— И что же, Ондердонк сам сказал вам, что отдал картину в мастерскую?
— Я не спрашивал. Он был мертв.
— Вы убили его прежде, чем заметили пропажу Мондриана?
— Мне не пришлось его убивать, потому что кто-то успел сделать это до меня. К тому же тогда я вообще не знал, что его убили, потому как не удосужился поискать в шкафу его тело. А не удосужился лишь по той причине, что не знал, что в квартире имеется тело.
— Так значит, его убил кто-то другой…
— Не думаю, чтоб это было самоубийство. А если и да, то самое странное самоубийство, о котором я когда-либо слышал.
Она снова смотрела куда-то в пространство, между бровями залегла тонкая морщинка.
— И тот, кто его убил, — сказала она, — забрал картину…
— Возможно.
— Но кто же его убил?
— Понятия не имею.
— Полиция считает, что вы.
— Им, конечно, видней, — заметил я. — Во всяком случае, офицеру, который пришел меня арестовать. Мы с ним давние знакомые, и ему прекрасно известно, что людей я не убиваю. Но они знают, что я побывал в той квартире, и могут это доказать. А потому я останусь подозреваемым до тех пор, пока у них не появится другой, более подходящий.
— А откуда это он вдруг может появиться?
— Ну, допустим, мне удастся выяснить, кто это сделал, и я им намекну.
— Так вы пытаетесь установить личность убийцы?
— Я пытаюсь жить потихоньку своей жизнью, — ответил я, — и держать при этом глаза и уши открытыми.
— И когда найдете убийцу, найдете и Мондриана?
— Не когда, а если. И даже если и найду, это еще вовсе не означает, что при этом найду и картину.
— Но когда найдете, имейте в виду, она моя.
— Ну…
— Она действительно моя. Вы должны это понимать. Я не успокоюсь, пока не заполучу ее.
— Вы что же, рассчитываете, что я принесу вам Мондриана на блюдечке с золотой каемочкой?
— Это самое лучшее, что вы можете сделать.
Я изумленно взирал на это хрупкое создание.
— Бог ты мой!.. — протянул я. — Это что же, угроза?
Она не отвела глаз. Надо сказать, они действительно были огромные и очень красивые.
— Я бы и сама убила Ондердонка, — сказала она, — чтоб забрать картину.
— Вы и вправду страдаете навязчивой идеей.
— Знаю.
— Послушайте, вам, разумеется, может показаться это странным и даже обидным, но вы никогда не пробовали лечиться? Навязчивые идеи, они, знаете ли, отвлекают от реальных проблем, и если вам удастся побороть…
— Непременно удастся, как только я завладею этой картиной.
— Понимаю.
— Поймите еще одну вещь, мистер Роденбарр. Я могу стать очень хорошим вашим другом. Или опасным врагом.
— Ну, допустим, я достану эту картину… — осторожно начал я.
— Так вы хотите сказать, она у вас?
— Нет, я хочу сказать только то, что сказал. Допустим, мне удастся ее заполучить. Где тогда прикажете искать вас?
Какое-то время она колебалась, затем открыла сумочку, достала фломастер с тонким стержнем и конверт. Перевернула конверт, оторвала от него язычок, оставшееся сунула в сумочку и написала на клочке бумаги номер телефона. Потом подумала еще секунду и приписала внизу: «Э. Питерс».
— Вот, — сказала она и положила клочок бумаги на прилавок, рядом с открытым альбомом. Закрыла фломастер колпачком, убрала в сумочку и уже собралась было сказать что-то еще, как вдруг дверь отворилась, и звяканье колокольчика возвестило о приходе посетителя.
Посетитель, в свою очередь, не преминул заявить о себе. Это была Кэролайн, и она сказала:
— Привет, Берн. Мне опять звонили, и я подумала, что… — Тут Элспет Питерс обернулась, и секунду женщины молча смотрели друг на друга. Затем Элспет Питерс быстро прошла мимо Кэролайн и вышла из лавки.
Глава 14
— Смотри, не влюбись в эту особу, — сказал я Кэролайн. — Она вся во власти навязчивой идеи.
— О чем это ты?
— Ну, ты так странно смотрела на нее, что я подумал, того гляди влюбишься. Возможно, то лишь плотское вожделение, что вполне понятно, однако…
— Мне показалось, я ее узнала.
— Вот как?
— Я приняла ее за Элисон, на секунду.
— О, — сказал я. — Но ведь она не Элисон.
— Нет, конечно нет!.. Я бы поздоровалась.
— Ты уверена?
— Конечно уверена! Но почему ты спрашиваешь, Берн?
— Потому, что она назвалась Элспет Питерс, и, знаешь, я ей не очень поверил. И потом, она тоже связана с этим делом. С Мондрианом, я хочу сказать.
— И что с того? Ведь Элисон здесь ни при чем. Элисон связана со мной.
— Верно.
— Да, сходство несомненное. Но этим все и ограничивается, сходством. А как она связана?
— Она считает себя законной владелицей картины.
— Так может, это она украла кота?
— Да не этой картины. Картины Ондердонка.
— О, — сказала она. — Слишком уж много картин, ты не находишь?
— Слишком много всего. Так ты говоришь, тебе звонили? Кто, нацистка?
— Да.
— Значит, это никак не могла быть Питерс. Она в это время была здесь, со мной.
— Да.
— И что она хотела?
— Ну, она меня несколько успокоила, — сказала Кэролайн. — Сообщила, что кот жив и здоров и ничего плохого с ним не случится, если я буду выполнять все их условия. Сказала, что я могу не бояться, что они отрежут у него лапу, ну или там хвост, что вся эта история с бакенбардами должна была показать лишь серьезность их намерений, не более того, и они вовсе не собираются причинять ему вреда или там калечить. И еще сказала, что понимает, как это трудно, выкрасть картину, но она уверена, что мы справимся, если будем действовать с умом.
— Похоже, она пыталась утешить тебя.
— И она своего добилась, Берн. Теперь я гораздо меньше беспокоюсь об Арчи. Правда, не знаю, увижу ли когда-нибудь его снова, но уже не схожу с ума, как прежде. И вчерашний разговор с Элисон тоже помог, и после этого звонка на душе полегчало. Просто теперь я знаю, что ничего ужасного с котом случиться не может и…
Кажется, я не слышал, как отворилась дверь, просто поднял глаза и увидел его. И тут же шикнул на Кэролайн. И она умолкла на полуслове и обернулась.
— Черт… — буркнула она. — Привет, Рей.
— Приветствую вас, — сказал лучший в мире полицейский, которого можно купить за деньги. — Что ж, теперь понятно, как узнать, кто тебе друг, а кто — нет. Вот двое людей, которых я знаю сто лет, и что же? Вхожу, и один говорит «Тс!», а другая «Черт!». Так что случилось с котом, а, Кэролайн?
— Ничего, — огрызнулась она. Когда-то давным-давно некто успел внушить Кэролайн, что нападение — это лучший способ обороны, и, как видно, она не забыла этого. — Проблема в том, что случится с Берни, если так называемые лучшие друзья будут арестовывать его всякий раз, как только он подвернется под руку. А ты когда-нибудь слышал о превышении служебных полномочий, а, Рей?
— Скажи спасибо, что я не слышал о методах допроса с пристрастием, Кэролайн. «Ну что, парень, прокатимся на мотоцикле, а? Раздвинь-ка копыта пошире!» Мы ведь вполне можем и так.
— Заткнись ты со своими дебильными шуточками, Рей! Иначе начну я, и ты будешь выглядеть как полная задница!
— Господи, Берн! — взмолился он. — Ну, неужели ты не можешь заставить ее вести себя, как подобает даме?
— Как раз работаю над этим. Зачем пожаловал, Рей?
— Перемолвиться парой словечек с глазу на глаз. От силы минуты три, больше времени это не займет. Если она собирается торчать тут и дальше, можем пойти в подсобку.
— Нет, я пойду, — сказала Кэролайн. — Как раз собиралась заглянуть в одно местечко.
— Спасибо, что напомнила. Я тоже не прочь заглянуть туда же. Давай, Кэролайн, действуй! А мы с Берни пока потолкуем. — Он подождал, пока Кэролайн не выйдет из комнаты, затем опустил руку на альбом, который Элспет Питерс оставила на прилавке. Правда, теперь он был закрыт, и репродукции с картины Мондриана видно не было. — Картинки… — заметил он. — Верно?
— Да. И очень хорошие, Рей.
— Как та, что ты увел из квартиры Ондердонка?
— О чем это ты?
— Парня по имени Мондриан, — сказал он (вернее, получилось у него нечто вроде «Мундрейн»). — Висела над камином и была застрахована на триста пятьдесят тысяч долларов.
— Куча денег, верно?
— Да уж, недурно. Насколько нам стало известно, это единственное, что пропало из квартиры. Картина вполне приличных размеров, белый фон, на нем пересекающиеся черные линии, пятно краски тут, пятно там…
— Я ее видел.
— Вот оно как… Не шутишь?
— Когда оценивал библиотеку. Она висела над камином… — Секунду я колебался. — Вроде бы он говорил, что собирается отдать ее обрамить.
— Ага. Ему позарез была нужна новая рамочка.
— А ты откуда знаешь?
— Вот что я скажу тебе, Берни. Рамочку от этого самого Мундрейна нашли в шкафу, рядом с телом Ондердонка, и она была изломана в куски. Алюминиевая рамка, вся искореженная, и еще там нашли такую штуковину, ну, к которой крепится полотно. Только его не было.
— Не было? Чего не было?
— Полотна. Кто-то вырезал эту картинку прямо с мясом, но клочков этого мяса оказалось достаточно, чтоб один парень, эксперт из страховой компании, подтвердил, что вроде бы это и есть остатки того самого Мундрейна. Лично я ни за что бы не догадался. Представляешь, какой-то один жалкий клок полотна, в дюйм шириной, белый, а на нем какие-то точечки, ну, вроде бы как азбука Морзе, ну и еще, кажется, такое малюсенькое пятнышко красного… И сдается мне, что ты свернул это самое полотно в рулон и вынес его из дома под одеждой.
— Да я к нему и пальцем не прикасался!
— Ага, как же, как же! И еще ты, должно быть, здорово торопился, раз вырезал картину из рамки, вместо того чтоб спокойно и аккуратненько вынуть ее. Тогда бы полотно было целое. Нет, я не думаю, что ты убил его, Берн. Я долго думал и все же, сдается мне, это не ты.
— И на том спасибо.
— Но я точно знаю, что ты там побывал и, должно быть, именно ты забрал эту картину. Может, услышал, что кто-то идет, испугался и вырезал ее из рамки. Может, оставил рамку висеть на стене, а Ондердонка — связанным, и кто-то другой сунул рамку в шкаф и прикончил его.