Известно, что понятие отчуждения даже в той форме, в которой оно было развито Гегелем и Фейербахом, заключает в себе многообразное реальное содержание. Не требуется большой проницательности, чтобы увидеть в нем гениальные догадки о противоречивом характере общественного развития, о независимости объективных последствий сознательной и целесообразной деятельности людей от человека и человечества, о господстве общественных отношений над людьми и т.д. Это-то рациональное зерно гегелевского учения об отчуждении (так же как и концепции отчуждения Фейербаха, примененной им главным образом для критики религии и обоснования атеизма) было критически воспринято, переработано, обогащено Марксом и Энгельсом и послужило толчком для исследования экономических отношений, борьбы классов, социальных революций.
Но дело не только в этом. То понятие отчуждения, с которым мы встречаемся в материалистических произведениях Маркса и Энгельса 1844 – 1845 годов, принципиально отличается как от гегелевского, так и от фейербаховского: оно не только несравненно богаче, конкретнее, содержательнее, но является уже элементом принципиально новой системы взглядов. И хотя в произведениях Маркса и Энгельса 50 – 70-х годов термин «отчуждение» встречается сравнительно редко, основоположники марксизма полностью сохраняют (и продолжают развивать) в этом понятии то содержание, которое они на протяжении десятилетий связывали с этим понятием. В этом смысле можно сказать, что основоположники марксизма не отбрасывают понятия отчуждения. Сохранение этого понятия в их трудах широко используется теми критиками марксизма, которые пытаются выдать отдельные положения, имеющиеся в ранних работах Маркса, за основное, важнейшее содержание марксизма. Такова, например, концепция французского экзистенциалиста Ж. Ипполита, который писал в своих известных «Этюдах о Марксе и Гегеле», что «эти исходные позиции Маркса обнаруживаются в „Капитале“» (J. Hyppolitе. «Etudes sur Marx et Hegel». Paris, 1955, p. 145). Точку зрения Ж. Ипполита разделяют неотомисты П. Биго и Ж. Кальвез, правый социалист П. Боннель и многие другие. В Западной Германии ее пропагандирует евангелический критик марксизма И. Фетшер.
Буржуазные критики стремятся доказать, что Маркс не преодолел ни гегелевского идеализма, ни фейербаховского антропологизма, так как он якобы от начала и до конца оставался на позициях частью спекулятивной, частью антропологической концепции отчуждения. «Гегелевская и фейербаховская идея отчуждения, – пишет Ж. Ипполит, – служит источником философской мысли Маркса» (цит. соч., стр. 142). С точки зрения этих критиков, Маркс хотя и написал четыре тома «Капитала», он не дал, однако, действительно экономического (и исторического) обоснования социализма. По их мнению, положения Маркса о неизбежности перехода от антагонистического капиталистического строя к бесклассовому обществу являются, по сути дела, лишь учением о развитии и преодолении отчуждения, восходящим к Гегелю и Фейербаху.
В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс характеризует коммунистическое преобразование общества как «реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. Госполитиздат, М., 1956, стр. 588). Критики марксизма очень любят приводить это и аналогичные ему выражения молодого Маркса. Ведь если эти выражения – «самоотчуждение», «возвращение человека к самому себе» – взять безотносительно к действительному содержанию «Экономическо-философских рукописей 1844 года» (развитие противоречий частной собственности, порабощение труда капиталом и т.д.), то нетрудно прийти к выводу, что коммунистическое учение Маркса не основывается на теоретическом обобщении громадного исторического опыта и скрупулезном изучении экономического развития общества, а представляет собой логический вывод из идеалистической теории отчуждения. Необоснованность такого заключения очевидна для всякого непредубежденного читателя «Экономическо-философских рукописей 1844 года». Между прочим, в предисловии к ним Маркс, как бы предвосхищая возможные измышления будущих критиков марксизма, подчеркивает, что выводы, к которым он приходит, связаны с исследованием экономических отношений. «Читателя, знакомого с политической экономией, – пишет Маркс, – мне незачем заверять в том, что к своим выводам я пришел путем вполне эмпирического анализа, основанного на добросовестном критическом изучении политической экономии» (там же, стр. 519).
В «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс занимается в первую очередь критическим анализом воззрений А. Смита, Д. Рикардо, Ж.Б. Сэя, Дж.С. Милля, Дестюта де Траси, Мак-Куллоха, Ф. Скарбека и других экономистов. Он рассматривает здесь такие вопросы, как заработная плата, прибыль, рента, накопление капитала, господство капитала над трудом, конкуренция среди капиталистов, разделение труда, власть денег. Заключительная часть рукописей посвящена критике гегелевской «Феноменологии духа». Эта критика свидетельствует о том, что Маркс уже в то время хорошо видел несостоятельность гегелевского спекулятивно-идеалистического учения, в том числе и его теории отчуждения[4]. Критический анализ капиталистических отношений, с одной стороны, и исследование диалектики субъекта и объекта в процессе производства – с другой, приводят Маркса к понятию отчужденного труда, развитие и обоснование которого занимает центральное место в «Экономическо-философских рукописях 1844 года».
Понятия отчужденного труда не было да и не могло быть ни у Гегеля, ни у Фейербаха. Однако буржуазные критики марксизма охотно сводят отчужденный труд к отчуждению вообще, к гегелевской концепции отчуждения сознания или же к фейербаховскому представлению об отчуждении человеческой чувственности. Между тем с понятием отчужденного труда (этого также не хотят замечать критики) мы вступаем в сферу материального производства и притом не производства вообще, а, как подчеркивал Маркс, определенной, исторически преходящей его формы.
Е. Метцке, евангелический критик марксизма, пытается истолковать отчужденный труд чисто антропологически, как опредмечивание трудовой деятельности человека независимо от исторических условий. «Труд, – пишет он, – благодаря которому человек возвышает себя над природой и делает себя ее господином, парадоксальным образом ставит его в новую зависимость, которая несводима к какой бы то ни было природной причинности и представляет собой зависимость от собственного производства и собственных продуктов человека» (см. «Marxismusstudien. Schriften der evangelischen Studiengemeinschaft», Zweite Folge, Tübingen, 1957, S. 6). Но Маркс не сводил отчужденный труд к зависимости человека (и общества) от условий, созданных людьми. Он вообще рассматривал отчужденный труд (во всяком случае, в его развитой форме) не как форму зависимости или взаимозависимости, а как форму порабощения человека. Маркс с самого начала был далек от натуралистически-антропологического истолкования сделанного им открытия: в господстве вещи, продукта труда над человеком он видел лишь вещную форму господства одного класса над другим. «Если продукт труда не принадлежит рабочему, – писал Маркс в „Экономическо-философских рукописях 1844 года“, – если он противостоит ему как чуждая сила, то это возможно лишь в результате того, что продукт принадлежит другому человеку, не рабочему… Не боги и не природа, а только сам человек может быть этой чуждой силой, властвующей над человеком» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 568).
Понятие отчужденного труда – это, конечно, еще не учение о прибавочной стоимости, необходимыми теоретическими предпосылками которого являются теория стоимости и открытие двойственной природы труда, создающего товары. И тем не менее совершенно безосновательны попытки некоторых критиков марксизма доказать, что понятие отчужденного труда якобы принципиально несовместимо с понятием прибавочной стоимости, поскольку первое понятие якобы выражает антропологическую, неизменную природу человека, а второе – исторически преходящие общественные отношения.
Немецкие марксисты Д. Бергнер и В. Ян, критикуя западногерманского теолога Э. Тира, вырывающего пропасть между якобы экзистенциально-антропологическим отчуждением труда и прибавочной стоимостью (явлением экономическим), справедливо указывают: «Теория отчуждения труда не является антропологической теорией и не находится в антагонистическом противоречии с теорией стоимости. В теории отчуждения труда Маркс лишь приближается к познанию объективных законов общественного развития, тогда как в теории стоимости и теории прибавочной стоимости эти законы нашли свое адекватное научное выражение» (Д. Бергнер и В. Ян. «Крестовый поход евангелических академий против марксизма». М., 1961, стр. 34).
Итак, буржуазные и ревизионистские критики марксизма сводят теорию научного коммунизма к теории отчуждения, которая затем сводится к гегелевской (спекулятивной) и фейербаховской (антропологической) концепции отчуждения. Наша задача состоит в том, чтобы разоблачить эту легенду, показать, какое же действительное место занимает понятие отчуждения в работах молодого Маркса и чем отличается марксистское понимание отчуждения от гегелевского и фейербаховского.
В онтологической концепции Гегеля понятие отчуждения играет примерно такую же роль, какую в системах неоплатоников играет представление об эманации: речь идет о том, чтобы объяснить противоположность между богом и миром, мышлением и бытием, не отрицая связи и даже единства того и другого. Природа есть нечто бесконечно низшее по сравнению с божественным, но она есть вместе с тем его произведение. Для обоснования этого креационистского положения неоплатоники создали учение о непрерывном излучении божественной сущности, причем низшие, наименее развитые ступени природы изображались ими как постепенное угасание этого излучения, переход света в мрак.