елым потрясением. Вообще-то я на некоторое время увожу ее с Рутленд-плейс, чтобы дать возможность прийти в себя. Ассоциации крайне неприятные. Мы с сестрой сироты. Смерть тяжело ударила по нам в прошлом, и, боюсь, Элоиза до сих пор еще не вполне оправилась. Полагаю, Мина могла поведать ей что-то в тот день. Я присутствовал не все время. Возможно, Элоиза считает, что должна была понять ту глубину отчаяния, в котором пребывала бедная женщина, и что-то предпринять, — и это еще больше ее удручает. Хотя, по правде сказать, если кто-то намерен лишить себя жизни, предотвратить это невозможно — только отложить неизбежный момент.
Лицо его просветлело.
— Вот что я вам скажу: я спрошу Элоизу. Она расскажет мне, если что-то знает, а уж я передам вам, если это имеет какое-то отношение к смерти Мины. Согласны? Уверен, вы не хотели бы никого расстраивать без крайней необходимости.
Питт попал в сложное положение. Он хорошо помнил бледные, потрясенные лица людей, сталкивавшихся со смертью, особенно внезапной и насильственной. Эти лица возвращались к нему всякий раз, когда такое случалось вновь: удивление, боль, медленное осознание, что от правды не уйти, когда проходит первый шок, а реальность остается, как усиливающийся холод, пробирая все глубже и глубже.
Но он не мог позволить Тормоду Лагарду делать выводы за себя.
— Нет, боюсь, так не пойдет.
Томас заметил, как омрачилось лицо Тормода, как плотно сомкнулись его губы и заледенели глаза.
— Я совсем не против, чтобы вы присутствовали, — продолжал Питт, не меняя ни выражения лица, ни тона и сохраняя легкую улыбку. — Если предпочитаете спрашивать у нее сами, милости прошу. Я понимаю, как вам не хочется, чтобы сестре досаждали или напоминали о другой трагедии. Но поскольку мне известны такие факты о смерти миссис Спенсер-Браун, которые неизвестны вам, я должен услышать ответы мисс Лагард лично, а не в вашем толковании с самыми лучшими намерениями.
Тормод встретился с ним удивленным взглядом и даже задержал его на несколько мгновений, потом сделал шаг назад и протянул руку к сонетке.
— Пожалуйста, Бивен, попросите мисс Лагард прийти в утреннюю комнату, — сказал он появившемуся дворецкому.
— Спасибо, — поблагодарил Питт, признательный за уступку.
Вместо ответа Тормод отвернулся и устремил взгляд в окно, на серый моросящий дождь, от которого начинал меркнуть день и расплывались очертания домов напротив. С кончиков лавровых листьев свисали блестящие капли.
Элоиза пришла — бледная, но прекрасно владеющая собой. Кутаясь в шаль, она открыто посмотрела на Томаса.
Как только дверь открылась, Тормод устремился к ней и обнял за плечи.
— Элоиза, дорогая, инспектор Питт должен задать тебе несколько вопросов о бедняжке Мине. Уверен, ты понимаешь, что, раз мы последние, кто видел ее, он полагает, что нам может быть известно что-то о ее душевном состоянии перед смертью.
— Конечно, — сдержанно отозвалась Элоиза и, опустившись на диван, устремила на Питта спокойный взгляд. Лишь слабый вежливый интерес отразился на ее лице. Реальность смерти была, по-видимому, сильнее любопытства.
— Не надо бояться, — мягко сказал ей Тормод.
— Бояться? — Она как будто удивилась. — Я не боюсь. — Подняла голову. — Но не думаю, что могу рассказать вам что-то полезное.
Тормод предостерегающе посмотрел на инспектора, потом снова перевел взгляд на сестру.
— Ты помнишь, я оставлял вас ненадолго? — спросил он так мягко, будто подбадривал ребенка. — До тех пор вы болтали о всяких пустяках — мода, последние слухи… Не доверила ли она тебе какую-нибудь тайну, пока вы были одни? Сердечные дела? Любовь или страх? Быть может, она кем-то увлеклась?
Рот Элоизы дернулся в подобии улыбки.
— Если ты имеешь в виду, не влюбилась ли Мина в кого-то на стороне, — проговорила она безо всякого выражения, — то у меня нет причин так думать. Во всяком случае, со мной она точно об этом не говорила — ни тогда, ни когда-то еще. Я вообще не уверена, что она верила в романтическую любовь. Мина верила в страсти — похоть, жалость и одиночество, — но это совсем другое, это ведь не любовь. Они проходят, когда похоть удовлетворяется, потребность в жалости отпадает, а от одиночества устаешь. Но все это не любовь.
— Элоиза! — Тормод так сжал руку сестры, что кожа под его пальцами побелела, и это было видно даже сквозь муслин платья. — Мне так жаль! — нежно прошептал он. — Я понятия не имел, что Мина станет говорить с тобой о подобных вещах, иначе никогда не оставил бы тебя с ней одну. — Он развернулся и воззрился на Питта. — Вот вам и ответ, инспектор. Миссис Спенсер-Браун была разочарованной женщиной в некоем трагическом смысле, и ей захотелось переложить на кого-нибудь этот груз. К несчастью, она выбрала мою сестру, незамужнюю девушку, что мне трудно простить. Единственное ее оправдание в том, что она пребывала в глубоком отчаянии. Помилуй ее, Господи… Что ж, думаю, вы достаточно узнали от нас. Я увожу Элоизу с Рутленд-плейс, чтобы она немного оправилась от потрясения, отдохнула в деревне и выбросила это из головы. Не знаю, что поведала ей миссис Спенсер-Браун о своих страданиях, но я не позволю вам и дальше давить на нее. Это явно… интимная и крайне болезненная тема. Полагаю, вы достаточно джентльмен, чтобы понять это?
— Тормод… — начала Элоиза.
— Нет, моя дорогая, инспектор сможет узнать все, что ему требуется, каким-то иным путем. Бедняжка Мина, несомненно, сама наложила на себя руки. Ты ничего не можешь с этим поделать, и я не допущу, чтоб ты винила себя так или иначе. Человеческие горести должны быть благопристойно погребены вместе с покойными. Бывают такие тайны, которые элементарная порядочность требует оставлять нераскрытыми. — Он поднял голову и сверкнул глазами в сторону Питта, словно предлагая ему возразить.
Томас смотрел на них обоих, сидящих бок о бок на диване. От Элоизы больше ничего не узнать, и, по правде говоря, он сам склонялся к тому, что страдания Мины, чем бы они ни были вызваны, заслуживают, чтобы их похоронили с ней, а не того, чтобы в них копались, взвешивали и оценивали чужие руки, пусть даже и бесстрастные руки полиции.
Он поднялся.
— Ваша правда. Как только я удостоверюсь, что это была просто трагедия, а не преступление, даже по неосторожности, нам всем будет лучше забыть об этом деле.
Тормод расслабился, плечи его опустились, ткань сюртука вернулась к своим естественным линиям. Он тоже встал и протянул руку, стиснув ладонь Питта в крепком рукопожатии.
— Рад, что вы видите это именно так. Всего хорошего, инспектор.
— Всего хорошего, мистер Лагард. — Томас слегка повернулся. — Мисс Лагард, надеюсь, ваше пребывание в деревне будет приятным.
Элоиза улыбнулась ему неуверенно, с некоторым сомнением, даже проблеском страха.
— Спасибо, — чуть слышно прошептала она в ответ.
Питт медленно брел по улице, пытаясь собраться с мыслями. До сих пор все указывало на некое тайное горе, носимое в себе, которое в конце концов переполнило чашу страданий миссис Спенсер-Браун и побудило ее намеренно принять слишком большую дозу чего-то из уже имевшихся запасов. Возможно, то самое мужнино лекарство, содержащее белладонну, о котором говорил доктор Малгру.
Но прежде чем прекратить расследование, он должен расспросить других знавших Мину женщин. Если кто и знал ее тайну, то лишь одна из них — либо вследствие доверительности, либо благодаря чистой наблюдательности. Томас уже знал, как относительно праздная женщина может все подмечать в других — просто потому, что у нее нет своих дел и обязанностей. Она целиком и полностью поглощена другими людьми, их отношениями и тайнами — теми, о которых можно поведать другим, и теми, которые должно хранить.
Вначале Питт отправился к Амброзине Чаррингтон, потому что она жила дальше всех, а ему хотелось пройтись. Несмотря на усиливающийся дождь, он пока не был готов ни с кем встретиться. Один раз инспектор даже вовсе остановился, когда рыжий кот перебежал перед ним тротуар, недовольно отряхнулся от дождя и нырнул в укрытие под кустами. Быть может, подумал Питт, не стоит тревожить медленное оседание скорби. Быть может, это дело не для полиции и ему следует прямо сейчас развернуться и уйти, поймать омнибус до полицейского участка и заняться какой-нибудь кражей или подлогом, пока Малгру и полицейский хирург не представят свои отчеты.
Все еще думая об этом и сознательно не принимая никакого решения, он продолжил путь. Дождь припустил с остервенением и стекал холодными потоками за воротник, по коже, вызывая дрожь. Томас даже обрадовался, когда оказался на крыльце Чаррингтонов.
Дворецкий принял его с едва уловимым неудовольствием, как если бы он был сбившимся с пути бродягой, которому тут совсем не место. Питт представил прилипшие ко лбу волосы, мокрые брючины, облепившие лодыжки, порвавшийся шнурок на ботинке и решил, что неодобрительный взгляд дворецкого вполне простителен.
Он заставил себя улыбнуться.
— Инспектор Питт из полиции.
— Вот как! — Выражение вежливого терпения исчезло с лица дворецкого, как солнце исчезает за тучей.
— Я бы хотел увидеть миссис Чаррингтон, с вашего позволения, — продолжал Питт. — Это касательно смерти миссис Спенсер-Браун.
— Не думаю… — начал было дворецкий, но, взглянув повнимательнее в лицо Питту, понял, что возражения только затянут диалог до бесконечности. — Извольте пройти в утреннюю гостиную. Я посмотрю, дома ли миссис Чаррингтон.
С этим приемом Питт был хорошо знаком. Сказать «я спрошу, примет ли она вас» было бы невежливо, хотя ему довольно часто именно так и говорили.
Он только успел сесть, когда дворецкий вернулся и проводил его в гостиную, где в камине весело горел огонь, а у стены стояли три вазы с цветами в жардиньерках.
Амброзина резко выпрямилась на зеленом парчовом диванчике и оглядела Питта с головы до ног.
— Доброе утро, инспектор. Будьте добры, присаживайтесь и снимите свое пальто. Вы, кажется, совсем промокли.