ия предпринимает ряд автоматических действий, не ставя мозг в известность.
К примеру, открывает рот.
— Вот и хорошо, — сказал Лю-Цзе, поднимая руку. — На здоровьице!
Дверь была не более вещественной, чем туман. В мастерской действительно присутствовали Аудиторы, но Сьюзен пробежала сквозь них, словно призрак.
Часы светились, однако, когда она направилась к ним, сразу начали удаляться. Пол разматывался под ее ногами, тянул назад. Часы стремительно мчались в сторону далекого горизонта событий. Одновременно они увеличивались в размерах, становились иллюзорными, словно один и тот же объем часов стремился захватить большее пространство.
Происходили и другие события. Она мигнула, но мгновения тьмы не последовало.
«Ага, — догадалась она, — значит, смотрю я не глазами. Так, что еще? Что со мной случилось? Моя рука… выглядит нормальной, но нормальная ли она в действительности? Я стала больше или меньше? Что?..»
— Ты всегда такая? — раздался голос Лобсанга.
— Какая? Я чувствую твою руку, слышу твой голос, по крайней мере, думаю, что слышу. Может, все происходит в моей голове… но я не чувствую, что бегу…
— Такая… аналитическая?
— Конечно. А что я должна думать? «Ах, мои лапки! Ах, мои усики!», да? Так или иначе, все это слишком лобово. Слишком метафорически. Органы чувств рассказывают мне сейчас сказки, поскольку не могут справиться с тем, что имеет место в действительности…
— Не отпускай мою руку.
— Все в порядке. Я тебя не отпущу.
— Я велел, чтобы ты не отпускала мою руку, потому что в противном случае твое тело разом станет меньше атома.
— О.
— И не пытайся представить, как все это выглядит со стороны. А вот и часссы-ы-ы-ы…
Рот господина Белого закрылся. Удивление сменилось ужасом, затем настала очередь потрясения, и под конец — величайшего блаженства.
Он начал ломаться, словно огромный и сложный пазл, состоявший из мельчайших кусочков, которые начали постепенно осыпаться по краям и исчезать.
Последними испарились губы. Некоторое время они висели в воздухе, а потом исчезли.
Недоеденное кофейное зернышко упало на мостовую. Лю-Цзе быстро наклонился и поднял его, потом схватил топор и замахнулся им на оставшихся Аудиторов. Все как один отшатнулись, словно загипнотизированные этим символом власти.
— Кому он теперь принадлежит? — спросил Лю-Цзе. — Ну говорите, кому?
— Мне! Мне, госпоже Кротовой! — закричала женщина в сером.
— Нет, мне, господину Оранжевому! Кротовый, подумать только! Есть ли вообще такой цвет?! — закричал господин Оранжевый.
— Значит ли это, что нам следует обсудить иерархию? — задумчиво произнес один Аудитор из толпы.
— Конечно нет! — Господин Оранжевый аж запрыгал от возбуждения.
— Ну, это вы решайте сами, — сказал Лю-Цзе и подбросил топор высоко в воздух.
Сотни пар глаз следили за его падением.
Господин Оранжевый успел к топору первым, но госпожа Кротовая наступила ему на пальцы. После началась всеобщая неразбериха и, судя по воплям, доносившимся из толпы, настоящее побоище.
Лю-Цзе взял за руку ошеломленную Едину.
— Может, пойдем? — предложил он. — О, не смотри ты на меня так. Давно хотел опробовать один фокус, которому меня научили йети. Правда, было немного больно…
Из толпы донесся истошный крик.
— Демократия в действии, — с довольным видом констатировал Лю-Цзе.
Он поднял взгляд.
Разгоревшийся над миром пожар почти погас. Интересно, кто победил?
Впереди виднелся яркий голубой свет, а за спиной мерцало что-то тусклое, темно-красное. Самое странное, Сьюзен видела и то и другое, не открывая глаз и не поворачивая головы. А вот себя она не видела — ни с открытыми, ни с закрытыми глазами. Лишь слабое пожатие ее… это называлось, кажется, пальцы?., напоминало ей о том, что сейчас она нечто большее, нежели просто точка зрения.
И чей-то смех совсем рядом.
— Как говорил метельщик, сначала нужно найти учителя, а уж потом ты обретешь Путь, — сообщил голос.
— Ну и? — спросила Сьюзен.
— Вот мой Путь. Путь домой.
А потом раздался звук — очень примитивный и совсем не романтичный. Джейсон любил так играться с линейкой — он клал ее на край парты, а потом поднимал и отпускал ее другой конец. В общем, раздался такой вот звук, и путешествие закончилось.
Впрочем, возможно, оно даже и не начиналось. Сверкающие стеклянные часы стояли прямо перед Сьюзен. Голубое свечение внутри их погасло. Сейчас это были просто часы, абсолютно прозрачные и мирно тикающие.
Сьюзен посмотрела вдоль своей руки, а потом вдоль его руки на Лобсанга. Он отпустил ее ладонь.
— Мы на месте, — сказал он.
— А часы?.. — спросила Сьюзен, вдруг осознав, что глубоко и часто дышит, пытаясь восстановить дыхание.
— Это лишь часть часов, — объяснил Лобсанг. — Другая часть.
— Которая находится вне нашей вселенной?
— Да. У часов много измерений. Не надо бояться.
— В жизни никогда и ничего не боялась, — все еще пытаясь отдышаться, буркнула Сьюзен. — Я не пугаюсь. Скорее, начинаю злиться. Вот и сейчас со мной происходит нечто подобное. Ты Лобсанг или Джереми?
— Да.
— Ага, спасибо. Сама нарвалась. Ты Лобсанг и ты Джереми?
— Уже ближе. Всегда будут помнить их обоих. Но я предпочел бы, чтобы ты называла меня Лобсангом. У Лобсанга более приятные воспоминания. Мне никогда не нравилось имя Джереми, даже когда я был Джереми.
— Ты правда они оба?
— Надеюсь, я лучшее, что в них было. Они были такими разными, и оба были мной, родившимся два раза с промежутком в одно мгновение. И оба в одиночку были весьма несчастны. Наводит на мысль: так ли уж не права астрология?
— Не сомневайся, в ней неправоты хватает, — уверила Сьюзен. — И обманов, и выдачи желаемого за действительное, и сознательного введения в заблуждение.
— Ты никогда не сдаешься, да?
— Вроде пока не собираюсь.
— Почему?
— Ну, наверное, по одной простой причине. Когда все вокруг паникуют, должен же найтись хоть кто-то, способный взять себя в руки и вылить мочу из туфли.
Часы тикали. Маятник раскачивался. Но стрелки не двигались.
— Занятно, — кивнул Лобсанг. — Кстати, ты, случайно, не последовательница Пути госпожи Космопилит?
— Я даже не знаю, кто она такая, — ответила Сьюзен.
— Уже отдышалась?
— Да.
— Тогда поворачиваем.
Личное время снова начало отсчет, как вдруг откуда-то сзади донесся чей-то голос:
— Прошу прощения, это, случаем, не ваше?
Появилась стеклянная лестница. Наверху стоял мужчина, одетый точь-в-точь как исторический монах, а также с бритой головой и в сандалиях. Его взгляд говорил о многом. Госпожа Ягг была права, описав его как молодого человека, слишком долго бывшего юношей.
Он держал за шиворот отчаянно отбивавшегося Смерть Крыс.
— Э… Он сам по себе, — сказала Сьюзен, а Лобсанг поклонился.
— Тогда, пожалуйста, заберите его с собой. Мы не можем позволить ему шнырять тут. Привет, сынок.
Лобсанг подошел к нему, и они обнялись — коротко и формально.
— Отец, — сказал, выпрямившись, Лобсанг. — Это Сьюзен. Она очень помогла мне.
— Не сомневаюсь. — Монах улыбнулся Сьюзен. — Она — само олицетворение готовности помочь.
Он поставил Смерть Крыс на пол и легонько подтолкнул вперед.
— О да, я очень надежный человек, — сказала Сьюзен.
— И невероятно саркастический, — добавил монах. — Я — Когд. Спасибо, что к нам присоединились. И помогли нашему сыну найти себя.
Сьюзен переводила взгляд с сына на отца. Слова и жесты были высокопарными и холодными, но она чувствовала, что между ними происходит обмен информацией, в котором она не способна принять участие, и этот процесс куда быстрее речи.
— Разве мы не должны попытаться спасти мир? — спросила она. — Конечно, я никого не хочу торопить…
— Я должен сделать еще кое-что, — ответил Лобсанг. — Встретиться с матерью.
— А у нас есть на это вре… — Сьюзен замолчала, а потом добавила: — Ну конечно есть. Все время мира.
— О нет, — возразил Когд. — Гораздо больше. И еще чуть-чуть, чтобы спасти мир.
Появилась Время. Снова создалось впечатление, что неясный силуэт, возникший в воздухе, состоит из миллионов частичек, которые сливаются воедино, заполняя форму в пространстве. Сначала медленно… а потом вдруг появилась она.
Это была молодая женщина, достаточно высокая, темноволосая, одетая в длинное красно-черное платье. Сьюзен показалось по выражению ее лица, что она недавно плакала. Но сейчас Время улыбалась.
Когд взял Сьюзен за руку и вежливо отвел в сторону.
— Им нужно поговорить, — сказал он. — Может, прогуляемся?
Комната исчезла. Превратилась в парк с павлинами, фонтанами и каменной, поросшей мхом скамьей.
Лужайки тянулись до самого леса и выглядели ухоженными, как в поместье, за которым тщательно следили многие сотни лет, и все, что тут произрастало, было нужно и росло в нужном месте. С макушки на макушку деревьев порхали птицы с длинными хвостами, оперение которых своим блеском напоминало россыпь ювелирных украшений. Из глубины леса доносилось пение других птиц.
Прямо на глазах у Сьюзен на край фонтана сел зимородок. Глянув на нее, он снова поднялся в воздух, захлопав крыльями, как крошечными веерами, и улетел прочь.
— Послушайте, — сказала Сьюзен. — Я не… Я не… Послушайте, я понимаю, что происходит. Действительно понимаю. У моего дедушки тоже есть парк, абсолютно черный. Но Лобсанг собрал часы! Ну, не он сам, но его часть. Значит, он спасает мир и разрушает его одновременно?
— Семейная черта, — ответил Когд. — Именно этим и занимается Время каждое следующее мгновение.
Он посмотрел на Сьюзен, как учитель — на прилежную, но глуповатую ученицу.
— Попробуй взглянуть с другой стороны, — сказал он. — Думай обо всем сразу. «Всё» — какое обыденное слово… Но «всё» значит… всё. Это гораздо больше, чем вселенная. И всё содержит все возможные события, которые могут произойти в любое время во всех существующих мирах. Не пытайся искать идеальные решения для отдельных проблем. Рано или поздно всё становится причиной всего остального.