[1469]. Это положение становится понятнее, если учесть, что имеется также в виду гражданская свобода.
Вопрос о свободе во всех аспектах этого понятия настолько важен, что я не вижу необходимости ссылаться на других философов. Ясно также и то, что я далеко не исчерпал все основные вопросы философии; количество их умножается по мере ее развития. Впрочем, и прошлое философии свидетельствует о том, что имеются и другие основные философские вопросы, о которых еще не было речи. Кант в «Критике чистого разума» формулирует три вопроса, которые также надо причислить к основным: Что я могу знать? Что я должен делать? На что я смею надеяться? В «Логике» он дополняет эти вопросы четвертым: Что такое человек? Этот вопрос, по моему убеждению, как и по убеждению Канта, является самым, если можно так выразиться, основным.
Сокровеннейший смысл философии, согласно Канту и многим другим философам, состоит в ее гуманистическом призвании. Ее высшее назначение соответственно этому – всемерно способствовать интеллектуальному и нравственному самоопределению личности, формировать ее теоретический и практический разум. «Если существует наука, действительно нужная человеку, – писал Кант, – то это та, которой я учу – а именно, подобающим образом занять указанное человеку место в мире – и из которой можно научиться тому, каким быть, чтобы быть человеком»[1470]. Претенциозность кантовского способа изложения, правда, несколько режет слух современного читателя, но задача, которую формулирует Кант, действительно величественна. Нет никакой другой задачи, которая была бы выше ее! Неудивительно поэтому, что даже такой страстный противник идеализма, как Н.Г. Чернышевский, вполне в духе Канта (и всей философской традиции вообще) обосновывал необходимость «развивать человека в человеке»[1471].
Человек и человечность, как нетрудно понять, далеко не одно и то же. Знаменитый афоризм М. Горького: человек – это звучит гордо – может быть приемлем, но только с вопросительным знаком. Таким образом, появляется еще один, первостепенной важности основной философский вопрос: человековедение – важнейшая проблема, исследовательская задача философии, задача, далеко выходящая за пределы философской антропологии и даже этики, как философских дисциплин, ставящих свои основные философские вопросы, которые являются вместе с тем и основными вопросами философии вообще[1472]. То же относится и к эстетике, как особой философской дисциплине, философии культуры, философии техники и т.д.
Итак, тезис об одном-единственном «высшем вопросе всей философии» оказался мифом, развенчанным самим развитием философии. Ясно, что если бы этот вопрос занимал указанное ему Энгельсом место, то философией не стоило бы заниматься. К такому выводу нередко приходили естествоиспытатели, принимавшие на веру положение, что основным философским вопросом является вопрос об отношении сознания к материи, т.е. давно уже решенный вопрос. Это значит, что в философии, как и в любой другой, достаточно обширной области теоретического исследования, наличествует много вопросов (вернее, проблем) и количество этих проблем, которые могут и должны именоваться основными, основополагающими, не уменьшается в процессе развития философии, а, напротив, увеличивается, благодаря чему философия обретает вполне аналогичный фундаментальным наукам статус. И новейшие философские учения, выступившие на историческую сцену во второй половине прошлого века, впечатляюще говорят о том, что в философии нарождаются новые основные вопросы и соответственно этому существенно изменяется философский язык, т.е. возникают не только новые понятия, но и термины, которые в прошлом отсутствовали в философском лексиконе и были совершенно лишены какого бы то ни было философского смысла. Следовательно, философия развивается, обогащается новыми проблемами, которым, как правило, придается ключевое значение. Это разнообразие и теоретическая значимость новых основных философских вопросов – несомненное достижение современной философии, являющееся причиной ее неотразимой привлекательности для всех теоретически мыслящих и озабоченных историческим будущим человечества людей.
89. 2006 № 3 (стр. 5 – 7).Философия как история философии(Круглый Стол в связи с книгой В.В. Соколова «Историческое введение в философию»)
Участвовали:
В.А. Лекторский – доктор философских наук, главный редактор журнала «Вопросы философии», член-корреспондент РАН.
В.В. Соколов – доктор философских наук, профессор кафедры Истории зарубежной философии Философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Т.И. Ойзерман – доктор философских наук, академик РАН.
А.Ф. Зотов – доктор философских наук, профессор кафедры Истории зарубежной философии Философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Н.С. Кирабаев – доктор философских наук, декан факультета гуманитарных и социальных наук РУДН.
Г.Г. Майоров – доктор философских наук, профессор кафедры Истории зарубежной философии Философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
В.В. Васильев – доктор философских наук, заведующий кафедрой Истории зарубежной философии Философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
А.Л. Доброхотов – доктор философских наук, заведующий кафедрой Теории и истории мировой культуры Философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
А.В. Семушкин – доктор философских наук, профессор кафедры истории философии факультета гуманитарных и социальных наук РУДН.
A.А. Гусейнов – доктор философских наук, директор ИФ РАН, академик РАН.
B.А. Жучков – доктор философских наук, старший научный сотрудник ИФ РАН.
Т.И. Ойзерман: Профессор Соколов презентовал мне свою книгу с надписью о том, что он ожидает от меня критических замечаний. Но прежде, чем высказывать эти замечания, я бы просто хотел сказать, что написана хорошая добротная книга, что из тех введений в историю философии, которые до сих пор выходили, эта, пожалуй, самая лучшая, солидная. Назвать его, как тут написано, «классический университетский учебник» я бы, собственно, не решался, но во всяком случае…
В.В. Соколов: Это не я назвал.
Т.И. Ойзерман: это хороший учебник. Теперь по существу дела, т.е. о некоторых моих дружеских критических замечаниях. Первое замечание относится к дефиниции философии. Само собой разумеется, что не существует общепринятых дефиниций философии, что у каждого философа своя дефиниция, дефиниция его философии, его понимания предмета философии и т.д. Но та дефиниция, которую предлагает Василий Васильевич, на мой взгляд, не укладывается в понятие философии как системы хотя бы формально научного знания, т.е. формально научного я говорю потому, что есть философские факультеты, существуют ученые степени, существуют профессора философии и т.д. Между тем Василий Васильевич пишет: «Философия представляет собой более или менее сложную систему верознания». С моей точки зрения, верознание – это почти теологическое определение философии. Есть гораздо лучшее слово в русском и других языках – «убеждение». Она представляет собой систему убеждений. Убеждения в одних случаях могут быть научные, в других случаях ненаучные, в третьих случаях антинаучные, мифологические. Всякие могут быть убеждения. Но именно убеждения, а не верознание образуют философию. Поэтому я просил бы Василия Васильевича подумать над более точным определением понятия философии. Следующее мое замечание относится к самой конструкции книги. Автор указывает на то, что он хотел дать не просто историю персоналий, а историю проблем. И в какой-то мере он это делает в первой части своей книги, где речь идет главным образом об античных натурфилософах. Все это неплохо, но автор, по-видимому, забывает ту простую истину, что для студента это едва ли годится потому, что разбирать как Эмпедокл, Анаксагор или другие натурфилософы понимали ту или иную проблему можно только тогда, когда знаешь, что представляет собой учение Эмпедокла, Анаксагора и т.д. Вот мы сделали в нашей книге «Философия ранних буржуазных революций» изложение по проблемам, но мы же это сделали не как учебник, а как исследование. А здесь предлагается как учебник то, что студенту просто непосильно. Поэтому надо подумать, не лучше ли сначала все-таки изложить по персоналиям, а затем суммировать взгляды философов по основным проблемам, тем более что автор не выдерживает провозглашенного им принципа. Далее у него идет глава о Платоне, глава об Аристотеле, отдельные главы о других известных философах, здесь, на мой взгляд, недостаток заключается в том, что нет соразмерности. Это значит, что в учебнике не должно быть какого-то перевеса в изложении учения какого-то одного философа, когда очень мало места уделяется другому философу. Конечно, можно упрекнуть Гегеля за то, что он в трехтомнике «Лекции по истории философии» два тома посвятил античной философии, но это дело Гегеля. Мы пишем учебник для наших студентов. И когда Платону выделяется тридцать пять страниц, а Аристотелю выделяется сорок девять страниц, я не против был бы этого, но Декарту, Спинозе, Мальбраншу, Лейбницу, Гоббсу, Локку, всем им вместе выделено всего-навсего двадцать страниц. Это не лезет ни в какие ворота, я ведь перечислил крупнейших философов XVII в., и им уделено так мало внимания. Я допускаю, что у автора может быть какая-то симпатия к Платону, к Аристотелю, но когда одному Платону тридцать пять страниц, а Декарту, Спинозе, Лейбницу, Мальбраншу, Гоббсу, Локку всего двадцать страниц, это студенту непонятно и не способствует усвоению истории философии.