Я сперва решил, что мне померещилось или же я чего-то не учел. Поэтому еще пару ночей потратил, бегая вокруг логова бешеной псиной. Заново все осмотрел. Убедился, что коридоры сблизились еще плотнее, и все-таки сообразил, что же именно имел в виду Шэд, когда утверждал, что я способен помочь этому миру.
Как выяснилось, мое присутствие на Ирнелле и впрямь было сродни иголке, за которой тянется невидимая нить и потихоньку стягивает между собой края порванной ткани. Чем больше я прыгал туда-сюда, тем чаще становились стежки. И тем надежнее привязывалась изнанка к верхнему миру. Иными словами, чтобы получить желаемое, Шэду незачем было давить или в чем-то меня ограничивать — все, что для этого требовалось, я и без того делал. Просто потому, что постановка заплаток являлась побочным продуктом тех амбициозных задач, которые я перед собой поставил.
Само собой, ради собственного удобства я решил помучиться и проложил на площади несколько длинных коридоров, чтобы без помех перемещаться между логовом и ближайшими домами. А когда сообщение было налажено и у меня появились нормальные «дороги», я выбрался за пределы площади и обнаружил еще одну интересную вещь.
Оказывается, чем дальше от башни, тем больше сокращалось количество коридоров, а их ширина, напротив, существенно возросла. Перемещаться по ним стало не в пример удобнее. Они гораздо реже обрывались. И вообще создавалось впечатление, что два слоя реальности были грубо порваны лишь в непосредственной близости от руин.
«Так, может, и башня не просто так рухнула?» — подумал я, обнаружив эту закономерность.
— Верно, — со смешком признался Шэд, когда я его об этом спросил. — Чаще всего грубые разрывы оставляют разрушающие заклинания. И в свое время их здесь было использовано предостаточно. Барьер после этого превратился невесть во что, а люди начали считать, что это место проклято, и только поэтому за столько времени тебя никто не потревожил.
«А кто здесь раньше жил, если не секрет?» — полюбопытствовал я.
— Имена этих людей мне неизвестны. В то время моего присутствия на Ирнелле не требовалось, а учебников по истории я, сам понимаешь, не читал.
«Откуда же ты тогда знаешь, как уничтожили башню?»
— Магия, уродующая сразу оба мира, оставляет следы, — пожал плечами Шэд. — Они как старые раны, которые никогда не закрываются. Сколько бы времени ни прошло, все ноют и ноют, порой не успокаиваясь до самой смерти. Но тот факт, что тебе удалось немного уменьшить эту боль, обнадеживает.
«Во всем остальном мире изнанка тоже повреждена?» — снова спросил я, когда собиратель умолк.
— Где-то больше, где-то меньше.
«И ты хочешь, чтобы я всю ее залатал?!»
— Нет, — фыркнул Шэд. — Для этого всей твоей жизни не хватит, даже если она будет в разы дольше, чем у людей. Твоя задача — дать этому миру толчок, заставить его вспомнить, как было раньше. А остальное он со временем сделает сам.
«Уф, спасибо. А я-то уже напрягся».
Сборщик душ кинул в мою сторону снисходительный взгляд. А затем покосился на горку железа, вокруг которой суетились маленькие улишши.
— Что? Делаешь запасы на зиму?
«Конечно, — проворчал я. — Ты же сам сказал, что органика на изнанке не приживается, поэтому приходится обходиться неорганическими материалами. Золото и серебро быстрее всего утоляют голод, поэтому я прошу улишшей приносить именно их. В противном случае, вернувшись с изнанки, рискую сожрать припозднившегося прохожего, свою малышню или обгрызть с домов всю облицовку… не исключено, что вместе с хозяевами».
Шэд одобрительно кивнул:
— Кстати, тебе больше не обязательно делать вылазки по ночам. Солнечный свет на изнанку не проникает.
«Я уже догадался, — усмехнулся я. — Улишши ведь отсюда никуда не исчезают, тогда как в реальном мире они могут присутствовать только в темное время суток. Меня беспокоит другое — если я наткнусь на оборванный коридор днем, то могу ненароком вывалиться в реальность. Сейчас, в темноте, если такое случится, меня никто не увидит. А вот если это произойдет в полдень, да еще посреди оживленной площади… знаешь, главным участником еще одной облавы я становиться не хочу».
— Согласен. Ты еще не очень хорошо чувствуешь барьер.
«Ну вот поэтому я и разведываю обстановку. Сперва хочу проложить прямые коридоры до нужных мне мест, а уж потом начну ими пользоваться. Так безопаснее».
Собиратель едва заметно улыбнулся:
— Тогда сделай хотя бы один коридор в сторону рынка. Это всего два квартала на север.
Я ненадолго задумался, а потом кивнул.
Да, рынок — это отличная идея, ведь днем там будет много народу. И местных, и приезжих. Из разных сословий, с разным уровнем достатка. Если на изнанке нет солнца, то днем я больше не буду слепнуть. Соответственно, много чего смогу подсмотреть, изучить, узнать. Сумеречный мир — отличное подспорье для шпиона. А я, как ни крути, все еще здесь чужой и пока из тени выбираться не планировал.
К середине четвертого месяца пребывания на Ирнелле я сделал все, что хотел, снабдил себя коридорами по всем изученным направлениям, после чего начал-таки совершать дневные вылазки в город. Сперва ненадолго, буквально на пару-тройку минут. Затем постепенно увеличивал время до тех пор, пока это не стало привычным, а улишши не обустроили в разных уголках коридоров многочисленные склады, где я мог в любое время утолить голод.
Не знаю, правда, сколько народу они для этого ограбили, но отметил, что в последнее время малышня стала лучше меня понимать и почти перестала приносить новенькие монеты. Теперь среди их добычи регулярно встречались ржавые, покрытые пылью, плесенью, а иногда и землей раритеты. Причем не только в виде древних, поеденных временем монет, но и старинных украшений.
Меня это открытие одновременно и порадовало, и огорчило. Порадовало потому, что улишши явно грабили какие-то старые, всеми забытые клады, склепы и захоронки. Не исключено даже, что не совсем законного происхождения. А огорчило по причине того, что независимо от сохранности приносимых изделий я самым бессовестным образом их съедал, тем самым безвозвратно уничтожая древнее (наверняка бесценное с исторической точки зрения) наследие целой расы.
Зато на дармовых харчах я еще больше отъелся, раздался в груди, подрос, заматерел. Однако в весе прибавил не так сильно, как опасался, поэтому крыши своим весом пока не проламывал. Видимо, поглощенные мною металлы успевали переработаться, частично используясь для укрепления костей, зубов, когтей и чешуи; частично расщепляясь до атомов-молекул и расходуясь во время пребывания на изнанке; а частью откладываясь про запас. Причем размеры этого самого запаса тоже постепенно росли, потому что чем больше проходило времени, тем дольше я мог находиться на изнанке, не испытывая дискомфорта.
Когда время нахождения в сумеречном мире достигло двух с половиной часов, я в первый раз рискнул отойти далеко от башни и посетил тот самый рынок, куда советовал заглянуть Шэд.
Собственно, это был совсем не тот рынок, который был мне знаком по родному миру, — скорее, его следовало назвать стихийным, организованным прямо посреди улицы базаром, где стояли грубовато сколоченные прилавки и поставленные друг на друга ящики, с которых местные жители торговали всем, чем могли.
Горячая выпечка, зелень, мясо, свежая и даже свежайшая рыба, которую, наверное, бедняки вылавливали в той же реке, по которой в город прибывали корабли. Само собой, молоко, масло, творог, сметана, крупы. А также цветные ткани, глиняная посуда, деревянные ложки, расписные доски, ручные поделки, игрушки… Здесь действительно было все или почти все, за исключением, быть может, ювелирки, оружия и крупного рогатого скота.
Насчет солнца меня, кстати, не обманули — на этом слое реальности оно выглядело блеклым, имело явственный салатовый оттенок и ничуть не вредило моим чувствительным глазам. А еще я, к своему удивлению, выяснил, что в отличие от запахов звуки каким-то чудом все-таки доносятся до изнанки. Низкие, тягучие, гулкие, словно из пустой бочки. А вот в обратную сторону барьер никаких звуков не пропускал, что сильно меня порадовало и сделало наблюдение не только продуктивным, но и безопасным.
Сперва я, разумеется, следил за происходящим с крыш, периодически похрустывая припасенными железками. Потом рискнул спуститься вниз, к прилавкам. На пробу сунулся к одному торговцу, к другому, к третьему. В процессе изучения содержимого прилавков еще раз убедился, что сквозь деревяшки можно ходить, не опасаясь что-нибудь опрокинуть. Но после того как в одной из подставок обнаружились металлические вставки и я, расслабившись, едва не свернул набок всю конструкцию, пришлось вспомнить об осторожности.
Кстати, на живых я тоже не наталкивался — люди и звери были как раз тем, что отсутствовало в моем серо-зеленом мире, и в этой точке пространства два слоя реальности, можно сказать, не пересекались. За исключением случаев, когда человек носил при себе оружие, драгоценности или просто перекладывал на прилавке железки. С изнанки это выглядело так, словно серо-зеленый комок энергии в форме человека вдруг решил обзавестись засапожным ножом, навесил на шею бусы из дешевых каменьев, припрятал за пазухой полупрозрачный кошель, в котором можно было с легкостью пересчитать монеты, или же обзавелся железной пряжкой на поясном ремне.
Столкнувшись с такой пряжкой, я вполне мог кого-то толкнуть, напугать или уронить. Поэтому шнырять между прилавками приходилось с еще большей оглядкой, чем раньше.
Зато уже в первые дни я сумел выяснить значение массы незнакомых прежде слов. Посмотрел, какими товарами здесь торгуют. Оценил по мере возможностей качество тканей, продуктов и кузнечных изделий. Наконец-то познакомился с ценами. Узнал, как называются числа от одного до пятнадцати, благо покупатели и продавцы активно жестикулировали, особенно когда платили или отсчитывали сдачу. Заодно выяснил, что курсы меди к серебру, а также серебра к золоту составляли один к пятнадцати. А также то, что даже серебряная монета на этом рынке считалась довольно приличной суммой, ну а золотые если и мелькали, то лишь внутри домов и за тщательно закрытыми ставнями.