Деятельный, действенный характер познания выявляется уже в его элементарных формах. Это научно показал И.П. Павлов, который писал, характеризуя органы чувств как анализаторы: «Возьмите ретину, она выделяет из природы колебания света; возьмите акустический отдел уха, он выделяет колебания воздуха и т.д. В свою очередь, каждый из этих анализаторов в своей области продолжает это деление без конца на отдельные элементы. Мы своими ушными анализаторами делим тона по длине волны, по высоте волны, по форме»[656]. Нетрудно видеть, что это описание деятельности, именуемой ощущениями, принципиально отличается от точки зрения домарксовского материализма, который трактовал ощущения как «страдательные» состояния субъекта познания, выступающего фактически в качестве объекта воздействия извне. Такое воздействие извне, конечно, имеет место, но ему противостоит активная отражательная деятельность субъекта. И.П. Павлов писал в данном случае о бессознательно, рефлекторно совершающемся деятельном чувственном отражении. Там же, где познание совершается как осознанный, организованный, целеполагающий процесс, осуществляющийся посредством определенных приемов и материальных средств познания, его деятельный характер становится еще более несомненным.
В области исторического материализма проблема деятельности также не сводится лишь к вопросу о практике. Достаточно хотя бы указать на деятельный характер форм общественного сознания, на обратное воздействие общественного сознания на общественное бытие. Последний вопрос, к сожалению, недостаточно исследован в работах советских философов, несмотря на общее признание его выдающегося значения. В.И. Ленин указывал, что социалистическое сознание рабочего класса не может возникнуть как результат стихийного рабочего движения. Социалистическое сознание вносится в рабочее движение «извне», т.е. оно не возникает само собой как непосредственное отражение социального бытия пролетариев, поскольку в капиталистическом обществе господствует буржуазная идеология, и она господствует, конечно, не только в среде капиталистов. Марксистская партия и есть соединение социализма с рабочим движением.
В.И. Ленин также указывал, что объективная необходимость революции (революционная ситуация) сама по себе не вызывает революции. Объективно необходим также субъективный фактор: революционная решимость, сознательность, инициатива передового класса, в особенности его наиболее сознательной и революционной части. Этот закон относится не только к буржуазной, но и к социалистической революции.
Ленин отмечал, что социал-демократические оппортунисты, извращающие марксистское понимание исторической необходимости в духе пресловутой «теории стихийности», явно недооценивают значение революционного сознания, как и субъективного фактора вообще.
Приведенные примеры показывают, сколь необходимо изучение многообразных форм человеческой деятельности. Понятие деятельности, несомненно, шире, чем понятие общественной практики. Однако правильное понимание этой более общей категории, равно относящейся как к материальной, так и к духовной жизни общества, возможно лишь тогда, когда исходным теоретическим пунктом является диалектико-материалистическое понятие практики. Было бы грубым заблуждением рассматривать практику просто как одну из форм человеческой деятельности. Такого рода заблуждение привело бы к неправильному пониманию любой формы человеческой деятельности вообще.
52. 1985 № 11 (стр. 153 – 157).Дьердь Лукач как исследователь философии Гегеля
В литературном наследии Д. Лукача историко-философским исследованиям, в особенности исследованию философии Гегеля, принадлежит ведущее место. Деятели II Интернационала, как известно, недооценивали, а нередко и просто отрицали значение гегелевской диалектики в историческом процессе становления марксизма. Ленинская характеристика диалектики как души марксизма, так же как и его определение диалектики как алгебры революции, была, несомненно, направлена против оппортунистического истолкования теории развития.
Д. Лукач считал своей важнейшей задачей в области истории философии изучение генезиса гегелевской диалектики. Наиболее основательным исследованием этой проблематики является его фундаментальный труд «Молодой Гегель», созданный венгерским философом в 30-х гг., в период его пребывания в СССР. Создавая свой труд, Лукач подчеркивал, что до сих пор изучение ранних произведений Гегеля было занятием буржуазных философов, которые сводили генезис его философии к анализу теологической проблематики. Г. Ноль, опубликовавший значительную часть ранее неизвестных работ молодого Гегеля, назвал это издание «Теологические работы молодого Гегеля»[657]. Между тем действительное содержание этих работ находится в конфликте с теологией христианства. Вопреки этой, основывающейся на видимости точке зрения Лукач доказывает, что идейный смысл работ молодого Гегеля выявляется лишь в связи с Великой французской революцией и социально-политическими проблемами этой эпохи.
Для общей характеристики монографии Лукача «Молодой Гегель» существенно важно отметить еще два обстоятельства. В 1932 г. Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС опубликовал Парижские рукописи Маркса, озаглавив их «Экономико-философские рукописи 1844 года». С этого времени буржуазные критики марксизма начали утверждать, извращая действительное содержание этих рукописей, что отныне экономическое обоснование социализма должно быть заменено философско-антропологическим и этическим. Д. Лукач был первым марксистом, который в своем «Молодом Гегеле» противопоставил буржуазным извращениям марксовых рукописей 1844 года основательный марксистский анализ проблематики отчуждения, занимающей центральное место в этих рукописях.
Второе обстоятельство состоит в том, что Лукач в своем анализе гегелевской философии исходил из незадолго перед тем опубликованных «Философских тетрадей» В.И. Ленина. В них Ленин выступил против упрощенной оценки немецкой классической философии. Он указывал, в частности, на серьезные недостатки в марксистских работах о философии И. Канта. Ленин также подчеркивал, указывая на Гегеля, что диалектический идеализм ближе диалектическому материализму, чем старый, метафизический материализм. Лукач был первым марксистом, применившим эти важнейшие указания В.И. Ленина к систематическому исследованию процесса становления диалектического идеализма.
В «Философских тетрадях» Ленин специально подчеркивает связь между «Капиталом» Маркса и «Наукой логики» Гегеля. Ссылаясь на это положение Ленина, Лукач ставит его в связь с известным указанием Маркса о том, что Гегель стоит на уровне английской классической политической экономии. Осмысливая эти положения Маркса и Ленина, Лукач приходит к весьма важному выводу: диалектика Гегеля была итогом развития не только философской, но и экономической теории, а это развитие идей отразило эпоху буржуазных революций.
Таким образом, исследуя генезис гегелевской диалектики, Лукач выдвигает на первый план именно социально-политические воззрения философа, в первую очередь его отношение к Французской революции 1789 г. и последующему капиталистическому развитию Европы. В этой связи отметим весьма уместное замечание Д. Лукача, что Гегель был «единственным немецким мыслителем, который основательно изучал промышленную революцию в Англии»[658]. Таким образом, сильные стороны диалектики Гегеля отразили исторический опыт революционного перехода от феодализма к капитализму. Что же касается ее слабых сторон, то они отражали экономическую и политическую отсталость Германии.
Сущность революции – отрицание status quo, господствующих реакционных социальных порядков. И Гегель уже в студенческие годы в Тюбингене, и особенно в период своей работы в Берне, решительно выступает против господствующей феодальной идеологии, которую он называет «позитивной религией». Этим термином он обозначает клерикализм, веками утвердившуюся христианскую церковь, сросшуюся с экономическим строем и государственным устройством феодального общества.
Гегель отнюдь не противник религии вообще, он считает ее важнейшим содержанием духовной жизни народа. И именно с этих, идеалистических позиций он противопоставляет народную, по его определению, «субъективную религию», свободное, как он полагает, религиозное чувство институционализированному, отчужденному, насаждаемому сверху догматическому вероисповеданию. Именно в «позитивной религии» Гегель, как идеалист, видит основной источник всего порожденного феодализмом социального зла. С низвержением этой чуждой народу «позитивности» Гегель связывает осуществление всех буржуазно-демократических преобразований. Гегель, подобно своим французским предшественникам, горячо убежден в том, что социальное переустройство на началах разума не только возможно, но и необходимо, но в отличие от них он уже имеет возможность осмысливать исторический опыт послереволюционного капиталистического развития. Гегель не отождествляет ни капиталистическое настоящее, ни его предвидимое будущее с пресловутым царством разума. В этой умудренности опытом исторического развития кроются глубокие корни гегелевской диалектики. Конечно, такой подход к осознанию негативных сторон развития капитализма образовался не сразу. В Бернский период его еще быть не могло. В эти годы Гегель, отвергая «позитивную религию», феодальную идеологическую надстройку, ищет свой социальный идеал в прошлом, в возрождении античной религии и античной республики, как адекватных, по его убеждению, выражениях свободы. Д. Лукач правильно замечает в этой связи, что «для молодого Гегеля позитивная религия христианства представляет собой защиту деспотии и угнетения, в то время как непозитивные античные религии были религиями свободы и человеческого достоинства. Их возрождение является, по убеждению Гегеля, той революционной целью, осуществление которой предстоит человечеству в данную эпоху»