— Мне кажется, сейчас совсем не время запускать часы, — возразила леди ле Гион, продолжая подбираться к верстаку.
Молоток, лежавший там, все так же манил.
— Доктор Хопкинс, я вижу вспышки, — настойчиво произнес Джереми, глядя прямо перед собой.
— Только не вспышки! Только не вспышки! — воскликнул доктор Хопкинс.
Он схватил с чайного подноса ложку, воззрился на нее, отбросил через плечо, выплеснул чай из чашки, отбил горлышко флакона с синей микстурой о край верстака и, разбрызгивая лекарство во все стороны, налил полную чашку.
Молоток лежал всего в нескольких дюймах от руки ее светлости. Она не смела оглядываться, но чувствовала, что он лежит именно там. Пока Аудиторы глазели на дрожащего Джереми, она позволила пальцам легонько пробежаться по поверхности верстака. Ей даже не нужно было сходить с места. Достаточно было взмахнуть рукой.
Она увидела, как доктор Хопкинс пытается поднести чашку к губам Джереми. Юноша вскинул руки к лицу, и локоть его врезался в чашку, заливая микстурой пол.
Пальцы леди ле Гион сжались вокруг рукоятки. Резко взмахнув рукой, она метнула молоток в часы.
Тик
Бой для той стороны, что послабее, развивался крайне неудачно. Войска заняли неправильные позиции, тактика была не выстроена, а стратегией, судя по всему, и вовсе не заморачивались. Армия Красных наступала по всему фронту, безжалостно выкашивая остатки наголову разбитых и спасавшихся бегством батальонов Черных.
На их лужайке было место только для одного муравейника…
Смерть нашел Войну прячущимся среди травинок. Он всегда восхищался его вниманием к деталям. Война был облачен в полные доспехи, но человеческие головы, которые он обычно привязывал к седлу, теперь заменили муравьиные головы с жвалами, усиками и всем остальным.
— КАК ТЫ ДУМАЕШЬ, ОНИ ТЕБЯ ВИДЕЛИ? — спросил он.
— Сомневаюсь, — ответил Война.
— ОНИ БЫЛИ БЫ ПОЛЬЩЕНЫ ТВОИМ ПРИСУТСТВИЕМ.
— Ха! Единственный приличный театр войны в наши дни, — буркнул Война. — Именно это мне в муравьях и нравится. Эти подонки ничему никогда не учатся!
— СОГЛАСЕН. ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ВЫДАЛИСЬ ДОСТАТОЧНО МИРНЫМИ, — сказал Смерть.
— Мирными? — воскликнул Война. — Ха! Мне уже пора менять имя на «Предупредительные Маневры» или «Урегулирование Путем Мирных Переговоров»! А помнишь старые добрые времена? Воины сражались с пеной у рта! Руки-ноги разлетались по сторонам! Великие времена, да? — Он наклонился и огрел Смерть по спине. — Я свежую, ты пакуешь, а?
«Звучит многообещающе», — подумал Смерть.
— КСТАТИ, О СТАРЫХ ВРЕМЕНАХ, — осторожно заметил он. — НАДЕЮСЬ, ТЫ ПОМНИШЬ НАШУ ТРАДИЦИЮ? НУ И ПРОСКАЧУТ ЧЕТЫРЕ ВСАДНИКА… И ТАК ДАЛЕЕ.
Война посмотрел на него озадаченно.
— Знаешь, старина, вот как рукой стерло. Ты хотя бы намекни, а?
— Я ПОСЛАЛ ПРИЗЫВ.
— Так, и что? Вообще ничего не напоминает…
— АБОКРАЛИПСИС? — сказал Смерть. — КОНЕЦ СВЕТА?
Война по-прежнему таращился на него.
— В дверь стучат, а дома пусто. Вот честно, старина, не вру. Кстати, о доме… — Война оглянулся туда, где корчились жертвы недавней резни. — Перекусить не хочешь?
Травяной лес вокруг них вдруг принялся уменьшаться. Вскоре он превратился в обычную траву, которая росла на лужайке возле дома.
Это был древний вигвам. А где еще, спрашивается, мог жить Война? Но Смерть заметил плющ, вьющийся по одному из шестов. Раньше Война не позволял себе подобных сантиментов. Крошечный червь сомнения начал исподволь свою работу.
Заходя в вигвам, Война повесил шлем у входа, а раньше он не снимал его ни на секунду. И на скамьях вокруг очага раньше сидели воины, а воздух был тяжелым, пропитанным пивом и потом.
— К нам в гости заглянул старый друг, дорогая, — объявил Война.
Госпожа Война готовила что-то на современной чугунной плите, которая была установлена над очагом и от которой тянулись к дыре в крыше блестящие трубы. Она кивнула Смерти так, как кивает жена человеку, которого муж, несмотря на многократные предупреждения, неожиданно приволок домой из пивной.
— На обед кролик, — заявила она и добавила тоном женщины, которую обременили лишними хлопотами и которая позднее непременно потребует расплаты. — Очень надеюсь, что на троих его хватит.
Война наморщил широкое красное лицо.
— А я люблю кролика?
— Да, дорогой.
— А мне казалось, что я люблю говядину.
— Нет, милый. Тебя от нее пучит.
— О, — Война вздохнул. — А лук? Лук будет?
— Ты не любишь лук, дорогой.
— Не люблю?
— Из-за проблем с желудком.
— О.
Война смущенно улыбнулся Смерти.
— Будет кролик. Э… Дорогая, а я обычно участвую в Абокралипсисе?
Госпожа Война подняла крышку со сковороды и со злостью воткнула во что-то вилку.
— Нет, дорогой, — твердо заявила она. — Ты там всегда простужаешься.
— А я думал, э, что такие события мне нравятся.
— Нет, дорогой, не нравятся.
Смерть наблюдал за происходящим как завороженный. Он никогда даже не предполагал, что воспоминания можно хранить в чужой голове.
— Может, мне нравится пиво? — робко спросил Война.
— Нет, не нравится.
— Не нравится?
— Нет, от него тебе становится плохо.
— Ага, а как я себя чувствую по поводу бренди?
— Тебе не нравится бренди, дорогой. Тебе нравится специально приготовленный витаминный овсец.
— Да, конечно, — мрачно согласился Война. — Совсем забыл. — Он бросил на Смерть робкий взгляд. — Кстати, вполне так ничего зелье.
— Я МОГУ ПОГОВОРИТЬ С ТОБОЙ? — спросил Смерть. — С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ?
Война выглядел озадаченным.
— А мне нравится…
— С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ! — прогрохотал Смерть.
Госпожа Война повернулась и наградила Смерть надменным взглядом.
— Ты не думай, я тебя насквозь вижу, — чопорно промолвила она. — И не дай боги, у него после твоих разговорчиков язва проснется! Я тебя предупредила!
Госпожа Война, насколько помнил Смерть, когда-то была валькирией. Это было еще одной причиной, по которой следовало крайне осторожно вести себя на поле брани.
— Слушай, старина, а тебя никогда не прельщала перспектива семейной жизни? — спросил Война, когда его дражайшая половина вышла.
— НИКОГДА. НИ В КАКОМ СМЫСЛЕ.
— Почему?
Смерть был обескуражен. С таким же успехом можно было спросить у кирпичной стены, что она думает о стоматологии. Данный вопрос не имел никакого смысла.
— Я ВСТРЕЧАЛСЯ С ДВУМЯ ДРУГИМИ, — промолвил он, меняя тему. — ГОЛОДУ НАПЛЕВАТЬ, А ЧУМА ИСПУГАЛСЯ.
— Так мы остались вдвоем? Против Аудиторов? — уточнил Война.
— НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ.
— Будучи Войной, могу поведать тебе множество правдивых историй о том, что ждет очень слабые армии, которые сражаются за правое дело.
— Я СТОЯЛ РЯДОМ С ТОБОЙ НА ПОЛЕ БОЯ.
— Моя правая рука совсем не та, что была раньше… — пробормотал Война.
— ТЫ БЕССМЕРТЕН. И ТЫ НИЧЕМ НЕ МОЖЕШЬ БОЛЕТЬ, — сказал Смерть, но он видел встревоженный, слегка затравленный взгляд Войны и понимал, что исход разговора может быть только один.
Быть человеком означает постоянно меняться, вдруг понял Смерть. А всадники были порождены людьми. Люди придали им определенную форму, определенный внешний вид. И как это происходило с богами, зубными феями, Санта-Хрякусом, их форма меняла их содержание. Они никогда не смогут стать людьми, но подцепят определенные человеческие черты, как заразную болезнь.
Ничто, абсолютно ничто не способно обладать лишь одним измерением. В этом вся проблема. Люди могут представить себе существо, которого назовут Голодом, однако если они наделят его руками и ногами, значит, у него появится и разум. То есть это существо будет способно мыслить. Но ни один мозг не может все время думать о нашествии саранчи, и только об этом.
Осложнение за осложнением. Надо предпринимать какие-то срочные меры. Как все изменилось.
«К СЧАСТЬЮ, — подумал Смерть. — Я КАК РАЗ СОВСЕМ НЕ ИЗМЕНИЛСЯ. ОСТАЛСЯ ТАКИМ, КАКИМ БЫЛ ВСЕГДА».
Одиноким всадником.
Тик
Молоток завис на полпути, так и не долетев до часов. Господин Белый подошел и взял его из воздуха.
— Право, ваша светлость, — сказал он. — Вы думали, мы за вами не следим? Эй, как там тебя, Игорь, готовь часы!
Игорь посмотрел на него, потом на леди ле Гион, потом снова на него.
— Фпафибо, но я выполняйт приказ только мафтера Джереми, — сообщил он.
— Если ты запустишь часы, настанет конец света! — воскликнула леди ле Гион.
— Что за глупая мысль, — ответил господин Белый. — Мы смеемся над ней.
— Ха-ха-ха, — послушно сказали остальные Аудиторы.
— Не надо мне никаких лекарств! — выкрикнул Джереми, отталкивая от себя доктора Хопкинса. — И без людей, которые мне вечно указывают, я тоже как-нибудь обойдусь! А ну, заткнитесь все!
Воцарившуюся тишину нарушили донесшиеся с небес раскаты грома.
— Спасибо, — промолвил Джереми уже более ровным голосом. — Надеюсь, сейчас я пребываю в здравом уме, а значит, я попытаюсь рассмотреть это дело здраво. Часы — измерительный прибор. Я создал идеальные часы, миледи. То есть дамы и господа. И часы эти станут переломным моментом в истории измерения времени.
Он поднял руку и перевел стрелки часов почти на час пополудни. Потом опустил руку, заставив маятник качнуться.
Мир продолжал существовать.
— Видите? Вселенная не прекратила свое существование даже ради моих часов, — продолжил Джереми. Он скрестил руки на груди и сел на стул. — Смотрите же, — спокойно сказал он.
Часы едва слышно тикали. Затем в окружавших их механизмах что-то загремело. Зеленоватые, заполненные кислотой толстые стеклянные трубки издали ядовитое шипение.
— Ага, — констатировал доктор Хопкинс. — Судя по всему, ничего не случилось. Какое счастье.
Искры пробежали по установленному над часами громоотводу.
— Таким образом прокладывается путь для молнии, — довольным тоном пояснил Джереми. — Посылаем крошечную молнию вверх, а более мощная спускается вниз…