он.
— О да, Дежурство по кухне, — улыбнулся Лю-Цзе. — Чтобы развить привычку к повиновению и тяжелому труду, верно?
— Да, метельщик.
— И она развивается?
— О да.
— Правда?
— Нет.
— Должен сказать, не все так просто, как может показаться. А сейчас, отрок, — сказал Лю-Цзе, миновав арочный вход, — ты увидишь, что такое настоящее образование!
Лобсанг вошел в зал, больше которого ему видеть не доводилось. Лучи света врывались в огромное помещение сквозь застекленные отверстия в крыше. А ниже под присмотром старших монахов, осторожно ходивших по висевшим на тросах мосткам, не меньше ста ярдов в поперечнике, находилась…
Лобсангу приходилось слышать о Мандале.
Словно кто-то взял тонны цветного песка и разбросал их по полу, создав совершенно беспорядочно расположенные радужные завихрения. А среди хаоса боролся за жизнь порядок, переживал взлеты и падения, но постоянно разрастался. Миллионы беспорядочно кувыркающихся песчинок составляли часть узора, который, повторяясь, распространялся по окружности, отвергался другими узорами или сливался с ними, чтобы в итоге раствориться во всеобщем беспорядке. Это происходило снова и снова, превращая Мандалу в бесшумную яростную войну цветов.
Лю-Цзе ступил на выглядевший весьма непрочным канатный деревянный мост.
— Ну? — произнес он. — Что скажешь?
Лобсанг сделал глубокий вдох. Ему казалось, что если он упадет с моста, то скроется в бешеной пучине цветов и никогда, никогда не достигнет пола. Он заморгал и потер лоб.
— Весьма зловещее зрелище, — откликнулся он.
— Правда? — удивился Лю-Цзе. — Не многие так говорят. Обычно используют несколько другие слова. Типа «чудесное» или «великолепное».
— Что-то не так!
— Что именно?
Лобсанг схватился за канатные перила.
— Узоры…
— История повторяется, — сказал Лю-Цзе. — Они всегда одни и те же.
— Нет, они… — Лобсанг пытался вобрать в себя всю картину. Под узорами были другие узоры, замаскированные под часть хаоса. — Я имел в виду… другие узоры…
И тут он свалился с моста.
Воздух был холодным, мир вращался, а земля мчалась навстречу, чтобы заключить его в свои объятия.
И вдруг остановилась, всего в нескольких дюймах.
Воздух вокруг шипел, словно поджариваемый на медленном огне.
— Ньюгейт Лудд?
— Лю-Цзе? — сказал он. — Мандала — это…
Но куда подевались цвета? Почему воздух стал влажным и запахло городом? А потом ложные воспоминания исчезли. Исчезая, они сказали: «Как мы можем быть воспоминаниями, если нам еще предстоит случиться? Ты помнишь только то, что происходило сейчас. А происходило следующее: ты карабкался на крышу Гильдии Пекарей, но вдруг обнаружил, что кто-то расшатал камни карниза».
И последнее умирающее воспоминание сказало: «Эй, это же случилось несколько месяцев назад…»
— Нет, мы не Лю-Цзе, о таинственный падающий отрок, — произнес голос, обращаясь к нему. — Ты повернуться можешь?
С огромным трудом Ньюгейт повернул голову. Он как будто весь увяз в смоле.
В нескольких футах от него на перевернутом ящике сидел коренастый молодой человек в грязном желтом халате. Он был немного похож на монаха, если бы не волосы, потому что волосы были немного похожи на совершенно отдельный организм. Сказать, что они были черными и собранными на затылке в хвостик, значило лишиться прекрасной возможности использовать характеристику «слоновастые». Это были волосы с индивидуальностью.
— Меня, как правило, зовут Сото, — заявил мужчина под волосами. — Марко Сото. Но я не буду утруждать себя запоминанием твоего имени, пока мы не узнаем, останешься ты в живых или нет, хорошо? Итак, ответь же: задумывался ли ты когда-нибудь о преимуществах духовной жизни?
— Прямо сейчас? Конечно! — воскликнул… «Гм, ну да, Ньюгейт. Меня ведь так зовут. Откуда ж тогда взялся какой-то Лобсанг?» — Я, э… как раз обдумывал возможность сменить род занятий!
— Весьма разумный карьерный ход, — согласился Сото.
— Это какое-то волшебство? — Ньюгейт попытался пошевелиться, но добился лишь того, что стал медленно переворачиваться в воздухе прямо над поджидающей его землей.
— Не совсем. Судя по всему, ты перекроил время.
— Я? И как это у меня вышло?
— А ты сам не знаешь?
— Нет!
— Ха, вы только послушайте его! — воскликнул Сото так, словно разговаривал с задушевным приятелем. — Думаю, потребовался вращательный цикл целого Ингибитора, чтобы твоя маленькая шалость не причинила непоправимого вреда всему миру. И ты не знаешь, как тебе это удалось?
— Нет!
— Значит, мы тебя научим. Тебя ждет сладкая жизнь и замечательные перспективы. По крайней мере, — фыркнул он, — куда лучше тех, что светят тебе в данный момент.
Ньюгейт попытался повернуть голову чуть больше.
— Научите чему?
Сото вздохнул.
— Опять вопросы, юноша? Ты согласен или нет?
— Но…
— Слушай, я даю тебе шанс на новую жизнь, усек?
— И чем этот шанс так исключителен?
— Нет, ты меня не понял. Я, Марко Сото, даю тебе, то есть Ньюгейту Лудду, шанс продолжить твою жизнь. В противном случае, причем в очень противном для тебя, эта самая жизнь очень скоро оборвется.
Ньюгейт задумался. Он чувствовал покалывание по всему телу. В некотором смысле он все еще падал. Откуда взялось это знание, он понятия не имел, но оно было весьма реальным, как булыжники прямо под ним. Если он сделает неправильный выбор, падение продолжится. Пока оно было отчасти даже забавным. Но, судя по всему, последние несколько дюймов будут до смерти неприятными.
— Должен признать, мне не нравится, куда сейчас движется моя жизнь, — сказал он. — Возможно, стоит рискнуть и избрать несколько иное направление.
— Отлично.
Оволосненный мужчина достал что-то из-под халата. Предмет чем-то напоминал сложенные в несколько раз счеты, но когда он стал их раскладывать, части, ярко сверкая, принялись исчезать, словно перемещались туда, где их не было видно.
— Что ты делаешь?
— Ты знаешь, что такое кинетическая энергия?
— Нет.
— Это то, чего у тебя в данный момент слишком много. — Пальцы Сото заплясали по бусинам, исчезая и появляясь вновь. — Полагаю, ты весишь порядка ста десяти фунтов, да?
Затем, сунув похожий на счеты предмет в карман, он зашагал к стоявшей неподалеку телеге. Что-то там сделал — Ньюгейт не заметил, что именно, — и вернулся.
— Через несколько секунд ты завершишь падение, — пообещал он, положив что-то на землю прямо под юношей. — Попытайся воспринять это как начало новой жизни.
Ньюгейт упал. На землю. Воздух вспыхнул ослепительным лиловым светом, груженая телега на противоположной стороне улицы подпрыгнула на фут и с грохотом развалилась. Одно колесо укатилось прочь по булыжной мостовой.
Сото наклонился и пожал безвольную руку Нью-гейта.
— Ну, как дела? — спросил он. — Не сильно ушибся?
— Немного больно, — ответил потрясенный Ньюгейт.
— Вероятно, ты все-таки тяжелее, чем кажешься. Давай-ка…
Сото подхватил Ньюгейта под руки и потащил в туман.
— А можно, я…
— Нет.
— Но Гильдия…
— Для Гильдии ты больше не существуешь.
— Это глупо. Я числюсь в тамошних списках.
— Нет, не числишься. Мы об этом позаботимся.
— Каким образом? Историю нельзя переписать!
— Поспорим на доллар?
— Куда я попал?
— В самое тайное общество, которое только можешь себе представить.
— Правда? И кто вы такие?
— Исторические монахи.
— Ха? Никогда о вас не слышал!
— Вот видишь, настолько мы хороши? И они правда были настолько хороши.
А затем время полетело в обратную сторону. И вернулось настоящее.
— Эй, отрок, с тобой все в порядке? Лобсанг открыл глаза. Рука болела так, словно ее вывернули из тела.
Он поднял взгляд и увидел Лю-Цзе, который лежал на раскачивающемся мостике и держал его за руку.
— Что произошло?
— По-моему, ты слишком переволновался. Или у тебя закружилась голова. Только не смотри вниз.
Снизу доносился шум, похожий на жужжание роя очень рассерженных пчел. Машинально Лобсанг стал опускать голову.
— Я сказал: не смотри вниз! Просто расслабься.
Лю-Цзе поднялся на ноги. Лобсанг, словно перышко, поднимался на его вытянутой руке, пока сандалии юноши не оказались над деревянным мостиком. Внизу по другим мосткам бегали монахи и что-то взволнованно кричали.
— Глаза держи закрытыми… Не смотри вниз! Я переведу тебя на другую сторону, хорошо?
— Я, э… вспомнил… как тогда, в городе, когда меня нашел Сото… я вспоминал… — бормотал слабым голосом Лобсанг, ковыляя за монахом.
— И этого и следовало ожидать, — сказал Лю-Цзе. — В таких-то обстоятельствах.
— Но я отчетливо помню, что там, в Анк-Морпорке, я вспомнил, как был здесь. Вспомнил тебя и Мандалу!
— Но разве не написано в священном писании: «Есть многое, по-моему, на свете, о чем мы не имеем представленья»? — спросил Лю-Цзе.
— До этого изречения… я тоже еще не добрался, о метельщик, — ответил Лобсанг.
Он почувствовал, что воздух стал прохладнее, значит, они уже совсем рядом с тоннелем в скале на другой стороне зала.
— И не доберешься. Если будешь изучать тексты, что хранятся здесь, — хмыкнул Лю-Цзе. — Кстати, глаза можешь открыть.
Они продолжили путь. Лобсанг постоянно потирал лоб ладонью, смущенный своими необычными мыслями.
За их спинами сердитые вихри на разноцветном колесе, появившиеся в том месте, куда должен был упасть Лобсанг, постепенно бледнели и растворялись.
Как гласит Первый свиток Когда Вечно Изумленного, и пришли Когд и Удурок в зеленую долину меж вздымающихся в небо горных вершин, и сказал Когд:
— Сё место. И будет здесь храм, посвященный сворачиванию и разворачиванию времени. Я вижу его.
— А я нет, о учитель, — откликнулся Удурок.