Полицейский постучал в дверь и его пропустили в библиотеку, как раз когда говорил лорд Торнэби.
– Я не расслышал, что вы сказали, милорд.
– Я лишь сказал, что исполнителем этого невероятного проникновения может быть лишь преступник, который присвоил ожерелье леди Мелроуз и половину изделий бедного Дэнби год или два назад.
– Я считаю, что вы как никогда правы, ваша светлость.
– Человек, который взял бриллианты Тимбэли и вернул их ему.
– Возможно, он сделает то же самое и для вашей светлости.
– Не нужно! Я не хочу рыдать над пролитым молоком. Я лишь желаю ему получить радость от всего, что он успел забрать. Узнали ли вы что-нибудь новое?
– Да, милорд, кража произошла между четвертью и половиной девятого.
– Как вы смогли узнать это?
– Часы, завернутые в полотенце, остановились в восемь двадцать.
– Вы допросили моего слугу?
– Да, милорд. Он был в комнате вашей светлости до без четверти восемь, и комната была в полном порядке, когда он уходил.
– Значит, вы думаете, что все это время грабитель скрывался в доме?
– Не могу сказать с определенностью, милорд. Мы знаем, что он сейчас не в доме, потому что он мог быть только в спальне вашей светлости или в гардеробе, и мы уже обыскали каждый дюйм обеих комнат.
Лорд Торнэби повернулся к нам, когда инспектор вышел, поправляя фуражку.
– Я велел ему сначала прояснить именно эти моменты, – объяснил он, кивая в направлении двери. – У меня была причина полагать, что мой слуга пренебрег своими обязанностями. Я рад, что ошибался.
Я был бы не менее рад осознать, что и сам ошибся. Подозрения о нашем писателе оказались такими же дикими, как и он сам. Но, даже развеяв все сомнения, в глубине души я почувствовал разочарование. Моя теория только укрепилась с тех пор, как он впустил нас в гардеробную. Его настроение менялось мгновенно. До этого момента я был убежден в его причастности к ограблению и сейчас осознал, что лорду Торнэби Паррингтон приносил пользу, и пока он был полезен, лорд был готов закрывать глаза на странности нашего автора, но как только работа была выполнена, немедленно осадил его.
Но если Паррингтон был оправдан в моих глазах, то Раффлс восстановил свое доброе имя в глазах тех, кто вынашивал гораздо более серьезные и опасные подозрения. Этот случай был невероятной удачей, благодаря чему члены клуба перестали его подозревать и занялись анализом предыдущих дел. Но чудо произошло, и его эффект был виден на каждом лице и слышен в каждом голосе. За исключением Эрнеста, который и не был посвящен в тайну. Этот смешливый криминалист был заметно потрясен первой небольшой ролью в деле о преступлении. Остаток вечера трое конспираторов соперничали между собой, пытаясь загладить вину за свои подозрения. Я слышал, что Кингсмилл сообщил Раффлсу время, когда его можно найти в коллегии, и обещал место на любом процессе, который мой друг, возможно, когда-либо захочет посетить. Паррингтон говорил о подарке в виде множества своих книг, и наш хозяин даже стал добрее относиться к нему. Что касается лорда Торнэби, я услышал, как он говорил что-то о клубе «Атеней», ссылаясь на своих знакомых в комитете, и шепотом, как мне показалось, о Правиле II.
Полиция все еще оставалась в поместье, когда мы расходились, и я воспользовался тем, что мой дом находился за углом, чтобы заманить Раффлса и обсудить с ним события этого вечера. Наконец он согласился, посчитав, что иначе ему придется говорить о краже со взломом прямо посреди улицы. Оказавшись в своей квартире, я рассказал ему об опасности, подстерегавшей его, и о собственной дилемме, о тех нескольких словах, которые я подслушал пред входом, и о том тонком слое льда, по которому он скользил весь вечер и даже умудрялся выписывать причудливые фигуры. Ему было хорошо, ведь он не осознавал опасности. Но только подумать о том, что я пережил… слушал, наблюдал, но был не в состоянии сделать хоть что-то… не в состоянии ни словом предупредить его!
Раффлс позволил мне закончить, но тяжелый вздох сопровождал выдох дыма от «Салливана». Докурив, он бросил сигарету в камин и только потом заговорил.
– Нет, спасибо, я больше не буду. Я лучше поговорю с тобой, Банни. Ты действительно полагаешь, что я не догадался о заговоре этих умников?
Я категорически отказывался верить в то, что он все знал еще до этого вечера. Почему же он не сказал мне об этом? Ведь это была его идея принять приглашение. Неужели он имел в виду, что сам решил сунуть голову в пасть льва? И чем же он руководствовался, когда заманил меня туда, обещая веселье?
– Ты мне мог пригодиться, Банни, я уверен в этом.
– Тебе было нужно знакомое лицо?
– Ты мне очень помог еще до этого дня, Банни. Ты придал мне больше уверенности, чем, вероятно, можешь поверить сейчас. Твое присутствие успокаивает меня больше, чем ты можешь предполагать.
– Значит, я для тебя и зритель, и суфлер в одном лице?
– Превосходный, Банни! Но для меня это тоже не было пустяковым делом, мой дорогой друг, вся затея была очень опасной. Мне могла понадобиться твоя помощь в любой момент, и мне было достаточно того, что я понимал: ты всегда поможешь мне.
– Помогу в чем, Раффлс?
– Конечно же, пробиться с боем наружу и сбежать! – ответил он с блеском в глазах, и я видел, что он говорит чистую правду.
Я поднялся с кресла.
– Ты имеешь в виду, что причастен к краже?
– Я единственный, кто к ней причастен, мой дорогой Банни.
– Чепуха, ты сидел за столом в тот момент. Нет, ты, конечно, мог бы привести соучастника для своего представления. Думаю, что ты мог воспользоваться чьей-то помощью!
– Достаточно и меня одного, Банни, – сухо сказал Раффлс.
Он откинулся в кресле и достал еще одну сигарету. И я принял от него сигарету, потому что бесполезно злиться на Раффлса. К тому же мне хотелось услышать его невероятное признание.
– Конечно, – сказал я, – если ты действительно смог совершить это ограбление самостоятельно, я должен быть последним, кто будет критиковать тебя. Ты не только развеял их сомнения, – а ведь они были настроены доказать твою виновность, – но еще и заставил их чувствовать вину за заговор против тебя, и теперь они будут считать себя обязанными загладить ее перед тобой. Но не проси меня поверить, что ты сделал все это в одиночку! Ей-богу, – воскликнул я, охваченный энтузиазмом, – мне все равно, как ты сделал это или кто тебе помог. Это самое невероятное, что ты делал в жизни!
Конечно же, я никогда не видел, чтобы Раффлс выглядел более счастливым или довольным самим собой, – он был в том восторге, который обычно испытывал я.
– Ты все узнаешь, Банни, если выполнишь мою просьбу.
– Только скажи, старина, и я все сделаю.
– Выключи электрический свет.
– Полностью?
– Да.
– Хорошо, все сделано.
– Теперь подойди к окну и подними штору.
– Что дальше?
– Я иду к тебе. Великолепно! Я никогда не выглядывал отсюда так поздно. Во всем доме свет исходит только от одного окна!
Прислонившись щекой к стеклу, он указывал вниз на что-то вдали, я проследил взглядом – это был дом с одним-единственным окном, залитым желтым светом. Я открыл свое окно и высунулся, чтобы лучше рассмотреть его.
– Отсюда видно Торнэби-Хаус?
Я не был знаком с видом из своих задних окон.
– Конечно, видно, кролик! Посмотри через бинокль. Он оказался самой полезной вещью в этом деле.
Но перед тем как я сфокусировал линзы, меня озарило, я наконец понял, почему Раффлс в последние несколько недель так часто приходил ко мне и почему он всегда появлялся между семью и восемью часами вечера и ждал меня всегда у окна с биноклем. Он передал его мне, и я все увидел отчетливо. Одно освещенное окно, которое заметил Раффлс, предстало передо мной. Я не мог рассмотреть саму комнату, но силуэты тех, кто находился внутри, видны были довольно отчетливо на опущенной шторе. Я даже подумал, что вижу черную полосу, которая пересекала окно. Это было ничто иное, как веревка, по которой бесстрашный Паррингтон спустился из окна выше.
– Именно так! – сказал Раффлс в ответ на мое восклицание. – И именно на это окно я смотрел последние несколько недель. При дневном свете ты можешь видеть намного больше, даже следить за тем, что происходит с этой стороны дома, а если повезет, то в окне разглядишь и хозяина дома, который готовится ко сну. Это легко увидеть, наблюдая в нужное время. Я видел, как он брился однажды утром, еще до того, как ты проснулся! Вечером его камердинер остается, чтобы прибрать комнату, и этим-то я и воспользовался. Мне пришлось выяснить кое-что об этом человеке и отправить ему телеграмму от лица его девушки, которая просила встретиться с ней в восемь часов. Конечно, он утверждает, что был на своем посту в указанное время. Это я и предвидел – и сделал за него его работу, прежде чем приступил к своей. Я сложил и убрал все и только после этого позволил себе перерыть всю комнату.
– Не понимаю, как ты все успел!
– Мне потребовалась еще одна минута, а минутная стрелка встала на пятнадцати. Кстати, это я проделал сам на тех часах, которые они нашли. Это старая уловка – остановить часы и перевести стрелки, но ты должен признать, что все выглядело так, как будто часы забыли в спешке. Таким образом, у полиции было достаточно доказательств, чтобы полагать, что ограбление было совершено, когда мы все сидели за столом. На самом деле вначале лорд Торнэби покинул свою гардеробную, затем его камердинер, а за ним через минуту выбрался я.
– Через окно?
– Конечно, я ждал внизу в саду. Содержать огромный сад в черте города весьма накладно. Ты же видел удобно расположенную заднюю калитку? Замок ее не выдержит никакой критики.
– Но что насчет окна? Оно же не на первом этаже, не так ли?
Раффлс взял трость, лежавшую рядом с пальто. Она была из толстого бамбука с полированной рукоятью. Он отвинтил рукоять и перевернул трость, из которой выпали скрытые внутри мелкие трости, похожие на детские рыболовные удочки, которые, как я впоследствии узнал, и являлись ими изначально. Раффлс продемонстрировал двойной стальной крючок, который он ловко прикрепил к наконечнику трости, затем расстегнул три пуговицы своего жилета, и я увидел, что вокруг его талии обвивалась прекрасная веревка из манильской пеньки, с аккуратными петельками через равные интервалы.