Почему именно три часа было обязательным временем заседания? На это тоже были веские причины. Аксиома третья гласила: все, что говорится во время методологического семинара, должно быть записано на магнитофонную пленку. Ходило много шуточек по поводу того, что отличительной чертой «щедровитянина», независимо от темы доклада, является требование предоставить ему доску, мел и магнитофон для записи. Иначе методолог и рта раскрыть не может. Запись двух кассет магнитофонной пленки (каждая по 90 минут) занимает ровно 3 часа – вот и время работы семинара. Для семинаров физиков писать на доске формулы – дело привычное, но для гуманитариев это представляло настоящую новинку, не всегда вызывавшую положительные эмоции.
Записи эти потом редактировались и печатались на пишущей машинке. По расписанию кто-то из постоянных участников семинара приходил к машинистке в установленное время и диктовал ей то, что слышалось с пленки. Качество этих записей и редактирования (здесь было много субъективного) не всегда безупречно, но, вообще говоря, такая работа была прекрасной школой рефлексии. Поэтому был сформулирован принцип «магнитофонной рефлексии». Расшифровка магнитофонной записи – дополнительный мысленный анализ той «шахматной партии», которая проходила публично, на виду у всех желающих. Если сравнивать с шахматами, то это было похоже на домашний анализ сыгранной партии. Акцентирование роли магнитофона и доски – это аксиома третья. Все, что говорится, должно быть выложено вовне, оставить свои визуально фиксируемые следы: схемы, рисунки, тексты.
Такая непрерывная вовлеченность в работу коллективного мышления, бесспорно, была очень эффективной для каждого активного участника семинара. Мастерство лектора, докладчика для тех, кто после публичного выступления прослушивал свою речь и заданные вопросы, росло очень быстро. А высокий смысл этой непрерывной вовлеченности в общую работу Георгий Петрович однажды выразил так: «Мышление – это образ жизни»! Так была сформулирована четвертая, самая пафосная, самая личностно ориентированная аксиома методологического семинара.
Каковы же были правила проведения самого заседания? Здесь можно было воочию увидеть различные роли для участников семинара. Роли эти никто не распределял, они не были закреплены, напротив, желательным было менять позиции и роли в ходе обсуждения.
Первая роль – это, конечно, председатель заседания. Роль эта не была закреплена, но чаще всего ее исполнял сам Георгий Петрович. Сегодня функцию председателя чаще называют «медиативной». Иными словами, назначается медиатор (ведущий), задача которого «рулить» обсуждением, предоставлять слово для вопросов и комментариев. Ведущий мог счесть заданный вопрос неуместным и отклонить его. Мог помочь докладчику, если тот был в затруднении, мог, напротив, остановить доклад, прервать выступающего, если по каким-то причинам считал, что обсуждение заходит в тупик и перестало быть эффективным. Словом, на время заседания председатель – царь и Бог. Но роль эта не закреплялась за постоянным исполнителем, и почти каждый мог стать таковым на 3 часа заседания. Председатель следил за «регламентом», т.е. обрывал дискуссию в тот момент, когда кассета магнитофона заканчивалась или когда надо было перевернуть кассету на другую сторону. Председатель напоминал, на чем остановилось обсуждение в прошлый раз, и обозначал смысловые связи различных кусочков произносимых текстов. Эта роль была сложной и требовала большого искусства. Естественно, что и охотников ее исполнять было не так уж много.
Роль докладчика, казалось бы, центральная. Нет доклада, нет и заседания. Но все же это была вторая роль. Назначение докладчика входило в «обязанности» Георгия Петровича, но очень часто он сам выступал в роли докладчика и тогда безропотно подчинялся распоряжениям председателя. Игровой характер обсуждения никогда не скрывался, хотя страсти были серьезными, нешуточными. Однако теоретические разногласия заканчивались дружескими похлопываниями по плечу, совместными прогулками по Москве, посещением кафе или вечеринками у кого-то из участников семинара, кто мог позволить себе привести немалую компанию домой и напоить желающих кофе и чаем. Иногда доклады планировались заранее, иногда они возникали спонтанно, когда приезжали соратники из других городов и хотели рассказать о своей работе. Очень интересными всегда были доклады Георгия Петровича, когда он в конце сезона (учебного года) подводил итоги работы семинара, а в начале сезона «проблематизировал» то, что предстояло обсудить. Благодаря этому постоянные участники семинара могли ощущать непрерывность и связность проделанной работы «коллективного мышления», почувствовать динамику тематики и проблем, непрерывно возникающих по ходу дела.
Третья составляющая обсуждения – вопросы. Вопрошающие делились на две категории. Первая группа – вопросы «на понимание». Здесь что-то уточнялось: понятия, различения, контексты проблем, их постановка. Другая группа – вопросы-возражения. Здесь некто из зала в форме вопроса заставлял докладчика усомниться в только что сформулированном тезисе или положении. Эти две функции вопросов не следовало путать, и председатель всегда подчеркивал их различие. Заданный вопрос можно было объявить некорректным, нерелевантным. Иногда это фиксировал ведущий, иногда сам докладчик.
Четвертая компонента обсуждения – это комментарии. Когда докладчик высказывал некий смысловой кусок, ему задавались вопросы, однако если вопрошающий или иной слушатель не были согласны, то им предоставлялось право высказать свое несогласие в развернутом виде. Комментарии бывали весьма обстоятельными, поскольку слушатели могли здесь высказывать самые различные позиции и точки зрения. Никто не был обязан принять эти возражения, но если ты не принимал их, то должен был аргументировать, на каком основании можно отвергать высказанную критику. Забавно, что иной раз комментатор хотел похвалить докладчика, а тот, напротив, отвергал эту похвалу, поскольку высказывалось нечто для него неприемлемое. Комментарии могли по размеру превосходить услышанное от докладчика во много раз. Докладчик покорно сидел и молчал, требовал слова и не получал его, в зале возникали горячие дискуссии по поводу комментариев… Среди слушателей порой раздавались крики: «Даешь доклад!» «Дайте же человеку сказать!» Всем этим действом, мудро улыбаясь и слегка подначивая спорящих, искусно руководил председатель заседания. В этой роли Георгий Петрович был неподражаем!
Таким образом, обычный путь развития слушателя на семинаре состоял в том, что он начинал с вопросов на понимание, переходил к вопросам-возражениям, в какой-то момент отваживался на комментарии, дорастал до доклада, исполнял роль председателя… Вроде бы весь набор семинарских ролей был исчерпан. Но в этот момент Учитель, хитро прищурясь, предлагал ему организовать собственный семинар. «Где я возьму аудиторию, публику?..» – растерянно бормотал самонадеянный ученик. «Придумай!» – следовал ответ. И многие, действительно, придумывали! Возникло целое семейство более мелких, локальных семинаров, которые собирались, как правило, у кого-то на квартире. Так была осознана еще одна – непубличная – роль организатора семинара, роль ее лидера, конечно, неформального лидера. Он должен был, помимо прочего, куда-то вести свою группу, иметь собственную исследовательскую программу, разрабатывать конкретную тематику. Он должен был вдохновлять людей, давать им для разработки какие-то вопросы, показывать их связность, задавать картину целого и т.п.
В конечном итоге любой «семинарист» осознавал, что исполняемые роли определяют то, что видишь и выделяешь в обсуждаемом материале. Осознавалось, делалось явным, что существуют различные позиции, и эти различия должны быть учтены при обсуждении всякого сложного, комплексного вопроса. Позиционность была осознана как принцип и в дальнейшем воспроизводилась, так сказать, графически – обязательно отражалась в схемах. Мышление выступало, в частности, как процесс хождения по этим позициям и учет разных контекстов. «Принцип позиционности», ментальный «топос» каждого участника крайне усложнял процесс обсуждения, но по сути своей отражал какое-то реальное социокультурное измерение процесса коллективного мышления.
Оставалось последнее усилие – интериоризировать, сделать своим «внутренним голосом» этот развернутый во времени и пространстве процесс. Таким образом усваивалась подлинная технология Мышления.
И надо заметить, что в те годы психологи, изучающие творческую работу в науке, неоднократно писали о тех ролях, которые спонтанно возникают в любом исследовательском коллективе: это – «генератор идей», «эрудит» и «критик». Действительно, кто-то рождает идеи, кто-то вписывает эту новинку в общекультурный контекст, кто-то весьма силен в критическом анализе предложенного. Выделение ролей само по себе не было новинкой. Но насколько же более объемным выглядело выделение позиций для работающих в методологическом семинаре! Выработка позиций и смена их происходила буквально на глазах. Такая позиционность не могла быть сведена к достаточно простеньким ролям, которые сумели выделить психологи научного творчества.
Иногда казалось, что вся эта напряженная работа мысли – игра на тренажере. Лишенные возможности действовать в жизни и изменять мир, семинаристы могли только изменить представления о мире и жизни. Добавим, что слово «рефлексия», столь сильно пронизывающее язык «щедровитян», было тогда не то что немодным, но «нехорошим», «буржуазным». Здесь пахло «гегельянщиной», чистым порождением понятий из самих себя. В отечественной философской литературе о необходимости «рефлексивных исследований» заговорили только к концу 80-х годов, в эпоху перестройки.
В то же время те, кто был участником этой работы, можно сказать, непосредственно усваивали столь важный для Георгия Петровича образ мышления как субстанции. «Мышление либо „садится“ на человека, либо… нет», – говорил он. Мышление, как это воочию виделось, – надличностный процесс, и никаких иллюзий относительно индивидуальной природы мыслительных процедур просто не оставалось. Этот тезис даже не приходилось доказывать.