– Алло!
– Это ты, Банни?
– Да… это ты, Раффлс?
– То, что от меня осталось! Ты мне нужен, Банни, и прямо сейчас.
И даже по телефону я смог различить в его голосе дрожь от страха и волнения.
– Что стряслось?
– Не спрашивай! Никогда не знаешь…
– Я сейчас же приеду. Ты еще здесь, Раффлс?
– Что такое?
– Ты меня слышишь?
– Да-а-а.
– Ты в Олбани?
– Нет, нет, у Магуайра.
– Ты мне ничего об этом не говорил. А где живет Магуайр?
– На Хафмун-стрит.
– Я знаю, где это. Он сейчас с тобой?
– Нет, еще не пришел… и я пойман… в ловушку.
– Пойман?!
– В ловушку, которой он так хвастался. Поделом мне! Я не верил ему. Но я все-таки попался… все-таки… попался!
– Он же сказал нам, что ставит ее каждую ночь! О, Раффлс, что она собой представляет? Что мне делать? Что принести?
Его голос становился все слабее, а теперь ответа не было вообще. Снова и снова я спрашивал Раффлса, слышит ли он меня, но единственным звуком, который раздавался в ответ, был лишь низкий металлический гул телефонной линии. И затем, прижимая к уху трубку и оставаясь в безопасности своих четырех стен, я услышал на другом конце провода одинокий стон, за которым последовал страшный грохот падающего тела.
Ослепленный паникой, я ринулся обратно в спальню, кое-как натянул на себя мятую рубашку и вечерний костюм, лежавшие там же, где я их оставил. Но я так же слабо отдавал себе отчет в том, что делаю, как и в том, что собираюсь делать дальше. Уже потом я обнаружил, что повязал новый галстук, причем гораздо более аккуратно, чем обычно. Помню, что тогда я не мог думать ни о чем, кроме Раффлса, угодившего в некую дьявольскую ловушку. Я представлял себе скалящееся чудовище, которое подкрадывалось к бесчувственному телу, чтобы нанести смертельный удар. Должно быть, перед уходом я по привычке бросил взгляд в зеркало, но в тот момент внутреннее зрение победило внешнее, и вместо своего отражения я увидел устрашающую фигуру знаменитого боксера Барни Магуайра, за которым водились и хорошая, и дурная слава.
Всего за неделю до этого нас с Раффлсом представили ему в Королевском боксерском клубе. Чемпион Соединенных Штатов в тяжелой весовой категории, он все еще был опьянен своими кровавыми достижениями по ту сторону океана и требовал новых побед на нашей земле. Но его репутация пересекла Атлантику быстрее самого Магуайра. Самые лучшие отели закрыли перед ним свои двери. Тогда он взял и роскошно обставил дом на Хафмун-Стрит, который не сдают и по сей день. Раффлс подружился с успешным дикарем, а я заметил его бриллиантовые запонки, его усыпанную драгоценностями цепочку для часов, его 18-каратный браслет и его шестидюймовый подбородок. Я вздрогнул, увидев, как Раффлс стал любоваться его аксессуарами со свойственным ему видом знатока, но его интерес имел совершенно иной смысл для меня. Я, со своей стороны, предпочел бы заглянуть тигру в пасть, чем связываться с Магуайром. И когда мы наконец отправились домой к нему, чтобы увидеть его трофеи, мне показалось, что я и вправду вхожу в логово тигра. Но логово, оказавшись со вкусом обставленным одной очень известной фирмой по последнему слову мебельной моды, действительно производило ошеломляющее впечатление.
Сами трофеи оказались еще большим сюрпризом. Они открыли мне глаза на более изящный аспект благородного искусства – бокса, в отличие от того представления, которое сложилось у людей по ту сторону Атлантики. Среди всего прочего нам было разрешено подержать в руках чемпионский пояс, усыпанный драгоценными камнями, который был подарком от штата Невада, а также золотой кирпич от жителей Сакраменто и серебряную статуэтку самого Магуайра, подаренную Нью-Йоркским боксерским клубом. Я и сейчас помню, как задержал дыхание, ожидая, когда же Раффлс спросит Магуайра о том, не боится ли он грабителей. Когда вопрос был задан, Магуайр ответил, что у него есть ловушка, способная поймать даже самого умелого взломщика живым, но при этом наотрез отказался сказать нам, что она собой представляет. В тот момент я не мог вообразить себе более страшную ловушку, чем сам хозяин дома, прячущийся за занавеской. Я без труда увидел, что Раффлс принял хвастовство боксера за личный вызов. Позже он даже не стал отрицать этого, когда я отчитал его за безрассудную идею – он решил обойтись без меня. Теперь я испытывал почти варварское удовольствие при мысли о том, что Раффлсу все же пришлось обратиться ко мне за помощью. И если бы не ужасный звук удара, который я слышал по телефону, я, возможно, даже остановился бы, чтобы восхититься той безошибочной проницательностью, с которой он выбрал именно сегодняшнюю ночь для осуществления своего замысла.
Вчера Барни Магуайр провел свой первый важный бой на британской земле. Естественно, что после сложной и мучительной подготовки перед боем, он наконец мог расслабиться. Лучшего момента, чтобы застать дикаря врасплох, чем в эти первые часы релаксации и неизбежного разврата, когда он мог позволить себе отдых и обязательную для него распущенность, что делало его более не способным защитить ни себя, ни свое имущество, было придумать сложно. Разумеется, Раффлс это предвидел. Вдобавок сразу же после одержанной им кровавой победы ужасный Барни, вероятно, был менее склонен нанести кому-либо другому увечья. Тогда что еще мог означать этот страшный и глухой звук удара в трубке? Есть ли вероятность того, что это был сам чемпион, получивший coup de grace? Раффлс мог бы нанести ему подобный удар, но его голос на другом конце провода звучал совсем не торжествующе.
И все же… все же… что же там произошло? Я снова и снова задавал себе этот вопрос, пока одевался, а затем ехал в двуколке на Хафмун-стрит. Это был единственный вопрос, крутившийся у меня в голове. Ведь чтобы продумать план действия в чрезвычайной ситуации, нужно сначала понять, что произошло. Я и по сей день иногда вздрагиваю, вспоминая, какой смелый способ я избрал для получения нужных мне сведений. Я доехал до парадной двери боксера. Не забывайте, что я ужинал со Свигги Моррисоном.
Правда, в последний момент передо мной возникла дилемма – что же сказать, когда мне откроют? Вполне возможно, что наш телефонный разговор был трагически прерван внезапным прибытием и не менее внезапным нападением самого Барни Магуайра. Я решил, что в этом случае скажу ему, что мы с Раффлсом заключили пари о том, что представляет из себя его ловушка для взломщика, и я пришел посмотреть, кто из нас оказался прав. При необходимости я мог признаться, что именно по этой причине Раффлс и разбудил меня посреди ночи. Если же, однако, я ошибся в отношении Магуайра, и он еще не вернулся домой, то мои дальнейшие действия будут варьироваться в зависимости от того, кто мне откроет дверь. В любом случае, я должен спасти Раффлса.
У меня было больше времени, чтобы прийти к определенному решению, поскольку я звонил в течение продолжительного времени напрасно. В холле действительно было темно, но нагнувшись и заглянув в щель почтового ящика, я смог различить слабый луч света из дальней комнаты. Свет исходил из комнаты, в которой Магуайр хранил свои трофеи и в которой он и установил свою ловушку. В доме было тихо, и я строил догадки о том, не доставили ли горе-грабителя на Вайн-стрит за те двадцать минут, которые я потратил на то, чтобы одеться и приехать сюда. Это была ужасная мысль, но я продолжал звонить в дверь, пока мое ожидание не было прервано самым неожиданным образом.
Со стороны Пикадилли вниз по улице стремительно приближался экипаж. К моему ужасу, он остановился прямо позади меня, в момент, когда я вновь наклонился, чтобы заглянуть в щель почтового ящика, и из экипажа почти вывалились изрядно пострадавший боксер и его два компаньона. Вот так они меня и поймали… Троица остановилась и стала молча разглядывать меня, им в этом помогал свет фонаря, висевшего на столбе прямо напротив двери. Перед боем боксер вел себя задиристо и не переставал хвастать, сейчас на его физиономии красовался иссиня-черный синяк под глазом и рассеченная губа, его шляпа съехала на затылок, а дорогой галстук повис под ухом. Среди его спутников был болезненный и низкорослый секретарь-янки, чье имя я напрочь забыл, но с которым я встречался в боксерском клубе, и еще неизвестная мне величественная дама в облегающем ее точеную фигуру и сверкающем камнями платье.
Я не могу ни забыть, ни повторить те выражения, которые использовал Барни Магуайр, чтобы поинтересоваться у меня, кто я такой и что здесь делаю. Тем не менее – спасибо Свигги Моррисону за его гостеприимство – я незамедлительно напомнил боксеру о нашей прошлой встрече. И когда эти слова сорвались с моих губ, я решил еще добавить несколько деталей к своему рассказу.
– Вы наверняка запомнили моего друга Раффлса, – сказал я, – даже если не запомнили меня. На днях вы показали нам свои трофеи и попросили нас навестить вас в любой час дня или ночи после боя.
Я собирался уже добавить, что надеялся застать Раффлса здесь, чтобы разрешить наше пари по поводу ловушки для взломщиков, но внезапно Магуайр прервал мои излияния и, разжав свой смертоносный кулак, с грубоватым дружелюбием обхватил мою руку, а другой одновременно похлопал меня по спине.
– И правда! – воскликнул он. – А я ведь принял тебя за мерзкого грабителя, но ты прав, я тебя вспомнил! Не заговори ты, малец, и я бы пустил в ход свои кулаки. И не сомневайся в этом! Заходи, заходи и выпей со мной… Эй, Иосафат!
Секретарь только успел повернуть ключ в замке, но боксер оттащил его назад за ворот, в результате чего дверь осталась распахнутой, и мы видели, как свет из задней комнаты падает через перила на подножие узкой лестницы.
– В моей берлоге горит свет, – шепотом провозгласил Магуайр, – и чертова дверь открыта, хотя ключ все еще у меня в кармане и мы точно ее заперли! Вот вам и разговоры про воров, не так ли? Небеса, как я надеюсь, что хоть одного живого поймал! Вот что, леди и джентльмены, оставайтесь здесь, а я пойду посмотрю, что и как.