Марксистский принцип единства абсолютного и относительного, фиксируя именно относительность противоположности между ними, указывает единственно правильный подход к пониманию практики вообще и ее гносеологического статуса в частности. Характеризуя последний, В.И. Ленин говорит: «не надо забывать, что критерий практики никогда не может по самой своей сути дела подтвердить или опровергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представления. Этот критерий тоже настолько „неопределенен“, чтобы не позволять знаниям человека превратиться в „абсолют“, и в то же время настолько определенен, чтобы вести беспощадную борьбу со всеми разновидностями идеализма и агностицизма»[753]. В.И. Ленин, следовательно, выступает против абсолютизации практики как критерия истины, но отсюда вовсе не следует (таково наше глубокое убеждение), что существуют другие критерии истины. Г.А. Курсанов придерживается иного убеждения, придавая особенно большое значение логическому «критерию», который он характеризует следующим образом: «Логический критерий имеет исключительно широкое и многогранное применение в реальном процессе научного познания, и поэтому в теории истины ему принадлежит значительное место. Его общая идея заключается в том, что истинность познавательных форм определяется их взаимной логической связью, их взаимным соответствием, вне всякого отношения к внешнему референту»[754].
Мы привлекаем внимание читателя к цитируемому положению не только потому, что оно интересно само по себе, но и потому, что точка зрения Г.А. Курсанова разделяется рядом советских и зарубежных философов-марксистов. Это, следовательно, не случайное высказывание отдельного исследователя, а некоторая общая позиция, которая поэтому заслуживает обстоятельного обсуждения, тем более что она не лишена определенных оснований. Однако основания, как известно, не всегда бывают достаточными.
Признание логического критерия и его относительной независимости от практики основывается на том простом, очевидном факте, что многие научные положения устанавливаются теоретическим путем, а в рамках математики существуют только логические доказательства, дедуктивные выводы. Математик, если речь не идет о применении полученных им результатов к эмпирическим данным, не нуждается для проверки своих выводов в этих данных. Речь, конечно, идет о логически правильных выводах, а не о существовании какого-либо эмпирически наблюдаемого объекта. Логически правильное и истинное – далеко не одно и то же. Великим заблуждением рационалистов было отождествление реальных и логических оснований, из чего заключали, что логически выведенное реально существует. Математики не впадают в такие заблуждения. Понятие существования в их исследовании не указывает на несомненно существующую, хотя, возможно, и пока еще не открытую эмпирическую реальность. Теорема Евклида, согласно которой сумма углов всякого треугольника равна двум прямым, доказывается безотносительно к эмпирически осуществимому (и нередко осуществляемому практически) измерению суммы углов треугольных эмпирических построений. Что же касается истинности этой теории, то она устанавливается путем эмпирической интерпретации и применения на практике. При этом выясняется, что логически безупречный вывод представляет собой лишь приблизительную истину, так как в объективном мире не существует чистых, т.е. лишенных физических характеристик линий и точек. Это значит, что в математике различаются правильные выводы, относящиеся к идеализированным или даже просто к мыслимым, возможным, но отнюдь не существующим объектам, и истины, непосредственно относящиеся к независимой от исследования реальности. И эти истины, которые выявляются путем применения математических выводов к реально существующим объектам, устанавливаются практикой как единственным критерием истины. Математические выводы, отмечает выдающийся математик М. Клайн, «ежедневно и ежечасно подвергаются проверке в каждом работающем радиоприемнике или атомной электростанции, в предсказании солнечных и лунных затмений, в тысячах других явлений, происходящих в лабораториях или в повседневной жизни»[755]. Следовательно, и математическое исследование, как бы существенно ни отличалось от других форм познавательной деятельности, предполагает, правда, опосредованным образом, применение общего для всех видов знания критерия истины.
Мы сослались на математику как на бесспорный образец логического доказательства. Это не значит, что логических доказательств не существует вне математики. Ф. Энгельс писал: «Если наши предпосылки верны и если мы правильно применяем к ним законы мышления, то результат должен соответствовать действительности»[756]. Верными, истинными предпосылками здесь называются положения, адекватно отражающие объекты, к которым они относятся. Именно поэтому из них могут быть логически выведены (доказаны в соответствии с правилами логики) новые истинные положения.
Итак постановка вопроса о логическом критерии истины непосредственно связана с существованием логического доказательства, которое возможно без непосредственного обращения к практике. Отмечая эту в высшей степени важную черту процесса познания, исследователи, признающие логический критерий истины, тем самым говорят: доказывать можно не только практически, но также и теоретически, логически. Эта констатация общеизвестного, однако, не дает действительных оснований для признания логического критерия истины, который – не способ доказательства, хотя практика сплошь и рядом выполняет и эту функцию. Сущность критерия истины – разграничение истинного и ложного, а для этого, в частности, необходима также эмпирическая, практическая проверка логически доказанного, теоретически обоснованного. Разграничение истины, с одной стороны, и логически правильного вывода – с другой, достигается в конечном счете только практически.
Нам могут возразить, что и логика выявляет ошибки, если они имеются в рассуждении. Однако устранение логических ошибок обеспечивает лишь логическую правильность выводов. Иными словами, логика позволяет устранять ошибки, источником которых является нарушение правил логики. Что же касается содержательных заблуждений (например, теория Флогистона или убеждения в неделимости атома), то они, как известно, были опровергнуты, хотя и не без помощи логики, экспериментальным путем. Логическая правильность рассуждения – безусловно необходимое условие научного мышления, эффективного исследовательского поиска, предварительной проверки умозаключений. Но поскольку объективная истина имеет своим содержанием определенный фрагмент объективной реальности, постольку она не может быть идентифицирована лишь средствами логики.
Итак, нисколько не умаляя значения логического, т.е. последовательного, связного, доказательного мышления в установлении истины, мы решительно настаиваем на том, что логического критерия истины не существует. То же необходимо сказать и относительно других, нередко называемых не только в философских, но и в специальных научных исследованиях «критериев», таких, например, как «критерий простоты». Было бы нелепо отрицать эвристическое значение «бритвы Оккама», т.е. методологического требования сводить к минимуму количество допущений или посылок, принимаемых без доказательства. Выполнение этого требования – «при минимальном числе исходных параметров и их функциональных связей достичь максимума в объяснении физических процессов»[757] – несомненно, свидетельствует об определенном совершенстве теории, но отнюдь не обязательно об ее истинности. Кстати сказать, теория идей Платона вполне удовлетворяет императиву минимизации исходных посылок. И это наглядно говорит о том, что императив простоты, стройности, изящества построения теории, как и все другие ее имманентные характеристики, совершенно недостаточен для того, чтобы выполнять функции критерия истины.
Домарксовские материалисты, разрабатывая правильное, в основном, учение о чувственном происхождении наших знаний, приходили, однако, к неверному выводу, что истинность любых теоретических построений может быть проверена лишь путем редукции их к исходным чувственным данным. Л. Фейербах в этой связи утверждал, истолковывая чувственные данные как подлинный критерий истины: «Непосредственно достоверно только чувственное: только там, где начинаются чувства, прекращается всякое сомнение и спор»[758]. Между тем история науки доказывает, что ее наиболее выдающиеся достижения сплошь и рядом вступают в противоречие с исходными чувственными данными. И это противоречие между теорией и чувственным опытом нисколько не указывает на ошибки одной или другой стороны. Разрешение этого противоречия предполагает применение критерия практики, что, правда, становится возможным лишь благодаря теоретическому анализу содержания указанного разногласия.
В познании принимают участие многие факторы: не только присущие человеку способности, но и выработанные в ходе их исторического развития эвристические приемы, методологические и методические подходы, исследовательские программы, различные способы оценки научной ценности, а иной раз и истинности полученных знаний. Все эти факторы или интеллектуальные средства познавательной деятельности, несомненно, способствуют разграничению истинного и ложного, нередко играют роль указателей правильного пути исследовательского поиска, иной раз стимулируют интуитивное постижение объективной истины. Учитывая сложность, противоречивость, полилинейность процесса познания, было бы немалым упущением недооценивать познавательное значение всех этих факторов, структурных элементов, слагаемых процесса познания. Тем не менее высокая оценка этих составляющих познавательного процесса не может быть основанием для того, чтобы рассматривать их в качестве критериев истины.