Тайрис улыбнулся про себя и тут же сморщился – по полу шустро ползла большая толстая сколопендра.
– Тайрис, Тайрис.
Тайрис резко обернулся, вглядываясь во тьму, из которой раздался голос.
– Тайрис.
Горло будто сжала ледяная рука; теперь казалось, что голос раздаётся не снаружи, а звучит прямо в комнате. По телу прошел холодок, Тайрис замер, двигались только зрачки.
– Тайрис, Тайрис.
Сердце дёрнулось, в груди стонал и кололся страх.
Тайрис задержал дыхание.
Что-то легонько коснулось его ноги… вот опять, легчайшее касание, медленная щекотка на лодыжке. Он сидел не шевелясь. Изо рта вылетел тонкий писк, потому что матрас под ним вдруг начал подниматься…
…Нет, нет, нет, нужно немедленно прекратить. Всё это просто его выдумки. Опять мозг играет с ним в дурацкие игры. Наверное, дело в этой мерзкой сколопендре, которую он только что видел, наверное, она ползёт по ноге, а что до матраса – ну, это ему, видимо, просто почудилось. В комнате никого нет, и он сейчас это докажет. Докажет себе, что прекрасно понимает разницу между правдой и вымыслом. Докажет, что вовсе он не сходит с ума.
Тайрис скатился с матраса и встал на пол на колени, нагнулся, заглянул под кровать.
Оттуда на него таращился старик – тот, с пляжа.
– Тайрис, сын Теневика, сын тьмы, и что ты ему дашь, когда он придёт за тобой? – Старик злобно расхохотался, изо рта его капала слюна. Костлявая рука с набухшими венами потянулась к Тайрису. Улыбка стала ещё шире, расползлась по всему иссохшему лицу с мёртвой кожей и впалыми щеками. Глаза тонули в глазных впадинах, а зрачков не было вовсе, одни белки. И всё же они слепо уставились на Тайриса. Старик захрипел, стал задыхаться.
Теневик, Теневик заберёт тебя,
Теневик, Теневик унесёт тебя.
Воздух не вдохнуть, от ужаса не пошевелиться – Тайрис открыл рот, чтобы позвать на помощь, но не смог издать ни звука. Старик протянул руку ещё ближе, обломанные жёлтые ногти скользнули Тайрису по запястью.
Тайрис всё-таки сумел откатиться в сторону, прижался к стене.
Из коридора долетели звуки: бабушка пела у него под дверью.
– Бабуля! Бабуля! Спаси меня! Спаси!
Дверь распахнулась – и в комнату влетела бабушка, придерживая на груди халат персикового цвета.
– Тайрис, Тай? Боженька всемогущий, да что с тобой?
– Там кто-то под кроватью! – Голос дрогнул, слова едва прозвучали. – Там этот старик под кроватью, бабуля.
Бабушка моргнула, между бровей у неё появилась вертикальная морщинка. Рот раскрылся, но она тут же взяла себя в руки и заглянула под кровать:
– Нет, дорогой, нету там никого, только вольный воздух.
Тайрис дёрнул вниз пижаму, затряс головой:
– Есть, есть!
– Нет, Тай. Давай покажу тебе, – вызвалась бабуля, решительно пересекла комнату, взялась за край хлопковой простыни.
Он вцепился ей в руку. Изо рта рвался истошный крик:
– Нет, бабуля, не надо, не надо! Ну пожалуйста! Он там, внизу. Там, внизу.
– Ах ты ж. – Бабуля нагнулась, подняла простыню. – Вон, Тайрис, гляди, никого.
Тайрис вгляделся. Видел он только стену с другой стороны и свои кроссовки, которые затолкал под кровать.
– Но он там был! Был, бабуля! Поверь мне, пожалуйста! Был!
– Ну, Тай, дорогой мой, а теперь там никого нет.
Бабушка села на кровать, а Тайрис так и остался стоять на коленях.
– Что со мной такое? Что со мной, бабуля? – На глазах выступили слёзы. – Бабуленька, помоги мне, ну пожалуйста!
Он почувствовал, как она поглаживает его по голове.
– Тай, мальчик мой, так ты расскажи, что случилось-то.
– Не могу, не могу.
Бабушка подалась вперёд, ладонью отёрла ему слёзы:
– Тай, дорогой мой, кто ж тебе велит одному-то горевать по папе? Мама ж рядом, и я тоже. Гляди, как бы буря тебя изнутри не разорвала.
Он уставился ей в глаза:
– Но я не хочу про это думать, совсем не хочу. А в голове всё крутится тот последний раз, когда я видел папу. Бабуля, мне так хочется вернуться туда, сделать всё по-другому, вот если бы я показал ему, если бы сказал, что… – Он умолк, потому что больше не мог про это думать, уронил голову на ладони. Сквозь пальцы просачивались слёзы.
– Тай, ну пожалуйста, расскажи мне всё.
– Только ведь от рассказов ничего не изменится, да?
– Прошлое не изменится, изменится то, как ты видишь настоящее, как видишь себя, с чем идёшь в будущее. Коль во тьме ни лучика нет, значит, скоро рассвет.
Тай поглядел на бабушку, ожидая разъяснений.
– Самый тёмный час ночи – он перед самой зарёй. Это значит, что даже в самый тёмный час нельзя терять надежды, потому что скоро появится свет. Ты не сдавайся, внучок. – Глаза у бабушки блеснули, наливаясь слезами. – Уж я-то знаю, как оно больно, но ты не бегай от своих переживаний, Тайрис, потому что, куда ни беги, там с ними и встретишься.
Он постучал себя по голове.
– У меня вот тут, бабуля, всё совсем перемешалось. – Потом он снова закрыл лицо ладонями – не мог он на неё смотреть, зато слова так и посыпались: – Я вообще больше не понимаю, что происходит. Знаю, что это глупо, но я боюсь – а чего боюсь, не понимаю, и ещё происходят все эти странные вещи. Как это прекратить, не знаю. Я перестал понимать, что на самом деле, а что нет. Ну, как вот этот старик, бабуля, старик и его стишок.
– Какой стишок, внучок? – Она мягко отвела его ладони от лица, посадила на кровать с собой рядом.
– Про Теневика, который меня заберёт.
Бабуля слегка покачнулась и крепче сжала руку Тайриса.
– Ку-ку, мы вернулись! – это долетел из прихожей мамин голос.
– Только, пожалуйста, ничего маме не говори, бабуля! Она разволнуется. Ну, пожалуйста! – Он схватил её за руку.
Бабушка молчала. Лоб её прорезала глубокая морщина.
– Бабуля?
– Прости, дорогой. Я… я… – Она будто бы задыхалась, а в глазах у неё Тайрис снова увидел страх, даже почувствовал, что она дрожит. – Что… что ты сказал?
Он покачал головой:
– Ничего.
Бабуля рассеянно поцеловала его в щёку, поднялась, торопливо подошла к окну, заперла его на все запоры.
– Ты чего, бабуля?
– Тебя, внучок, это не касается, ничего, – произнесла она неуверенно. – Просто… просто чтобы все были живы-здоровы… ну, ложись, отдыхай.
Бабуля вышла, Тайрис вгляделся в задвижки на окне. Сердце сжалось от страха. Он слушал, как шаркают по коридору бабушкины ночные туфли и изо всех сил старался не думать про старика. А потом мысли его почему-то унеслись обратно в тот мартовский день, когда они с мамой ехали на машине из аэропорта. В тот день, когда он всё узнал.
Он тогда будто онемел, потерялся, сжался в комок, дыхание сбивалось, всё тело пронзала невыносимая боль – он раньше и помыслить не мог, что существуют такие ощущения. Вот и сейчас желудок сжался, когда Тайрис вспомнил мамины слёзы и свои вопли – их он слышал до сих пор…
– Ты должна была мне позвонить! Мам, ну почему ты мне не позвонила, ничего не сказала! Я бы прилетел обратно, вернулся домой!
– Тай, я поступила так, как считала нужным, я не хотела ничего тебе говорить, пока ты в Афинах, и уж всяко не хотела, чтобы ты летел обратно и пытался справиться с этим один. Я решила, что надо подождать. Прости меня, сынок, я хотела как лучше. А ещё мы с папой оба знали, какие это для тебя важные соревнования. Он бы хотел, чтобы ты остался.
– Но нужно было мне раньше сказать, мама! Ты должна была мне всё сказать. А я бегал какие-то дурацкие дистанции, вместо того чтобы вернуться домой!
– Сыночек, я просто хотела, чтобы ты ещё пару дней пожил спокойно, а от твоего возвращения ничего бы не изменилось, было уже поздно, у папы случился очень тяжелый сердечный приступ, он умер за несколько минут.
– Прекрати! Не говори так! Ненавижу тебя! Ненавижу!
…На самом деле никакой ненависти к ней он не чувствовал. Тайрис ненавидел себя. Ненавидел своё состояние. Ненавидел воспоминания о последнем своём разговоре с папой, но главное – ненавидел жизнь, в которой папы больше не было.
Он сдерживал вопль, пытался вытеснить из головы все мысли, и тут заметил на простыне красные пятнышки и понял, что волдыри у него на пальце вскрылись, из них снова сочится кровь…
Глава 15
Утреннее небо переливалось яркими оттенками синего. Тайрис, Марвин и Элли стояли у входа в бабушкин садик с гуавами – они росли вдоль дороги за домом. Тайрис улыбался, пытаясь изобразить, что всё с ним в порядке. За завтраком мама заметила, что у него тёмные круги под глазами, и хотела отправить его обратно в постель. Но сам он знал, что больше не заснёт, а лежать и думать ему не хотелось. Сейчас же он изо всех сил пытался сосредоточиться и понять, чего от него ждут.
– Тай, у тебя точно всё хорошо? – спросила Элли. – Ты чего-то всё время молчишь.
– Всё в порядке. Спасибо, – ответил он, надеясь, что говорит не слишком резко – не хотелось бы после вчерашнего.
– Можешь с нами не ходить, если не хочешь.
Тайрис ещё раз улыбнулся, но в висках застучало. Он хотел выглядеть нормально, вести себя нормально, вот только нормальным себя не чувствовал. Как будто был где-то не здесь, как бы смотрел на себя сквозь окно.
– Да всё в порядке…
– Но я не хочу, чтобы ты…
– Элли! Ну прекрати. Пожалуйста! – рявкнул Тайрис, хотя и не хотел ей хамить. – Я же сказал, что в порядке, так что не надо об этом больше, ладно? – Повисло неловкое молчание, а потом, пытаясь говорить жизнерадостно (и думая, что выходит как-то пискляво), Тайрис добавил: – В общем, вы готовы? За дело?
Элли посмотрела на Тайриса, потом на Марвина, потом осторожно села на велосипед, который они держали с двух сторон. Глаза у неё сверкнули, она половчее устроилась на сиденье.
– Держись за руль, а ноги пока поставь на землю. – Тайрис улыбнулся.