ним из Тюмени, снабжать арестованных газетами и т. д. Но как только слухи об этом дошли до Исполкома Уральского Облсовета, от последнего последовало распоряжение о переводе всех арестованных в помещение городской тюрьмы.)
Поначалу уральские властители (Ф. И. Голощёкин, М. Х. Поляков и др.) инкриминировали Князю Г. Е. Львову абсолютно беспочвенное обвинение в организации контрреволюционного «Правительства береговой полосы» во Владивостоке. А затем, когда оно было отброшено за сугубой его нелепостью, Князя стали обвинять в никогда не существовавшем заговоре, якобы имевшем своей целью осуществить «побег Царской Семьи». (На самом же деле, Князь Г. Е. Львов вместе с упомянутыми ранее лицами, ещё находясь в Москве, организовал «Общество Содействия торгово-промышленному развитию России», целью создания которого являлось сохранение природных богатств Сибири и Дальнего Востока.) Проявить самоуправство и расстрелять собственной властью Князя Г. Е. Львова без ведома на то центральных властей уральские власти так и не решились. Тем более, что это был не какой-то там «рядовой князь», а бывший Премьер-Министр, имя которого было известно во всём мире.
Слух о незаконном аресте Князя Г. Е. Львова быстро долетел до Москвы, следствием чего стала телеграмма Заместителя Народного Комиссара Юстиции П. А. Красикова, направленная на имя руководства Уральской области с копией, адресованной лично Уральскому Областному Комиссару Юстиции М. Х. Полякову[142].
В своём ответном послании на имя Народного Комиссара Юстиции П. И. Стучки М. Х. Поляков пояснил, что:
«Задержанные Львов и другие числятся за Следственной Комиссией Областного Совета. Производятся [в] срочном порядке дознания»[143].
А так как дело с дознанием умышленно затягивалось, потребовалось вмешательство всемогущего Председателя Президиума ВЦИК Я. М. Свердлова, пользовавшегося на Урале непререкаемым авторитетом. В своей депеше он тоном, не терпящим возражения, приказывал:
«Сообщите немедленно [о] судьбе арестованных Львова, Лопухина, Голицына»[144].
Миновало три месяца, а каких-либо обвинений ни Князю Г. Е. Львову, ни арестованным вместе с ним лицам, предъявлено не было. При этом следствием было установлено, что, выехав из Москвы осенью 1917 года, Князь Г. Е. Львов проживал в Тюмени, где вместе с группой близких ему людей (Лопухиным, Голицыным и др.) пытался организовать в Сибири Акционерное Общество «Рынок», которое свой основной капитал планировало построить на торговле пушным товаром. С этой целью, а также с целью установления контактов с американскими предпринимателями, изучались экономические возможности различных сибирских регионов. (Арест Князя Г. Е. Львова происходил у дома Н. С. Лопухина, позднее также арестованного в качестве соучастника.)
В ходке обыска, произведённого на квартире князя, в числе прочих бумаг делового и личного характера, были изъяты черновые и дневниковые записи его тётки Писаревой, свидетельствующие о посещении упомянутого жилища неким Ладыжинским, объезжающим сибирские города с целью формирования «добровольческих белогвардейских дружин». И хотя из этих документов также было видно и то, что позиция Князя Г. Е. Львова по этому вопросу была скорее нейтральной, нежели контрреволюционной, он, тем не менее, продолжал оставаться под следствием, которое во что бы то ни стало пыталось доказать его сопричастность к организации тайного сообщества, ставившего перед собой задачу освобождения находящейся в Тобольске Царской Семьи. А для достижения этой цели лучшего прикрытия, чем поездки по Сибири и налаживание всевозможных связей с иностранцами, и нельзя было придумать. (Так, по крайней мере, считало следствие, проводимое Екатеринбургской ЧК при самом деятельном участии её Председателя М. И. Ефремова, а также члена её коллегии С. Е. Чуцкаева и Заместителя Уральского Областного Комиссара Юстиции Я. М. Юровского.)
Кстати сказать, делу, которое в самом прямом смысле, что называется, «шили» против Князя Г. Е. Львова, было присвоено весьма помпезное даже по тем временам наименование. Не имея какой-либо доказательной базы, оно уже заранее значилось как «Следственное дело по обвинению бывшего князя Львова Г. Е. и др. в совершении контрреволюционных выступлений, направленных против основ советского строя, установленного в России волею рабочих и крестьян».
Предъявляя же подследственному различные обвинения, уральские вожди, прежде всего, строили свои обвинения на личных домыслах, ключевым из которых был тот, что лучшей кандидатуры на роль главного организатора этого дела, чем Князь Г. Е. Львов – просто не найти. Поскольку по сравнению с ним ни бывший Поручик Б. Н. Соловьёв, ни «маленький Марков», ни даже епископ Гермоген не подходили на эту роль, ни по авторитету, ни по значимости своего политического веса.
А ещё Князю Г. Е. Львову вменялась в вину встреча с его однофамильцем – бывшим Обер-Прокурором Святейшего Синода В. Н. Львовым, которая происходила на его квартире в ночь на 12 марта 1918 года.
И как ни пытался Князь Г. Е. Львов доказать, что вся его предыдущая политическая деятельность носила по отношению к Николаю II явно враждебный характер, следствие по-прежнему гнуло свою линию – контрреволюционный заговор налицо. А отсутствие улик – есть не что иное, как работа опытного конспиратора и затаившегося врага Советской власти. Но главное, чего больше всего опасался Князь Г. Е. Львов, это царившей в то время обстановки полнейшего беззакония.
«Ни законов, ни границ власти этих людей над населением не существовало», – вспоминал он впоследствии, – “Закон”, которым они руководствовались, на их языке назывался “революционной совестью”»[145].
Помогли же Князю Г. Е. Львову, в чём он нисколько не сомневался, его друзья, которые через близких к В. И. Ленину людей убедили последнего принять, наконец, какое-то решение в отношении «дела Львова»: либо предъявить ему конкретное обвинение, либо отпустить на свободу. И хотя какого-либо письменного подтверждения этому не сохранилось, однако факт остаётся фактом – 4 июня 1918 года Князь Г. Е. Львов был отпущен на свободу.
Но и на этом его муки не закончились. Не желая далее искушать свою судьбу, он сразу же отбыл в Тюмень, где по недоразумению вновь был задержан, но теперь уже сотрудниками Тюменского ЧК, которые доставили его назад в Екатеринбург. И только лишь по выяснению всех «новых обстоятельств» его задержания, Князь Г. Е. Львов был окончательно отпущен, после чего немедленно отбыл на территорию, находившуюся к тому времени под юрисдикцией Комуча.
Читатель должен помнить, что на момент приезда первой части Царской Семьи в Екатеринбург 17/30 апреля 1918 года С. Е. Чуцкаев занимал должность Председателя Президиума Исполкома Екатеринбургского Городского Совета. Однако мало кто из читателей знает, что он был ещё и членом «чрезвычайной тройки» (Б. В. Дидковский, П. Л. Войков и С. Е. Чуцкаев), ответственной за перевозку Царской Семьи из Тобольска в Екатеринбург. А также и то, что он вместе с А. Г. Белобородовым и Б. В. Дидковским встречал Августейших Узников у порога дома Ипатьева. И свидетельством сему – отрывок из стенограммы выступления бывшего Уральского Областного Комиссара Жилищ А. Н. Жилинского на «Совещании Старых Большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале», которое происходило в том самом доме Ипатьева 1 февраля 1934 года:
«Начался момент их привоза. Приехали и осмотрели дом: Филипп (Ф. И. Голощекин. – Ю. Ж.), Белобородов, Дидковский, Чуцкаев».
Утверждая, что принимать Царскую Семью от В. В. Яковлева поехали А. Г. Голощёкин, Б. В. Дидковский и С. Е. Чуцкаев, А. Н. Жилинский, вероятнее всего, был ближе к истине. Но тогда не совсем понятно, почему в своих воспоминаниях А. Г. Белобородов «заменяет» С. Е. Чуцкаева на Ф. И. Голощёкина. А ведь С. Е. Чуцкаев в то время был не только Председателем Президиума Исполкома Екатеринбургского Городского Совета (на ответственности которого лежало как питание, так и всё материально-техническое обеспечение арестованных), но и членом «чрезвычайной тройки», ответственной за перевод Царской Семьи в Екатеринбург.
А, может быть, в этом сказалось личное отношение А. Г. Белобородова к С. Е. Чуцкаеву?
После того, как Царская Семья и часть находящихся при Ней лиц были расселены в доме Ипатьева, приехавший с ними Князь В. А. Долгоруков был доставлен в Екатеринбургскую городскую тюрьму № 2 (Арестный дом), где был обыскан лично С. Е. Чуцкаевым и Б. В. Дидковским. Причём, первый изъял имевшиеся среди личных вещей Князя «револьверы», из наличия которых Уралсоветом впоследствии была раздута целая история. И которые на деле оказались всего лишь дуэльной парой капсюльных пистолетов, которые С. Е. Чуцкаев впоследствии сдал в музей Уральского общества любителей естествознания. А второй, изъяв у князя принадлежавшие Царской Семье деньги в сумме 80 000 руб., выдал ему в этом расписку. (После освобождения Екатеринбурга от большевиков обнаруженный труп Князя В. А. Долгорукова был опознан именно по этой расписке.)