– Но он сказал, что не хочет идти, – объяснил я Раффлсу. – Это значит, что мы оба, при желании, можем посетить музей.
Раффлс посмотрел на меня с кривой усмешкой на губах, его настроение заметно улучшилось.
– Это будет довольно опасно, Банни. Если они действительно опознают тебя, то сразу же вспомнят и обо мне.
– Но ты же сам настаивал, что они тебя никогда не узнают.
– Да, я и правда не верю, что кто-то способен меня опознать. Как и в то, что в этой затее есть хоть малейший риск, но мы скоро и сами все увидим. Банни, я намерен воспользоваться пропуском, но не вижу причины, почему должен подвергать опасности тебя.
– Даже если я не пойду, когда ты предъявишь пропуск, мое имя все равно всплывет, – заметил я. – И если что-то произойдет, я быстро об этом узнаю.
– Значит, нет никакого смысла оставлять тебя без веселья?
– Верно, если произойдет худшее, особой разницы не будет.
– В пропуске указано, что явятся двое?
– Да.
– Стало быть, если им воспользуется только один человек, это может даже вызвать определенные подозрения?
– Возможно.
– Тогда мы оба пойдем, Банни! И я даю тебе слово, – воскликнул Раффлс, – что ничего плохого с нами не приключится. Но не проси увидеть именно реликвии Раффлса, и ты не должен слишком интересоваться ими, когда тебе их покажут. Оставь мне разговоры, я планирую выяснить, имеются ли у них хоть какие-то подозрения о моем воскрешении. Тем не менее я думаю, что могу гарантировать тебе определенное веселье, старина, в качестве небольшой компенсации за твои муки и переживания.
Погода в тот день стояла мягкая и туманная, можно было усомниться, что сейчас зима, если не считать тусклого солнца, пытавшегося пробиться сквозь туман. Мы с Раффлсом вынырнули из небытия у Вестминстерского моста и остановились на пару коротких мгновений, чтобы полюбоваться едва различимыми серыми силуэтами Аббатства и Парламента, выступавшими из золотистого тумана. Раффлс пробормотал что-то об Уистлере и Северне и даже выбросил едва начатую «Салливан», дым от которой мешал ему любоваться открывшимся видом. Из всех картин нашей преступной жизни именно эта сейчас наиболее ясно стоит у меня перед глазами. Но в тот момент я мало наслаждался видами, меня переполняли сомнения в том, сдержит ли Раффлс свое обещание и получится ли у него без риска развлечь нас обоих в стенах Черного музея.
Мы зашли на непреступную территорию и посмотрели в суровые лица полицейских, а в ответ они чуть ли не зевали, направляя нас через вращающиеся двери вверх по каменным ступеням. Столь небрежный прием со стороны представителей закона показался мне даже зловещим. В течение нескольких минут мы были предоставлены сами себе, стоя на ледяной лестничной площадке, и Раффлс по привычке воспользовался этим, чтобы обследовать помещение, в то время как я переминался с ноги на ногу перед портретом покойного комиссара Скотланд-Ярда.
– О, старый знакомый! – воскликнул Раффлс, присоединившись ко мне. – Однажды я даже обсудил с ним мое дело за обедом. Думается мне, что мы узнаем что-нибудь новое о себе в Черном музее. Несколько лет назад я посетил прежнее здание в Уайтхолле, и моим экскурсоводом тогда был один из их лучших детективов. В этот раз, может, будет также.
Но даже мне с первого взгляда стало ясно, что совсем молодой мужчина, появившийся на лестнице, скорее клерк, чем детектив. Его кожа была бледна настолько, что было трудно различить, где кончается высокий воротничок и начинается лицо. В руке у нашего экскурсовода поблескивал ключ, он тут же открыл одну из дверей в начале коридора и запустил нас в мрачное хранилище, в котором побывало гораздо меньше посетителей, чем в других аналогичных местах мира. Внутри царил холод, похожий на тот, который встречает вас при входе в склеп, клерку пришлось поднять жалюзи и снять покрывала с витрин, прежде чем мы смогли хоть что-нибудь разглядеть. В темноте были видны лишь расположившиеся рядами посмертные маски убийц с бесстрастными лицами на раздутых шеях, их призрачные приветствия были адресованы нам.
– Нам даже не нужно опасаться этого зеленого паренька, – прошептал Раффлс мне на ухо, пока клерк поднимал жалюзи. – Тем не менее мы должны соблюдать осторожность. Моя маленькая коллекция в углу, занимает что-то вроде ниши, только не смотри в ту сторону, пока нас туда не приведут.
Наша экскурсия должным образом началась с самых первых экспонатов, находившихся в ближайшей от двери витрине. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что я знаю об экспонатах гораздо больше, чем наш бледный гид. Он был переполнен энтузиазмом, но склонен к изложению недостоверных фактов. Первому же убийце он приписал совсем другое убийство и, даже не сделав паузы, в этом же предложении возмутительно оклеветал истинную жемчужину нашего племени.
– Этот револьвер, – начал он, – принадлежал знаменитому взломщику Чарльзу Пису. Вот его очки, это его ломик, а вот здесь его нож, им-то Чарли и убил полицейского.
Предпочитая во всем точность, я всегда стремлюсь оперировать только точными фактами и иногда, каюсь, навязываю подобное поведение и другим. Поэтому такой ситуации я уже не мог стерпеть и осторожно заметил:
– Это не совсем верно. Он никогда не использовал нож.
Молодой клерк повертел головой на крахмальном воротничке.
– Чарли Пис убил двух полицейских, – сказал он.
– Нет, это не совсем так: только один из них был полицейским, и Пис никого не убивал ножом.
Клерк принял поправку с кротостью ягненка. А я не смог бы сдержаться, даже чтобы спасти свою шкуру. Но Раффлс вознаградил меня таким сердитым пинком, какой только мог позволить себе, не привлекая при этом внимания.
– Кто такой этот Чарльз Пис? – спросил он с вкрадчивой бесцеремонностью судьи во время процесса.
Незамедлительный ответ клерка стал для нас неожиданностью:
– Он был величайшим из взломщиков, – сказал он, – пока старина Раффлс не занял его место!
– Величайший из прерафаэлитов, – пробормотал сам мастер, когда мы проходили по более безопасному отделу, посвященному обычным убийцам. Среди экспонатов были деформированные пули и ряды запятнанных кровью ножей, которые отняли жизни; тонкие плети, которыми наказывали, – «око за око», согласно заповедям на скрижалях Моисея; целая полка ощетинившихся дулами револьверов, как раз под рядом масок с закрытыми глазами и раздутыми шеями. Мое внимание привлекли гирлянды веревочных лестниц, но я отметил, что ни одна из них не могла сравниться с нашей… И наконец нашлась вещь, о которой клерк знал практически все. Это был небольшой жестяной портсигар с яркой этикеткой известной марки, но не «Салливан». Мы с Раффлсом, конечно же, знали об этом экспонате даже больше, чем наш гид-энтузиаст.
– Взгляните на это, – сказал наш экскурсовод, – вы никогда не догадаетесь об истории этой вещи! Даю вам двадцать попыток, и даже двадцатая не будет ближе к правде, чем первая.
– Даже не сомневаюсь, старина, – ответил Раффлс со сдержанным блеском в глазах. – Расскажите нам обо всем сами, чтобы сэкономить время.
Говоря это, он открыл собственную старую коробку известной марки табака, – там все еще было несколько сигарет и между ними лежали обернутые ватой кусочки сахара. Я смотрел, как Раффлс со скрытым удовлетворением взвешивает предмет в своей руке. В его действиях клерк увидел лишь интерес к загадке, который он и намеревался нас возбудить.
– Уверен, что вы ни за что не догадаетесь, сэр, – сказал он. – Это американская схема. Два хитрых янки попросили ювелира принести драгоценности в отдельную комнату в ресторан «Келльнер», где ужинали, чтобы они могли сделать выбор. Все шло гладко, пока они не заговорили об оплате, но вскоре все уладилось, потому как они были слишком умны, чтобы просто предложить забрать с собой то, за что они не заплатили. Нет, они лишь пожелали, чтобы украшения, которые они выбрали, положили в сейф и хранили, пока не придут деньги. Они попросили лишь запечатать ценности в какой-нибудь коробке, чтобы ювелир унес их с собой и неделю-другую не открывал и не взламывал печать. Разве не вполне честное условие, как вы считаете, сэр?
– Более чем, – согласился Раффлс напыщенно.
– Так же подумал и ювелир! – ликующе воскликнул клерк. – Видите ли, янки не выбрали и половину из того, что принес ювелир, они намеренно не торопились и действовали очень осмотрительно. Они даже оплатили часть того, что могли, в тот момент, просто для отвода глаз. Думаю, вы догадываетесь, чем все кончилось. Ювелир так никогда больше и не услышал о тех американцах, и когда он открыл коробку, все, что он обнаружил, – эти сигареты и кусочки сахара.
– Коробки-дубликаты? – закричал я, может быть слишком поспешно.
– Коробки-дубликаты! – пробормотал Раффлс с интонацией, достойной мистера Пиквика.
– Коробки-дубликаты! – торжествующе отозвался клерк. – Ну и смекалка у этих американцев, сэр! Чтобы узнать трюк вроде этого, стоит пересечь Атлантику, согласны, сэр?
– Полагаю, что так, – согласился серьезный джентльмен с седой гривой. – Если только… – добавил он внезапно, будто ему в голову пришла неожиданная идея, – если только это не сделал тот самый Раффлс.
– Это не мог быть он, – встрепенулся клерк, мотая головой на высоком воротнике. – В то время он давно уже спустился к Дэйви Джонсу.
– Вы в этом уверены? – спросил Раффлс. – Было ли найдено его тело?
– Найдено и похоронено, – уверенно заявил наш одаренный богатым воображением приятель. – По-моему, в Мальтере… или, возможно, в Гибралтаре. Точное место не помню.
– Вдобавок, – вставил я, весьма раздраженный всеми этими выдумками, но не забывая вносить и свой вклад, – Раффлс никогда бы не стал курить эти сигареты. Он признавал только одну марку. Его любимые… как же они назывались…
– «Салливан»? – на удивление правильно ответил клерк. – Все дело в привычке, – продолжал он, ставя коробку с яркой этикеткой на место. – Я попробовал их один раз, и мне они совсем не понравились. Это дело вкуса. Я вот что вам скажу, если говорить о хорошем и недорогом табаке, то лучше «Золотого жемчуга» не найдете, эти сигареты вчетверо дешевле.