Наконец я пробрался через ворота у сада и сделал круг под темными окнами, выйдя на лужайку, пропитанную росой. Прогулка весьма утомила меня, и я был рад опуститься на скамейку в саду, стоявшую под могучим кедром, который добавлял собственную темноту к и без того темной ночи. Здесь я отдохнул несколько минут, подняв ноги, чтобы они просохли, развязав шнурки на ботинках, чтобы сэкономить время, стараясь расслабиться и достойно выполнить свою задачу в отсутствие вождя. Но мне приходилось заставлять себя расслабиться, в отличие от оригинала, и я чувствовал себя, как и любой другой подражатель, пытающийся имитировать гения. Я даже поступил как Раффлс, и зажег спичку о брюки, чтобы закурить один из более коротких «Салливанов». Сам Раффлс, конечно, не успокаивал себя перед делом. Но я хотел сказать ему, что я это сделал, и на самом деле я сгорал от предвкушения, а вовсе не боялся. Я чувствовал скорее безличное любопытство относительно вопроса, оно часто охватывало меня в опасных ситуациях. Я даже стал думать о возможной драке и не смог после этого высидеть так долго, как предполагал изначально. Так получилось, что я докуривал сигарету, стоя на краю мокрой лужайки, и был уже готов снять ботинки, чтобы перейти через гравий к двери в оранжерею, когда необычный звук заставил меня замереть на месте. Это было тяжелое дыхание человека сверху. Я не двигался, но очертания моей замершей фигуры, должно быть, явственно различались на фоне молочного блеска лужайки, потому что незнакомый голос, хрипя и задыхаясь, резко окликнул меня из окна.
– Кто вы такой? – прохрипел он.
– Детектив, – ответил я, – отправлен страховой компанией.
Я ни секунды не задумывался, чтобы придумать свою историю. Все это было подготовлено для меня Раффлсом на случай необходимости. Я просто повторял урок, которому он меня научил. Со стороны окна последовала длинная пауза, наполненная только странным хрипом человека, которого я не мог видеть со своего места.
– Я не понимаю, почему они решили отправить вас, – сказал он наконец. – Нас каждый час навещает местная полиция.
– Я знаю это, мистер Медликотт, – ответил я. – Я встретил одного из них на углу, он прошел мимо.
Сердце бешено стучало в груди. Теперь я импровизировал.
– Вы от него узнали мое имя? – не отступал подозрительный мужчина, выдавая с каждым вопросом все больше хрипов.
– Нет, мне сообщили его в компании, прежде чем я начал, – ответил я. – Но мне жаль, что вы видели меня, сэр. Это лишь рутинная проверка, и я не хотел никого беспокоить. Обещаю, что буду следить за периметром всю ночь, но я был не прав, что нарушил границы ваших владений. Я сейчас же удалюсь, если вы предпочитаете не видеть меня здесь.
Эти слова вновь были чистой импровизацией, и их приняли с успехом, который придал мне уверенности.
– Нет, что вы, – ответил молодой Медликотт с мрачной доброжелательностью. – Я только что проснулся от адского приступа астмы, и, возможно, мне придется просидеть в кресле до самого утра. Вам лучше подойти ко мне и посидеть здесь, тем самым убьете двух зайцев. Оставайтесь на месте, я сейчас спущусь и впущу вас внутрь.
Появилась дилемма, которую не мог предусмотреть даже сам Раффлс! В темноте снаружи мне было довольно просто играть свою дерзкую роль, но продолжить импровизацию внутри означало, что сложность и риск удвоятся. Это правда, что я подобрал наряд настоящего детектива: пальто и котелок, но моя внешность едва ли была убедительной. С другой стороны, если я откажусь войти в дом, как хранитель подарков, которые находились внутри, то явно возбужу против себя подозрения. К тому же я не мог забыть, что это и есть моя цель – попасть в дом тем или иным путем. Поразмыслив немного, я все же решил взять свою дилемму за рога.
В помещении над оранжереей послышались звуки зажигания спичек. Открытое окно осветилось, как пустая рама для картины, гигантская тень колебалась на потолке, и только в следующие полминуты я вспомнил, что мне необходимо завязать шнурки. Но свет не торопился, он исчез и медленно появился вновь за стеклом наружной двери дальше по тропе. И когда дверь открылась, моему взору предстал горе-собеседник, который стоял внутри и держал свечу между нашими лицами.
Я встречал стариков, которые выглядели вдвое моложе своих лет, и молодых мужчин, которые выглядели вдвое старше, но никогда еще я не видел безбородого мальчика восьмидесяти лет, хрипящего при каждом дыхании, трясущегося от каждого вздоха, которого почти не держали собственные ноги, покачивающегося и задыхающегося так сильно, будто он вот-вот умрет прямо на месте. Но, несмотря на свое состояние, молодой Медликотт пристально посмотрел на меня, и прошло несколько долгих мгновений, прежде чем он позволил мне взять у него свечу.
– Я не должен был спускаться, сделал себе же хуже, – отрывисто зашептал он. – А подниматься будет и того сложнее. Дайте мне руку. Подниметесь? Хорошо! Знаете, я чувствую себя не так плохо, как выгляжу. У меня есть хороший виски. С подарками все в порядке, но если на них кто-то покусится, то вы быстрее услышите об этом здесь, чем снаружи. Теперь я готов… спасибо! Постарайтесь не создавать слишком много шума… а то разбудите мою маму.
Должно быть, нам потребовались минуты, чтобы подняться по одному-единственному лестничному пролету. Лестница была узкой и мне еле хватило места, чтобы держать его за руку. На следующем пролете мы поднимались постепенно, шаг за шагом, на каждой ступеньке Медликотт глотал немного воздуха, а на середине лестницы пошла настоящая битва за дыхание. Наконец мы достигли библиотеки, дверь из которой вела в спальню. Но усилия лишили моего бедного компаньона дара речи. Его легкие вскрикивали, как ветер, он мог лишь указать на дверь, в которую мы вошли и которую я закрыл, подчиняясь его жестам, а затем он кивнул в сторону графина на ночном столике. Я дал ему почти половину стакана воды, и его пароксизм немного успокоился, когда он сел, сгорбившись, в кресло.
– Я был дураком… что лег спать, – пробормотал он шепотом, делая длинные паузы. – Лежать в постели, словно в аду… когда выдалась по-настоящему плохая ночь. Вы можете передать мне коричневые сигареты… на столе там. Отлично… премного благодарен… а теперь спички!
Астматик откусил кончик сигареты и вскоре уже задыхался от дыма, который он отчаянно вдыхал и выдыхал в яростных припадках кашля. Никогда я не видел столь странного лекарства. Оно казалось формой медленного самоубийства. Но все же постепенно некоторые незначительные улучшения стали очевидными, и наконец больной был в состоянии сесть вертикально и осушить свой бокал с глубоким вздохом удовлетворения. Я тоже вздохнул, потому как только что стал свидетелем борьбы за жизнь человека в расцвете его юности. За то короткое время, что мы были знакомы, он мне стал симпатичен, его улыбка появилась, как солнечный луч сквозь тяжелые облака его мучений, и его первые слова были благодарностью за то немногое, что я сделал для него.
Его благодарность заставила меня забыть, кто я на самом деле. Но это чувство насторожило меня. И я не был готов к замечанию, которое последовало за этим, я понял, что все еще нахожусь под подозрением.
– Знаете ли вы, – сказал молодой Медликотт, – что вы совсем не похожи на детектива?
– Рад это слышать, – ответил я. – Иначе не было бы смысла появиться в штатском, если бы мой вид говорил о том, кто я есть.
Собеседник успокоил меня хриплым смехом.
– В этом что-то есть, – сказал он, – хотя я ума не приложу, как страховой компании удалось заставить человека вашего класса выполнять их грязную работу. И как мне удалось уговорить вас, – добавил он, – составить мне компанию в столь плохую ночь, которой у меня давно не было. Мне повезло с вами. У вас налито? Хорошо! Могу я узнать, не найдется ли у вас вечерней газеты?
Я сказал, что привез ее, но, к сожалению, оставил в поезде.
– Знаете ли вы о том, как идет испытательный матч? – воскликнул мой астматик, наклоняясь вперед в своем кресле.
– Я могу вам это сказать, – сказал я. – Мы вышли первыми…
– О, я все об этом знаю, – прервал он. – Я видел наш плачевный счет до обеда. Сколько мы наскребли в итоге?
– Мы все еще скребем.
– Не может быть! И какой счет?
– Более двухсот за семь калиток.
– Кто занял позицию?
– Раффлс. Он смог принести шестьдесят два очка!
И в моем голосе послышалась нотка восхищения, хотя я попытался скрыть его. Но энтузиазм молодого Медликотта был намного сильнее моего, казалось, что это он близкий друг Раффлса, и в восторге он смеялся, пока не запыхался.
– Дорогой старина Раффлс! – задыхался он при каждой паузе. – Его взяли в команду последним – и не прогадали! Такой крикет мне по душе, сэр. Хвала Юпитеру, мы должны выпить в его честь! Забавная вещь – астма: ликер влияет на вашу голову не больше, чем на человека с укусом змеи, но облегчает все симптомы и помогает справиться с приступом. Врачи пропишут вам ликер, но сначала вы должны спросить их. Хотя от них не так много прока в лечении астмы! Я знаю только одного, кто смог остановить приступ, и только с помощью амилнитрита. Смешная жалоба от меня. По крайней мере, повышает ваше настроение, если угодно. С моим здоровьем нельзя переживать за то, что будет завтра, каждый вздох может стать последним. Ничто другое вас не беспокоит. Тост за удачу А. Дж. Раффлса, будем надеяться, что он наберет сенчури!
И он поднялся на ноги ради тоста, но я осушил свой бокал сидя. Я почувствовал необоснованную злость на Раффлса и за то, что он делал, – за то, что он вел в матче и бил рекорды, совершенно не беспокоясь обо мне. Его провал был бы намного лучше, он показал бы хоть какое-то беспокойство. Я не сомневался, что Раффлс не мог предположить, что я буду выпивать со старшим сыном хозяев дома, который я пришел ограбить. Разве можно было предсказать, что я буду беседовать с ним, слушать его исповедь и горечь, восхищаться его неунывающим характером и мужеством и честно пытаться облегчить его страдания! Я оказался в сложнейшей ситуации – как я мог ограбить его дом или его самого после этого? И все же я вызвался сделать это. Раффлс никогда и ни за что не поймет меня!