— Но люди могли посмотреть в учебники по истории и увидеть…
— Слова, юноша. Больше ничего. Люди играют со временем с тех самых пор, как стали людьми. Тратят его попусту, убивают, экономят, наверстывают. Уж поверь мне. Головы людей созданы для игр со временем. Они делают то же, что и мы, но мы лучше обучены и обладаем рядом дополнительных способностей. И мы многие века потратили на восстановление порядка. Посмотри как-нибудь на работу Ингибиторов в обычный, спокойный день. Они непрерывно перемещают время, растягивают его в одном месте, сжимают в другом… Нелегкая работенка. Я не допущу, чтобы второй раз все пошло прахом. Если это случится, восстанавливать будет нечего.
Лю-Цзе посмотрел на тлеющие угли.
— Забавно то, — промолвил он, — что в самом конце жизни Когду начали приходить всякие курьезные мысли по поводу времени. Помнишь, я рассказывал, что он считал время живым? По крайней мере, говорил, что оно ведет себя как живое существо… Очень странная идея. Он утверждал, что встречался с временем и оно оказалось женщиной. Так ему показалось. Все твердят, мол, это такая сложная метафора… Быть может, я сильно стукнулся головой или со мной еще что случилось, но в тот день, посмотрев буквально за мгновение до взрыва на стеклянные часы, я увидел…
Он встал и взял в руки метлу.
— Пора продолжать путь, сынок. Еще две-три секунды, и мы в Бонг-Футе.
— Но ведь ты не закончил свой рассказ, — сказал Лобсанг, торопливо вскакивая на ноги.
— Это была так, стариковская болтовня, — отмахнулся Лю-Цзе. — Когда тебе переваливает за седьмую сотню, мысли начинают слегка путаться. Идем же.
— Метельщик?
— Да, отрок?
— А зачем мы тащим с собой эти маховики?
— Всему свое время, отрок. Надеюсь.
— Мы несем с собой запас времени, правильно? И если время остановится, мы сможем продолжить свой путь. Как… ныряльщики?
— Прямо в точку.
— И?..
— Еще вопрос?
— Время — это «она»? Никто из учителей даже не упоминал об этом, и в свитках я ничего подобного не видел.
— Не смей даже думать об этом. Когд написал… ну, в общем, это называется Тайным Свитком. Его хранят в закрытой комнате. Видеть его разрешается только настоятелю и самым старшим монахам.
Лобсанг не мог не обратить на это внимания.
— В таком случае как ты…
— Не думаешь же ты, что столь высокопоставленные лица сами подметают там пол? — осведомился Лю-Цзе. — А там ужасно много пыли.
— И что в этом свитке написано?
— Я прочел совсем немного. Почувствовал себя как-то неловко, — ответил Лю-Цзе.
— Ну и? Что же там было?
— Поэма о любви. Кстати, очень талантливо написанная.
Лю-Цзе принялся нарезать время, и тело его сразу потеряло свои очертания, а затем потускнело и вовсе исчезло. Зато на заснеженном поле появилась цепочка следов.
Лобсанг обернулся во время и последовал за ним. Вдруг из ниоткуда возникло воспоминание: «Когд был прав».
Тик
Существует множество похожих на склады помещений. Особенно много их в каждом старом городе, вне зависимости от того, насколько дорога земля под застройку. Иногда пространство просто теряется.
Строится мастерская, а рядом — еще одна. Фабрики, кладовые, сараи и пристройки ползут друг к другу, встречаются и сливаются. Крышами пространств между наружными стенами служит рубероид. Участки земли странной формы колонизируются сколачиванием стен и вырубкой дверных проемов. Ненужные двери закрываются штабелями дров или новыми стеллажами для инструментов. Старики, которые знали, где что находилось, переезжают и умирают, как мухи, которыми усыпаны толстые паутины на заляпанных грязью окнах. А у молодых людей, привыкших жить в шумном мире урчащих станков, малярных мастерских и заваленных деталями верстаков, на всякие исследования просто нет времени.
Итак, стоит себе склад с очень-очень грязной стеклянной крышей, и каждый из четырех хозяев фабрики считает, что этот склад принадлежит кому-то из остальных трех, если вообще вспоминает о его существовании. В действительности каждому из них принадлежало по одной стене, а кто именно возводил над ними крышу, этого уже и не помнят. За стенами со всех четырех сторон люди и гномы ковали железо, пилили доски, вили веревки и вворачивали винты. Но здесь царила тишина, ведомая только крысам.
Как вдруг возникло движение в воздухе, впервые за несколько лет. Клубки пыли покатились по полу. Крошечные пылинки замерцали, кружась в лучах света, что с трудом пробивались сквозь грязную крышу. В окружающем пространстве пришла в движение, невидимо и едва уловимо, материя. Она поступала из бутербродов рабочих, из скопившейся в сточных канавах грязи и голубиных перьев, молекулами и атомами она незаметно стекалась в центр пустого склада.
Материя закрутилась спиралью. В конце концов, приняв несколько странных, древних и кошмарных образов, она превратилась в леди ле Гион.
Леди ле Гион качнулась, но все же сумела сохранить вертикальное положение.
Потом появились другие Аудиторы, и когда это случилось, могло показаться, что на самом деле они всегда не были здесь. Мертвая серость света просто приняла отчетливые очертания, они появились как корабли из тумана. Вы пристально смотрите на туман и вдруг понимаете, что часть его на самом деле — это корпус, и он надвигается, и вам остается только бежать со всех ног к спасательным шлюпкам.
— Я не могу больше перевоплощаться туда-сюда, — сказала леди ле Гион. — Слишком болезненно.
«О, вы можете объяснить, что есть боль? — сказал один. — Мы часто задумываемся над этим».
— Нет, вряд ли. Это относится к… телу. Не слишком приятное ощущение. Начиная с этого мгновения я остаюсь в теле.
«Это может быть опасно», — сказал один.
Леди ле Гион пожала плечами.
— Мы через это уже проходили. Это всего-навсего внешняя оболочка, — ответила она. — И подумать только, именно эта оболочка так упрощает общение с людьми!..
«Вы пожали плечами. И говорите ртом. Отверстием для воздуха и еды», — сказал один.
— Поразительно, верно?
Тело леди ле Гион отыскало старый ящик, подтащило поближе и село на него. Мышцы действовали почти автоматически.
«Вы ведь не едите, не так ли?» — сказал один.
— Пока нет.
«Пока нет? — сказал один. — В связи с этим возникает весьма неприятный вопрос об… отверстиях».
«А как вы научились пожимать плечами?» — сказал один.
— Тело делает это самостоятельно, — ответила ее светлость. — Раньше мы этого не понимали, да? Судя по всему, большую часть вещей оно исполняет автоматически. Не требуется ни малейших усилий для того, чтобы стоять вертикально. И с каждым разом любое движение становится проще.
Тело изменило положение и скрестило ноги. «Поразительно, — подумала она. — Оно само сделало так, чтобы ему стало удобно. Мне не пришлось даже думать об этом. А мы и не подозревали».
«Могут возникнуть вопросы», — сказал один.
Аудиторы ненавидели вопросы. Они ненавидели их почти так же сильно, как решения, а решения — почти так же, как индивидуальную личность. Но больше всего они ненавидели то, что движется беспорядочно.
— Поверьте, все будет в порядке, — промолвила леди ле Гион. — Мы не будем нарушать никакие правила. Всего-навсего остановится время, вот и все. После этого воцарится идеальный порядок. Все живы-здоровы, только не двигаются. Очень аккуратно.
«И мы сможем завершить систематизацию», — сказал один.
— Именно так, — подтвердила леди ле Гион. — Этот человек сам хочет закончить работу. Как ни странно, он совершенно не задумывается о последствиях.
«Превосходно», — сказал один.
Возникла одна из тех пауз, в течение которой никто не был готов говорить, а потом…
«Опишите нам… На что это похоже?» — сказал один.
— Похоже что?
«Быть безумным. Быть человеком», — сказал один.
— Очень необычные ощущения. Дезорганизация. Мышление происходит одновременно на нескольких уровнях. Существуют явления, которым мы не придумали названия. Например, мысль о еде приобрела для меня некоторую притягательность. Тело говорит мне об этом.
«Притягательность? Как притяжение?» — сказал один.
— Да-а. Еда притягивает человека.
«Еда в больших количествах?» — сказал один.
— Даже в маленьких.
«Но насыщение — это просто функция. Какая может быть… притягательность в выполнении функции? Достаточно понимания того, что она жизненно необходима для выживания», — сказал один.
— Этого я объяснить не могу, — ответила леди ле Гион.
«Вы настойчиво продолжаете использовать личное местоимение», — сказал один Аудитор.
«И вы не умерли! — добавил один Аудитор. — Быть личностью значит жить, а жить значит умереть!»
— Да. Я знаю. Но людям необходимо использовать личные местоимения. Они делят вселенную на две части. Темноту за глазами, где живет тихий голос, и все остальное. Это… ужасное чувство. Тебя как будто… непрерывно допрашивают.
«А что такое тихий голос?» — сказал один.
— Иногда мышление похоже на разговор с другим человеком, но этот человек — тоже ты.
Она поняла, что ее слова встревожили остальных Аудиторов.
— Мне бы не хотелось пребывать в этой оболочке дольше, чем это необходимо, — сказала она и вдруг поняла, что солгала.
«Мы вас не виним», — сказал один.
Леди ле Гион кивнула.
Аудиторы могли заглядывать в головы людей. Могли видеть там возникновение и бурление мыслей. Но читать мысли они не могли. Потоки энергии перетекали от одного нервного узла к другому, мозг сверкал, словно страшдественская игрушка. Но что именно там происходит, Аудиторы не понимали.
И тогда они создали человека.
Поступить так было вполне логично. Они и раньше использовали людей в качестве своих агентов, потому что еще давным-давно поняли: ради достаточного количества золота многие люди готовы на что угодно. Это казалось Аудиторам весьма странным, потому что для человеческого тела золото не обладало никакой ценностью — это тело нуждалось в железе, цинке и меди и лишь в ничтожных количествах золота. Поэтому они пришли к логическому выводу, что нуждающиеся в золоте люди ущербны, а значит, любая попытка использовать их обречена заранее. Но