А эпизод с Бродовым? На минуту представьте себе, что стало бы с Ойзерманом, если бы на месте вменяемого кэгебешника, который разбирал это дело, сидел бы полуграмотный фанатик или даже компетентный товарищ, у которого горел план своевременной посадки? И уж совсем страшно подумать, как развернулись бы события, если бы на письме Белецкого о защите Ойзерманом докторской диссертации вождь начертал бы обычное: «разобраться».
Мне могут возразить, что наш герой не был совсем уж пассивным, он добивался справедливости, никого не подсиживал, доносов не писал, нередко шел на компромиссы. Конечно, скажем, предложение о письме ректора МГУ с предложением Т.И. Ойзерману вернуться на философский факультет, набег на дачу Г.Ф. Александрова, идея сугубо предварительного отзыва сказавшегося больным академика и даже своевременная реплика в связи с переходом на кафедру В.Ф. Асмуса – это неповторимые шедевры житейской смекалки, доступные лишь бывалому советскому человеку.
А к чему он затеял шумиху по поводу идеализма и агностицизма в самой АОН при ЦК КПСС, где (он это знал наверняка) никому до таких тонкостей дела не было? И уж с обликом конформиста совсем не вяжется резкое выступление против Б.С. Украинцева с предложением лишить его директорства. Причем на директивном совещании в ЦК под председательством самого заведующего отделом науки С.П. Трапезникова, который его и назначал! Я неплохо знал этого всемогущего царедворца: привычкой подставлять другую щеку он не грешил. Речь, правда, шла о защите В.Ж. Келле, одного из порядочных и честнейших коллег, и это было по совести. Но выступил только кроткий Ойзерман. А почему? Наверное потому, что чувствовал свою правоту и верил в поддержку, как он любил говорить, «порядочных и справедливых людей».
И здесь открывается еще одна особенность жизненного пути нашего юбиляра. Можно заметить, что в критические для него минуты действительно находились люди, спешившие его поддержать. Среди них было немало коллег, связанных с ним давними дружескими чувствами. Но нередко (некоторые случаи мною упоминались выше) к нему обращались как к признанному надежному профессионалу. Редакторы журналов – чтобы обеспечить качественное редактирование статей, особенно если речь шла об исходной «муре» номенклатурных авторов, желавших выглядеть мыслителями, озабоченными метафизическими сюжетами, заведующие отделами журналов – чтобы обеспечить доходчивые разъяснения не всегда осмысленных философских положений, директора институтов – чтобы обеспечить высокое качество курсов по философии. По той же причине Т.И. Ойзерману часто поручали ответственные доклады на всемирных философских конгрессах. Такого отношения можно было добиться только лихорадочным, самозабвенным трудом.
Одним словом, Т.И. Ойзерман безошибочно прошел по отведенной ему трассе жизни – так опытный фигурист проходит «школу». А если бы он увлекся своевольным «произвольным катанием», то система наверняка сломала бы его, и отечественная философия заметно приблизилась бы к инструкции с разделами, ненавязчиво смахивающими на статьи уголовного кодекса. Поэтому не будем стесняться слов благодарности Т.И. Ойзерману за то, что он, в силу то ли своей неистребимой оптимистической наивности, то ли в силу законов высшего разума оказался в нужном месте в нужный час именно таким, каким мы его знаем и любим.
В заключение поддамся искушению еще раз мысленно представить себе картину 50-летней давности, когда мы, вчерашние школьники, спешили в Круглый зал философского факультета на лекции молодого доцента Т.И. Ойзермана. Это было прекрасное и яростное время, поэтому еще раз поблагодарим тех преподавателей, которые сумели привить студентам навыки творческого мышления; не случайно выпускники тех лет занимают ведущее положение в нашей философии. Вспомним лекции П.С. Попова, А.Н. Леонтьева, О.В. Трахтенберга, С.А. Яновской, В.Ж. Келле, спецкурс В.Ф. Асмуса, семинары М.Я. Ковальзона, П.Я. Гальперина. И все же наиболее яркое впечатление оставили лекции Т.И. Ойзермана по истории марксистской философии.
Вероятно, такая оценка выглядит неожиданной: сегодня считается, что именно марксизм составлял оплот догматизма и умственной окостенелости. Однако сказывалась не только тема. В самой манере, ритмике, акцентах лекций Т.И. Ойзермана чувствовалось особое теоретическое обаяние, некий педагогический подтекст, второй план, который привлекал наше внимание гораздо больше, чем отдельные факты и детали. Т.И. Ойзерман не ограничивался пересказом и даже комментированием отдельных работ Маркса и Энгельса, а стремился выявить содержательную логику развития их взглядов, сделать наглядными побудительные мотивы, сомнения, которые лежали в основе этого процесса. И здесь перед ним открывались самые широкие возможности.
Марксизм явился результатом длительного процесса радикальных изменений во взглядах самих его создателей, итогом напряженной научно-критической деятельности, безжалостной переработки, переплавки прежних доктрин. У Маркса и Энгельса постоянно сохранялось чувство внутренней неудовлетворенности, без которого поиски новых решений были бы невозможны. Вспомните работы того периода: яркие, афористические высказывания, подлинный фейерверк блестящих образов и метафор, свидетельствующих о творческой увлеченности, готовности все подвергать сомнению. На наших глазах совершалась не смена сухих теорий, а движение самосознания выдающихся и полных страсти умов, и эта энергетика мысли заряжала слушателей и действовала уже в тех конкретных исследованиях, которые каждый для себя избирал.
И, конечно, мастерство самого лектора. Т.И. Ойзерман – натура художественная, он умел так срежиссировать свои выступления, что мы слушали его как зачарованные. Не случаен тот факт, что Ильенков подарил Ойзерману свою книгу с надписью «Теодору Ильичу, научившему меня читать Маркса», а многие философы, которых мы почитаем как лучших – Э.В. Ильенков, А.А. Зиновьев, М.К. Мамардашвили, Б.А. Грушин Г.С. Батищев, Ф.Т. Михайлов и др. – свои дипломы и диссертации посвятили анализу воззрений Маркса, прежде всего, логики «Капитала».
И сегодня, когда академику Теодору Ильичу Ойзерману исполнилось 90 лет, я хотел бы выразить искреннее восхищение поразительным трудолюбием, юношеской страстностью и чувством профессиональной ответственности нестареющего ученого.
84. 2004 № 8 (стр. 34 – 49)Предыстория бернштейновского ревизионизма
В нашей отечественной, да и зарубежной литературе возникновение так называемого ревизионизма связывают с личностью Э. Бернштейна, одного из лидеров германской социал-демократии, редактора главного ее печатного органа «Социал-демократ», выходившего сначала в Цюрихе, а затем в Лондоне в период «Исключительного закона», запрещавшего само существование СДПГ, близкого друга Энгельса, а после смерти последнего его душеприказчика. Так, в «Философской энциклопедии», изданной в 60-х гг. минувшего столетия, утверждается: «Бернштейнианство – исторически первая систематическая форма ревизионизма, оппортунизма и реформизма в революционном рабочем движении, названная по имени ее основателя – Э. Бернштейна»[1378]. В изданном Ж. Лабика и Ж. Бензюссаном, двумя французскими коммунистами, фундаментальном энциклопедическом словаре основных понятий марксизма ревизионизм определяется так: «Наименование, которое дано теоретико-политической доктрине Эдуарда Бернштейна и в широком смысле различным течениям в истории марксизма, которые предпринимали критику, отказ или переработку, одним словом, ревизию положений и исследований Маркса и Энгельса, рассматривая их как ошибочные или преодоленные самим ходом исторической эволюции»[1379].
В.И. Ленин в статье «Марксизм и ревизионизм» утверждает, что к концу 70-х гг. XIX в. марксизм побеждает безусловно все прочие идеологии рабочего движения. К 90-м гг., подчеркивает он, эта победа в основных своих чертах уже завершена. Эта же мысль развивается в опубликованной несколькими годами позже статье «Исторические судьбы учения Карла Маркса». Характеризуя период европейской истории от Парижской Коммуны до революции 1905 г. в России, Ленин уверяет читателя, что учение Маркса одерживает полную победу и идет вширь, т.е. все более овладевает массами пролетариата. В этой связи Ленин указывает на сущность и исторические корни ревизионизма. Домарксистский социализм разбит. Он продолжает борьбу уже не на своей самостоятельной почве, а на общей почве марксизма, как ревизионизм. Внутренне сгнивший либерализм, заявляет далее Ленин, пытается обрести новые силы в качестве ревизионизма, т.е. псевдомарксизма. Эти выводы Ленина, воспринимавшиеся ортодоксальными, в особенности советскими, марксистами как совершенно бесспорные, в действительности лишены оснований. Более того, они противоречат собственным высказываниям Ленина, сделанным в другой связи.
Сошлюсь прежде всего на Маркса, который писал Энгельсу в декабре 1882 г. относительно двух своих учеников, мужей его дочерей. «И написанное Лафаргом и им „цитируемое“ на самом деле есть не что иное, как отголосок рецепта Бакунина. Лафарг, на деле, является последним учеником Бакунина, серьезно в него верящим». И далее, в том же письме: «Лонге в качестве последнего прудониста и Лафарг в качестве последнего бакуниста! – черт бы их побрал!»[1380]
То, на что указывал Маркс в начале 80-х гг., отмечает и Энгельс десятилетием позже. В письме Л. Шорлеммеру от 25.07.1892 г. Энгельс характеризует возникшую в Англии Социал-демократическую федерацию как организацию, признающую истинность марксистской теории, но на практике – антимарксистскую. Этот трезвый и строгий приговор партии, объявившей себя марксистской, Энгельс расшифровывает в письме Каутскому от 12 августа того же года: «Социал-демократическая федерация – это самая настоящая секта. Она превратила марксизм в окостенелую догму, и, поскольку отворачивается от