Особенно показателен и поучителен крах социалистической системы в Германской Демократической Республике. Здесь часть немецкого народа, вступившая на путь социализма, противостояла другой его части, находившейся в западной части страны. Ничто, казалось бы, не мешало восточным немцам так же успешно развивать экономику, как это делали такие же немцы в другой части Германии. Однако в то время как западные немцы осуществляли научно-техническую революцию, начавшуюся как раз в период создания двух немецких государств, восточные немцы продолжали трудиться по-старому. Техническое и технологическое отставание ГДР от ФРГ с каждым годом становилось все более очевидным и, наконец, превратилось в разрыв, который не преодолен и теперь, спустя более десяти лет после воссоединения Германии. Несмотря на то что ФРГ затратила сотни миллиардов немецких марок на модернизацию производства в бывшей ГДР, эта часть Германии все еще остается экономически отсталой ее частью. Экономисты полагают, что понадобится не менее десяти лет, чтобы преодолеть разрыв между бывшей социалистической частью Германии и ее западными землями. А между тем ГДР ведь была самой процветающей страной социалистического «лагеря», отличавшейся от других социалистических стран наиболее высоким жизненным уровнем населения.
Россия первая вступила на путь социалистических преобразований, которые она осуществляла более 70 лет. Именно поэтому российский социалистический эксперимент заслуживает основательного анализа и оценки. Следует сразу же подчеркнуть, что даже противники марксизма почти единодушно признают, что путь, на который вступила наша страна в результате Октябрьской революции, был порожден благороднейшими из устремлений человечества. Октябрьская революция, писал Н. Бердяев, изгнанный из России вследствие победы этой революции, «низвергла господствующие, командующие классы и подняла народные слои, раньше угнетенные и униженные, она глубоко взрыла почву и совершила почти геологический переворот. Революция освободила раньше скованные рабоче-крестьянские силы для исторического дела»[1315]. Я не могу согласиться с этой крайне односторонней оценкой, но у меня нет ни малейшего сомнения в том, что под этими словами подписался бы и В.И. Ленин.
Р. Арон, постоянно осуждавший «реальный социализм», тем не менее, признавал, что «с исторической точки зрения советский режим порожден революционной волей, вдохновляемой гуманистическим идеалом. Цель заключалась в создании самого гуманного общества, которое когда-либо знала история, где больше не было бы классов, а однородность общества способствовала бы взаимному сближению граждан»[1316]. И это положение, высказанное убежденным антикоммунистом, вполне вписывается в марксистское понимание задач социалистического переустройства общества.
Не будет преувеличением сказать, что Октябрьская революция потрясла весь мир, как писал об этом ее очевидец, американский журналист Д. Рид. Почему же буквально через несколько месяцев после утверждения Советской власти отношение к ней начало превращаться из восторженного в критическое и даже отрицательное? Почему против установленной большевистской партией государственной власти выступили не только ее заведомые враги, но и такие, далеко не чуждые делу социализма люди, как А.М. Горький, В.Г. Короленко, П.А. Кропоткин? Эти выдающиеся представители российского народа, трудящихся прежде всего, выступали против провозглашенной и осуществлявшейся на практике «диктатуры пролетариата», которая представляла собой не «завоевание демократии», как ее определяли основоположники марксизма в «Манифесте Коммунистической партии», а ее полное, радикальное отрицание (запрещение свободы печати и всякой, даже лояльной оппозиции, фактическое запрещение права рабочих на забастовки, ликвидация независимости профсоюзов, преследование политического инакомыслия и, соответственно этому, запрещение всех партий, кроме одной, правящей партии). А между тем Ленин вопреки очевиднейшим фактам утверждал, что благодаря упразднению частной собственности на средства производства трудящиеся обрели «такую фактическую возможность пользоваться демократическими правами и свободами, которой никогда не было, даже приблизительно, в самых лучших и демократических буржуазных республиках»[1317].
Конечно, чрезвычайное положение, которое фактически ввела большевистская власть, можно было в первые годы ее существования в известной мере оправдать, имея в виду состояние, в котором находилась страна: разрушенная экономика, гражданская война, саботаж противников новой власти, иностранная интервенция. Советская власть, еще не установившаяся на всей дореволюционной территории страны, подверглась тяжелейшим испытаниям, которые ставили под вопрос само ее существование. В обстановке внутренней и внешней угрозы завоеваниям революции чрезвычайные меры, которые в принципе несовместимы с демократическими порядками, были неизбежны, необходимы. Правда, здесь нельзя избежать вопроса, который должен быть предметом специального исследования: не стала ли одной из причин экономической разрухи и гражданской войны политика большевистского правительства, в особенности его попытка (в дальнейшем признанная ошибочной) немедленно ввести коммунистическое распределение, а также запрещение торговли, подавление демократии, репрессии относительно зажиточной части деревенского и городского населения?
Можно было ожидать (и этого, по-видимому, ожидало большинство российского населения), что после окончания гражданской войны и относительной стабилизации экономического и политического положения страны (особенно благодаря введению нэпа и его благотворным последствиям) репрессивная политика, фактически чрезвычайное положение будут, наконец, прекращены, и «диктатура пролетариата» предоставит населению, рабочему классу в особенности, действительные демократические права и свободы. Но ничего такого не произошло. Необъявленное чрезвычайное положение, массовые репрессии стали «нормальным» состоянием общества.
Репрессивный политический режим, просуществовавший в нашей стране со времени основания советского государства и до его краха, справедливо связывают с политикой, начало которой положил Ленин, а систематически организовал и последовательно проводил его ученик и соратник Сталин. Сталинщина – это не только небывало жестокая диктатура небывало бессмысленно жестокого тирана; сталинщина вовлекала в свои беспощадные преступные действия тысячи, сотни тысяч советских граждан, которые вольно или невольно становились соучастниками бесчеловечных, по существу террористических «мероприятий», облыжно именовавшихся борьбой против «врагов народа» ради построения сияющего коммунистического будущего.
Маркс и Энгельс считали, что социалистическая революция экспроприирует крупных капиталистов, собственников средств производства. Что касается мелких и средних собственников средств производства, то их экспроприация, полагали они, осуществляется в рамках буржуазного общества, в процессе концентрации и централизации капитала. Правда, они выделяли крестьянство, вполне допуская, что оно сохранится как в капиталистическом обществе, так и непосредственно после социалистической революции. В этой связи Энгельс писал: «…обладая государственной властью, мы и не подумаем о том, чтобы насильно экспроприировать мелких крестьян (с вознаграждением или нет, это безразлично), как это мы вынуждены сделать с крупными землевладельцами. Наша задача по отношению к мелким крестьянам состоит прежде всего в том, чтобы их частное производство, их собственность перевести в товарищескую, но не насильно, а посредством примера, предлагая общественную помощь для этой цели»[1318] Ленин, судя по ряду его высказываний, придерживался такого же воззрения, но Сталин, его верный ученик, решил «революционным» путем покончить с существованием крестьян-единоличников. Коллективизация характеризовалась Сталиным как революция сверху, осуществляемая по инициативе государственной власти в интересах… трудящегося крестьянства. В действительности эта революция (вернее, контрреволюция) была террористическим организованным насилием над массой крестьян, которые вопреки их воле загонялись в колхозы, именовавшиеся без всякого на то основания сельскохозяйственными кооперативами.
Коллективизация проводилась под лозунгом ликвидации кулачества как класса. Фактически были ликвидированы все мало-мальски зажиточные крестьянские хозяйства. У кулаков и значительной части середняков, а также тех, которых причисляли к «подкулачникам», были конфискованы не только средства производства, но и все их имущество, а сами они были отправлены в ссылку, где многие из них, лишенные средств производства, отчаявшиеся, просто погибли.
Нетрудно понять, что коллективизация сельского хозяйства означала его разрушение, уничтожение крестьянства как особого класса населения, превращение колхозников в крепостных, так как они были лишены права выйти из колхоза. Сталин и его соратники, по-видимому, совершенно игнорировали специфику сельского хозяйства, которое, как правильно замечает современный американский исследователь, «не есть просто один из видов деятельности, наряду с прочими; это – образ жизни – уникальный и незаменимый по своим человеческим и духовным ценностям»[1319]. Плачевные последствия коллективизации хорошо известны. Страна, обладающая обширнейшими и плодороднейшими сельскохозяйственными угодьями, оказалась вследствие пресловутой «революции сверху» неспособной обеспечить свой народ необходимыми продуктами растениеводства и животноводства. Однако ни один из руководителей партии и государства, конечно, не решился признать реакционный характер «сталинской коллективизации», несостоятельность колхозно-совхозной системы, которая отбросила наше сельское хозяйство в то далекое прошлое, о котором свыше столетия тому назад И. Бунин с болью писал: «Госпо