Мало любить философию, надо добиться ответной любви с ее стороны.
Не является ли жесткая, не восприимчивая к возражениям убежденность в собственной правоте внешним, неосознанным выражением скрытого сознания недостаточной обоснованности своих убеждений?
Теоретическое исследование, результаты которого заранее известны, заданы, есть лишь попытка оправдать чуждые подлинному научному поиску убеждения, интересы, пристрастия.
Глупо считать себя умнее всех своих оппонентов.
Догматизм парализует исследовательский поиск своим основополагающим убеждением, что все основные истины уже известны и задача состоит лишь в том, чтобы глубже постичь их смысл, привести их в систему и применить на практике.
Научное мировоззрение несовместимо с отрицанием фактов, как бы ни противоречили они общепризнанным истинам. Факты, если они действительно являются таковыми, находятся вне подозрения. Нет фактов, не соответствующих действительности. Следует, однако, разграничивать факты и факты, поскольку видимость – тоже факт.
В хорошо организованном обществе, именуемом правовым государством, порядочность не предполагает героизма, самоотречения, самопожертвования.
Законы, которые не выполняются, нередко оказываются просто плохими законами.
Нет людей, которые не заблуждаются, но гениальные люди впадают в гениальные заблуждения, в которых неявно наличествуют великие открытия.
Парадокс обычно фиксирует ту часть истины, которую считают неуместным высказывать напрямик.
Когда двое говорят одно и то же, это далеко не всегда одно и то же.
Исключения не подтверждают правила. Они, скорее, ставят его под вопрос.
Правда не нуждается в оправдании.
Бескорыстное отношение к объекту познания – подлинное начало мудрости и науки вообще.
Принятию решения предшествует пред-решение, которое не всегда осознается, не всегда рационально, не всегда обоснованно.
Гений не вправе рассчитывать на снисходительность.
Возможность факта не подлежит обсуждению. Факт не может быть парадоксом.
Парадоксы существуют лишь в сознании, познании, рассуждении. Но и эти акты сознания, мышления являются фактами. Не свидетельствует ли это о том, что парадоксы вездесущи?
Факты бесконечно многообразны. Что только не может быть фактом? Это факт, что русалки не существуют.
Бездарности, подвизающиеся в науке (и по-видимому не только в ней), стремятся, так сказать, изнасиловать свою судьбу. Увы, им это часто удается.
Гуманисты всех стран, объединяйтесь!
64. 1991 № 12 (стр. 3 – 13).Исторические судьбы плюрализма философских учений
Плюрализм философских учений – факт очевидный, эмпирически фиксируемый, но как и всякая очевидность подлежащий критическому анализу, теоретическому осмыслению, гносеологической оценке. Античный скептицизм, констатируя этот факт, утверждал, что философы, поскольку они обосновывают несовместимые друг с другом воззрения, которые в равной мере оказываются опровержимыми, никогда не достигают истины и тем самым демонстрируют несостоятельность любых философских положений. Противники скептицизма, соглашаясь с тем, что предшествующие философские учения были действительно ложными, но отвергая тезис о равноценности всех философских высказываний, стремились создать истинную философию, которая покончила бы с разнообразием несовместимых воззрений, с этим, как полагали они, перманентным философским скандалом.
Непоколебимое убеждение каждого выдающегося философа в том, что ему удалось наконец преодолеть дискредитирующий философию плюрализм учений, опровергнув теории своих предшественников и создав истинную философскую систему, составляет субъективную сторону историко-философского процесса, которая никоим образом не может быть истолкована как mania grandiosa. Истоки этой субъективности образует, во-первых, стремление превратить философию в науку, во-вторых, ограниченное понимание природы научности в философии, ее своеобразия и, в-третьих, объективная логика развития познания в эпоху, когда относительность знания, его противоречивость, историческая ограниченность, диалектика истины и заблуждения еще были неведомы ученым[825].
Абсолютное отрицание правомерности плюрализма философских учений было связано также с отсутствием диалектического понимания исторической преемственности в развитии научного и в особенности философского познания. Отношение преемственности представлялось несовместимым с наличием противоположных философских учений. А поскольку философия обычно противопоставлялась специальным, частным наукам как абсолютная наука, наука наук, стремление к созданию системы, которая мыслилась как независимая от последующего развития научного познания, неизбежно предполагало в качестве категорического императива радикальное отрицание правомерности, оправданности философского плюрализма. А. Шопенгауэр саркастически отмечал, что «каждый вновь появляющийся философ поступает так же, как каждый новый султан, первым делом обрекающий своих братьев на казнь»[826]. Это замечание, однако, не способствовало более правильному пониманию историко-философского процесса самим Шопенгауэром, который также обрекал на заклание своих предшественников. Так, он писал: «люди, подобные Фихте, Шеллингу и Гегелю, должны быть изгнаны из царства философов, как негодяи, торгаши и менялы были изгнаны из храма Иерусалимского…»[827]. В данном случае субъективность философа, о которой говорилось выше, коренилась не столько в объективной логике философского развития, сколько в личности, психологии самого мыслителя.
И. Канту принадлежит попытка систематического обоснования несостоятельности философского плюрализма, который рассматривается философом как свидетельство того, что все когда-либо существовавшие философские учения были лишь неудачными попытками создания философии. Подлинной философии, философии, вполне соответствующей своему понятию, никогда, с этой точки зрения, еще не было. Признавая определенные заслуги за своими предшественниками, Кант полагал, что их учения правильнее называть не философией, а лишь философствованием, из чего следует, что и плюрализма в философий, в сущности, не могло быть. Понятно поэтому и требование Канта: «Надо решить вопрос: может ли существовать больше, чем одна философия?»[828] Ответ, разумеется, однозначный, отрицательный: «…критическая философия провозглашает себя такой философией, до которой еще вообще не существовало никакой философии…»[829]. При этом, однако, Кант подчеркивает, что такова в принципе должна быть позиция каждого философа, поскольку он создает свою философскую систему. Но в таком случае кантовское отрицание плюрализма философских учений становится если не двусмысленным, то во всяком случае непоследовательным.
Гегель принципиально по-новому подошел к анализу историко-философского процесса, открыв в нем противоречивое, поступательное развитие, в рамках которого противоположные, в том числе и взаимоисключающие учения находятся в отношении преемственности, а заблуждения великих философов оказываются гениальными заблуждениями, в которых имплицитно содержатся выдающиеся, однако неадекватно выраженные открытия.
Гегель покончил с упрощенным представлением об истории философии как последовательном ряде случайных событий, совокупности мнений, заблуждений, произвольной игре мысли. Он решительно осудил характерное для философов третирование своих предшественников, противопоставив философствующему высокомерию и субъективизму оценок обоснованное убеждение в том, что выдающиеся философы – благородные умы, герои мыслящего разума, проникающие в сущность вещей и добывающие величайшие сокровища – разумное знание.
Историко-философское учение Гегеля – единственная в Новое время попытка позитивной оценки плюрализма философских идей, концепций, учений. Этот радикально новый подход к истории философии предполагает разграничение внешней и внутренней, субъективной и объективной сторон философского плюрализма, его видимости и сущности. Философия, как и сама действительность, которую она постигает, многообразна, но многообразие предполагает единство, ибо конкретное есть единство различных определений. Следовательно, и философские учения должны быть поняты как различные определения единого, образующие различные стороны целостной реальности несмотря на то, что они противостоят друг другу, противятся объединяющему и преобразующему их синтезу. Многообразие философских учений – это, по Гегелю, «органическая система, целостность, содержащая в себе множество ступений и моментов»[830]. Эти ступени, моменты «абсолютной идеи» суть различные философские системы. Различия между ними необходимы, но они должны быть поняты диалектически, как заключающие в себе тождество, которое так же существенно, как непосредственно обнаруживающиеся различия. Отсюда следует вывод, что «каждая система философии необходимо существовала и продолжает еще и теперь существовать: ни одна из них, следовательно, не исчезла, а все они сохранились в философии как моменты одного целого. Но мы должны различать между частным принципом этих систем философии, взятым как частный принцип, и проведением этого принципа через все мировоззрение»[831].
Гегель, таким образом, различает в каждой системе философии (речь, разумеется, идет о выдающихся философских учениях) преходящее и непреходящее. Непреходящим является ее принцип, который ассимилируется последующим развитием философии, преходящим – абсолютизация этого принципа, которая неправомерно противопоставляет данную систему всем другим философским учениям, как якобы высшую, последнюю ступень философского развития. Эту мысль Гегель удачно, на мой взгляд, иллюстрирует на примере атомистики как возникшей уже в античную эпоху системы философии: атомизм как всеобъемлющий объяснительный принцип опровергнут, но как одно из определений абсолютной реальности он, несомненно, сохраняет непреходящее значение. Полагаю, что с этим философским выводом, сделанным в начале прошлого века, может вполне согласиться и современный естествоиспытатель.