Наше поведение так долго было безупречным, что я не переживал о приеме у лорда Торнэби и встрече с его гостями-криминалистами. Мое главное беспокойство заключалось в том, чтобы быть под эгидой моего блестящего друга, и я попросил его встретить меня и пойти вместе, но за пять минут до назначенного часа не было никаких признаков Раффлса или его кэба. Мы должны были встретиться без четверти восемь, так что в конце концов мне пришлось проделать путь в одиночку.
К счастью, Торнэби-Хаус находился в конце моей улицы, и мне показалось еще одним удачным обстоятельством, что дом стоял чуть в глубине, скрываясь на собственном дворе. Когда я уже подходил к двери и намеревался постучать, то отступил назад, завидев кэб. Я ждал, что Раффлс появится, до последнего. Это было не так, и я сошел с крыльца и подождал минуту в тени, пропуская двух других гостей, опаздывающих к назначенному времени. Новоприбывшие вышли из кэба, продолжая шепотом беседовать друг с другом, и я четко расслышал, о чем они говорят, пока они платили извозчику.
– Торнэби поспорил об этом с Фредди Верекером, который не может прийти сегодня, насколько я знаю. Конечно, сегодня этот спор не разрешить. Но дорогой гость думает, что его пригласили в качестве крикетиста.
– Я не верю, что он является кем-то еще, – голос второго оказался настолько же грубым, насколько первый был мягким. – Я считаю, что это все болтовня. Хотел бы я поверить в это, но не могу!
– Я думаю, вы убедитесь, что все не так просто, – возразил другой, когда входные двери открылись и проглотили пару.
Я всплеснул руками. Раффлса пригласили сюда не как крикетиста, но, очевидно, как подозреваемого преступника! Раффлс все время ошибается, а мое первоначальное предположение оказалось верным! А Раффлс до сих пор не появился в поле зрения… я никак не мог предупредить его… а часы уже пробили восемь!
С каждым новым ударом часов из меня будто выбивали все чувства и мысли, я брел как во сне и был уверен, что должен сыграть свою скромную роль, какой бы она ни была. С другой стороны, последующий час оставил во мне сильнейшие впечатления, которые поражают меня до сих пор своей яркостью. Я и сейчас четко слышу свой безумный стук в двойные двери. Они распахиваются настежь, и все это похоже на какой-то роскошный и торжественный обряд. Два высоких лакея в шелковых чулках стоят по обе стороны дверей, похожий на прелата дворецкий величественно кланяется со своего места у лестницы. Я вздохнул с облегчением, когда достиг библиотеки с огромным количеством книг, где лишь несколько мужчин расположились на богатом персидском ковре перед камином. Одним из них оказался Раффлс, который разговаривал с грузным мужчиной со лбом полубога, но глазами и челюстью бульдога. Это и был наш благородный хозяин.
Лорд Торнэби пристально смотрел на меня с непроницаемым лицом, пока мы жали друг другу руки, а потом препоручил меня высокому неуклюжему человеку, которого он называл Эрнестом, но фамилию которого я не расслышал. В свою очередь Эрнест с застенчивостью и неуклюжей вежливостью познакомил меня с двумя оставшимися гостями. Это те двое джентльменов, которых я видел в кэбе, один из них оказался Кингсмиллом, королевским адвокатом, другого я узнал с первого взгляда по его опубликованной некогда фотографии, это был Паррингтон, романист жанра нуар. Они были абсолютными противоположностями друг друга: барристер – пухлый и щеголеватый, с лицом Наполеона, а автор – один из самых длинноволосых и лохматых людей, которых я когда-либо видел в вечерней одежде. Ни один из них не заинтересовался мной, но оба бросали взгляды на Раффлса, пока мы обменивались несколькими словами. Ужин, однако, был немедленно объявлен, и мы вшестером вскоре заняли наши места вокруг сияющего от серебра небольшого стола в большой темной комнате.
Я не был готов к такому небольшому числу приглашенных и поначалу даже почувствовал облегчение. Если случится худшее, я был убежден, что каждый из нас легко сможет взять на себя двоих. Но я скоро понял, что был неправ, никакой безопасности в этом математическом расчете не было. Нас было слишком мало для конфиденциального диалога с соседом за столом, в котором я, по крайней мере, мог бы укрыться от опасности общей беседы. Мне ничего не оставалось, кроме как наблюдать, как общая беседа вскоре превратилась в атаку, настолько тонко согласованную и настолько хорошо сыгранную, что я с ужасом полагал, что Раффлс даже не понимает, какую ловушку они подготовили, и я не знал, как предупредить его об опасности. Но и по сей день я не уверен, что также был удостоен подозрений членов клуба, возможно, у них были догадки на мой счет, и они проигнорировали меня ради большей добычи.
Лорд Торнэби выстрелил первым, наслаждаясь своим хересом. Раффлс сидел по правую руку от него, а по левую был романист. Раффлс был окружен людьми права, в то время как я сидел между Паррингтоном и Эрнестом, который расположился у ножки стола и казался своего рода вассалом благородного дома. Наш лорд обратился ко всем нам, откинувшись назад и моргая мешковатыми глазами.
– Господин Раффлс, – сказал он, – рассказывал мне об этом бедняге, который в марте прошлого года понес самое тяжкое наказание. Отличный конец, господа, отличный конец! Это правда, что ему не повезло, – он убил человека, задев яремную вену, но его собственный конец должен занять свое место среди самых славных традиций виселицы. Расскажите им, господин Раффлс. Эта история будет такой же новой для моих друзей, как и для меня.
– Я расскажу то, что слышал об этом в последний раз, когда я играл на Трент Бридж. В газетах об этом не писали, – серьезно сказал Раффлс. – Вы наверняка помните об огромном волнении из-за матчей с Австралией: результат решающей игры должен был быть оглашен в последний день осужденного на земле, и он не мог умереть, пока не узнал его. Как вы знаете, мы смогли выиграть, и он сказал, что теперь будет висеть счастливо.
– Скажите им, что еще он сказал! – воскликнул лорд Торнэби, потирая пухлые руки.
– Священник осудил его волнение по поводу игры в такое время, и осужденный, как говорят, ответил: «Да вы что, это первое, о чем меня спросят по другую сторону!»
История была новой даже для меня, но у меня не было времени оценить ее. Мне нужно было следить за эффектом, производимым на других членов вечеринки. Эрнест слева от меня согнулся от смеха и не разгибался в течение нескольких минут. Другой мой сосед, более впечатлительный, сначала вздрогнул, а затем вошел в состояние воодушевления, кульминацией которого стало нападение на его манжету с плотницким карандашом. Кингсмилл К. С. спокойно улыбался, глядя на Раффлса. Он казался наименее впечатлен историей, пока не заговорил.
– Я рад это слышать, – сказал он мягким и высоким голосом. – Я так и думал, что этот человек будет держаться до последнего.
– Значит, вы что-то о нем знали? – осведомился лорд Торнэби.
– Я представлял корону, – ответил барристер. – Вы можете сказать, что это я измерил шею бедняги.
Этот поворот беседы наверняка был непреднамеренным, но от этого не менее эффектным. Лорд Торнэби вопросительно посмотрел на скупое на эмоции лицо своего гостя. Прошло несколько мгновений, прежде чем Эрнест хихикнул подле меня и Паррингтон вновь схватил свой карандаш, и в этом промежутке я одним глотком осушил свой бокал, хотя это был «Йоханнесберг». Что касается Раффлса, нужно было увидеть его ужас, чтобы понять, как неожиданно было слышать подобное замечание.
– Я слышал, что преступник не заслуживал сочувствия, – сказал Раффлс, нарушив общее молчание.
– Ничуть.
– Это должно было быть для вас утешением, – сухо сказал Раффлс.
– Так и было для меня, – пообещал наш писатель, а адвокат лишь улыбнулся. – Мне было очень жаль, что я участвовал в вынесении вердикта Пекхэму и Соломонсу.
– Почему Пекхэм и Соломонс? – спросил наш лорд.
– Они не собирались убивать ту старушку.
– Но они задушили ее в постели ее же подушкой!
– Мне все равно, – сказал писатель. – У них не было намерения убивать ее. Глупая старушка начала шуметь, а один из них приложил чуть больше силы, чем требовалось. Я назвал бы это настоящим невезением для них.
– Для тихих, безвредных, благородных воров, – добавил лорд Торнэби, – в ненавязчивом осуществлении их скромного призвания в часы досуга.
И когда он повернулся к Раффлсу с улыбкой на своем одутловатом лице, я знал, что мы достигли той части программы, которая прошла репетицию, она была приурочена к появлению шампанского, и я почувствовал признательность за эту небольшую милость. Но Раффлс лишь рассмеялся над шуткой его светлости все с той же сдержанностью, которая не оставляла никаких сомнений в том, что он играл роль невинного человека, исполняя ее идеально. Это было поэтическое воздаяние таланту Раффлса, и в моем мгновенном наслаждении ситуацией я смог оценить некоторые из изысков богатого стола. Седло барашка было более чем уместно в меню, благодаря восхитительному вкусу, который не испортило для меня последовавшее за ним крыло фазана, и я с нетерпением ждал десерта, когда новое замечание литератора напомнило мне о разговоре.
– Но, я полагаю, – сказал он Кингсмиллу, – вы многих грабителей воссоединили с их друзьями и родственниками?
– Скажем так, многих бедняг, которых обвинили в краже со взломом, – ответил весело адвокат. – Это не совсем то же самое, знаете ли, и «много» – не самое точное слово. Я не часто сталкиваюсь с преступлениями, совершенными в городе.
– Это единственный вид преступлений, который мне интересен, – сказал писатель, поедая желе ложкой.
– Я полностью согласен с вами, – вмешался наш хозяин. – Из всех видов преступников, которых можно было бы защищать, я бы выбрал предприимчивого взломщика.
– Это, должно быть, самая веселая сторона таких дел, – заметил Раффлс, тогда как я затаил дыхание.
Но его реплика была такой же легкой, как касание шелковой материи, а бесхитростная манера держаться стала триумфом его несравненного актерского мастерства. Я видел, что он отказывался от шампанского, в то время как я дважды осушил свой бокал. Но для нас опасность не была равнозначной. У Раффлса не было повода почувствовать удивление или тревогу при таком повороте разговора, посвященного криминалистике. Для него это было неизбежно, а для меня зловеще, ведь я обладал случайным знанием о существовании подозрений на его счет. Даже тогда у Раффлса не было никаких причин насторожиться этим словам и тому, что другие гости стали развивать эту тему.