Фигура покопалась в рюкзаке и протянула, будто священное писание, клочок темно-коричневой бумаги. Лобсанг осторожно взял его в руки.
— Здесь написано «Хиггс и Микинс. Раскошный Ассортимент», — сказал он. — «Карамельный Хрусь», «Ореховый Сюприз»… Это что, конфеты?
Сьюзен разжала ладонь и посмотрела на поднятый с пола «Землянишный Выхрь». Она еще пристальнее посмотрела на фигуру.
— Как ты догадалась, что это сработает? — спросила она.
— Пожалуйста! Вам нечего бояться, — донесся сквозь плотную ткань приглушенный голос. — У меня остались только конфеты с орехами, а они очень медленно тают во рту.
— Прошу прощения? — уточнил Лобсанг. — Ты только что убила Аудитора конфетой?
— Последним «Апльсинным Кримом». Мы здесь слишком на виду. Пойдемте со мной.
— Аудитор… — выпалила Сьюзен. — Ты ведь тоже Аудитор. Да? И почему я должна тебе доверять?
— Потому что больше некому.
— Но ты одна из них, — сказала Сьюзен. — Я узнала тебя, несмотря на этот дурацкий наряд.
— Я была одной из них, — ответила леди ле Гион. — Теперь я скорее одна из меня.
На чердаке жили люди. Целая семья. Возможно, подумала Сьюзен, их пребывание здесь было законным, или незаконным, или почти законным, как это часто случалось в Анк-Морпорке, испытывавшем хронический недостаток жилья. Жизнь бурлила на улицах города именно потому, что в помещениях для нее элементарно не хватало места. Целые семьи вырастали посменно, чтобы кровать могла использоваться двадцать четыре часа в сутки. Судя по всему, на чердак переселили свои семьи смотрители и люди, которые знали, как пройти к полотну Каравати «Три крупные розовые женщины и один клочок кисеи».
Их спасительница просто решила вселиться, так сказать, поверх. Семья или по крайней мере одна из ее смен, застыв в безвременье, сидела на скамейках вокруг стола. Леди ле Гион сняла шляпу, повесила ее на мать и распустила волосы. Затем развязала платок, закрывающий нос и рот.
— Здесь мы в относительной безопасности, — сообщила она. — Они в основном ходят по главным улицам. Добрый… день. Меня зовут Мирия ле Гион. Тебя, Сьюзен Сто Гелитская, я знаю. А вот молодого человека — нет, что несколько удивительно. Как я понимаю, вы пришли сюда, чтобы уничтожить часы.
— Остановить их, — поправил Лобсанг.
— Подожди, подожди, — вмешалась Сьюзен. — Ерунда какая-то. Аудиторы ненавидят все, что касается жизни. А ты Аудитор, не так ли?
— Понятия не имею, кто я такая. — Леди ле Гион вздохнула. — Знаю только, что сейчас поступаю так, как Аудитор поступать не должен. Мы… их… нас нужно остановить!
— Конфетами? — вскинула брови Сьюзен.
— Мы впервые узнали, что такое вкус. Это чувство нам враждебно. У нас нет от него защиты.
— Но… конфеты?
— Сухое печенье едва не убило меня, — пояснила ее светлость. — Сьюзен, ты вообще можешь себе представить, что это такое, впервые в жизни почувствовать вкус? Мы создали наши тела идеальными. Абсолютно идеальными. Их вкусовые сосочки были новенькими, неиспорченными. Сама вода действует на нас как вино. А конфеты… Тут даже мозг отказывает. Ничего не остается, кроме вкуса. — Она вздохнула. — Какой прекрасный способ умереть.
— Но на тебя, судя по всему, вкус не действует, — с подозрением заметила Сьюзен.
— Повязка на лице и перчатки, — объяснила леди ле Гион. — Однако и в них я себя едва сдерживаю. О, совсем забыла о приличиях. Присаживайтесь же, прошу вас. Подвиньте ту малышку.
Лобсанг и Сьюзен переглянулись. Леди ле Гион заметила это.
— Я сказала что-то не то?
— Мы не относимся к людям как к мебели, — ответила Сьюзен.
— Но они же об этом никогда не узнают, — удивилась ее светлость.
— Зато мы узнаем, — пояснил Лобсанг. — В этом все дело.
— А, понятно. Мне еще столькому предстоит научиться. Боюсь, в понятии «быть человеком» слишком много нюансов. Значит, ты, молодой человек, сможешь остановить часы?
— Пока не знаю как, — ответил Лобсанг. — Но мне… мне кажется, я должен это знать. Во всяком случае, я попробую.
— А часовщик должен знать? Он здесь.
— Где? — рявкнула Сьюзен.
— Чуть дальше по коридору, — сказала леди ле Гион.
— Ты принесла его сюда?
— Он едва передвигал ноги. Серьезно пострадал в драке.
— Что? — насторожился Лобсанг. — Как он мог вообще передвигать ноги? Мы находимся вне времени!
Сьюзен собралась с духом.
— Он носит свое время с собой. Как и ты. Он твой брат.
И это было ложью. Но он еще не был готов к правде. Он и ко лжи-то не был готов, судя по выражению лица.
— Близнецы, — сказала госпожа Ягг. Она взяла свой бокалу посмотрела на него и поставила на стол. — Родился не один ребенок, а близнецы. Мальчишки. Но…
Она посмотрела на Сьюзен взглядом, похожим на термическое копье.
— Ты думаешь: «Ну вот сидит передо мной какая-то карга, сплетница-повитуха», — сказала она. — Думаешь: «Ну что она может знать?»
Сьюзен из вежливости решила не лгать.
— Часть меня так и подумала, — призналась она.
— Отличный ответ! Часть нас может думать что угодно, — хмыкнула госпожа Ягг. — Часть меня, например, думает: «Почему эта надменная соплячка разговаривает со мной как с пятилетней девчонкой?» Но большая часть меня думает: «У нее и без меня куча проблем и повидала она многое из того, что человеку видеть вообще не положено». Напоминаю, часть меня, а значит, и я. Видеть то, что человеку видеть не положено… именно это и делает нас людьми. В общем, девонька… если у тебя есть мозги, то часть тебя думает: «Передо мной сидит ведьма, видевшая моего деда много раз, когда сидела у ложа больного и когда оно вдруг превращалось в смертное ложе. В общем если она готова плюнуть ему в глаза, когда настанет ее время, то я позволю ей сейчас высказаться». Ясненько? И пусть все наши части остаются при нас, — она вдруг подмигнула Сьюзен, — как однажды сказал его святейшество артистке.
— Совершенно с тобой согласна, — кивнула Сьюзен. — Абсолютно.
— Вот и ладушки, — ответила госпожа Ягг. — Значится… близнецы… Это были первые ее роды, и она не привыкла к человеческому облику, ну, то бишь? нельзя ожидать нормального поведения, если ты сама не совсем нормальная… Да и «близнецы» — это немного неправильное слово…
— Брат… — повторил Лобсанг. — Часовщик?
— Да, — подтвердила Сьюзен.
— Но я был найденышем!
— Как и он.
— Я хочу увидеть его!
— Не слишком удачная мысль, — сказала Сьюзен.
— Меня не интересует твое мнение, спасибо. — Лобсанг повернулся к леди ле Гион. — По этому коридору?
— Да. Но он спит. По-моему, часы слегка расстроили его рассудок, а кроме того, во время драки он получил удар по голове. Он говорит во сне.
— Что именно?
— Последнее, что он сказал, прежде чем я отправилась искать вас, было: «Мы совсем близко! Любое направление подойдет!» — ответила ее светлость. Она настороженно переводила взгляд с Лобсанга на Сьюзен и обратно. — Я опять сказала что-то не то?
Сьюзен закрыла глаза ладонью. Ну и ну…
— Это я сказал, — пояснил Лобсанг. — Сразу после того, как мы поднялись по лестнице. — Он пристально посмотрел на Сьюзен. — Близнецы, да? Я где-то слышал об этом! Второй думает то же, что и первый?
Сьюзен вздохнула. «Иногда, — подумала она, — я веду себя как настоящая трусиха».
— Нечто вроде того, — кивнула она.
— Я хочу увидеть его, даже если он не может видеть меня!
«Проклятье», — подумала Сьюзен и поспешила вслед за Лобсангом, решительно шагавшим прочь по коридору. Аудитор с обеспокоенным видом последовала за ними.
Джереми лежал на кровати, пусть даже она была ничуть не мягче любой другой поверхности в этом лишившемся времени мире. Лобсанг остановился и присмотрелся.
— Он… похож на меня, — пробормотал он.
— Да, конечно, — согласилась Сьюзен.
— Может, чуть худощавей.
— Возможно.
— Другие… морщинки на лице.
— Жизнь его тоже была другой, — сказала Сьюзен.
— Как ты узнала о нас? Обо мне и о нем?
— Моего дедушку, э… всегда интересовали подобные вещи. А кое-что выяснила сама, — уклончиво промолвила она.
— Почему кто-то нами заинтересовался? В нас ведь нет ничего особенного.
— Это достаточно сложно объяснить. — Сьюзен посмотрела на леди ле Гион. — Насколько безопасно здесь оставаться?
— Таблички немного сбили их с толку, — ответила ее светлость. — Они стараются их обходить. Я… как бы это сказать… позаботилась о тех, кто преследовал вас.
— Тогда я предлагаю тебе присесть, господин Лобсанг, — медленно произнесла Сьюзен. — Возможно, будет лучше, если я все-таки расскажу о себе.
— Да?
— Моего дедушку зовут Смерть.
— Ничего себе имечко. Кроме того, смерть — это конец жизни. Как смерть… может быть личностью?..
— СЛУШАЙ ВНИМАТЕЛЬНО, КОГДА Я РАЗГОВАРИВАЮ С ТОБОЙ…
Ветер пронесся по комнате, мигнул свет. Тени пролегли по лицу Сьюзен. Вокруг ее тела появилось тусклое голубоватое свечение.
Лобсанг проглотил мгновенно возникший комок в горле.
Свет померк. Тени исчезли.
— Есть процесс, который называют смертью, а есть личность, которую называют Смертью, — пояснила Сьюзен. — Так получилось. А я — внучка Смерти. Ты успеваешь за ходом моей мысли?
— Успеваю, но до этого момента ты казалась мне вполне обычным человеком, — пробормотал Лобсанг.
— Мои родители и были обычными людьми. Есть генетика, а есть генетика. — Сьюзен помолчала. — Ты тоже выглядишь вполне по-человечески. Ты удивишься, узнав, насколько популярен в этих частях света человеческий облик.
— Но я и есть человек.
Сьюзен улыбнулась, и ее улыбка, появись она на лице человека, не столь уверенного в себе, могла бы показаться… нервной.
— Да, — сказала она. — И нет.
— Нет?
— Возьмем в качестве примера Войну, — предложила Сьюзен, слегка изменив тему разговора. — Крупный такой мужчина, любит похохотать, иногда после еды издает непристойные звуки. Вполне обычный человек, мало чем отличающийся от ближнего своего. А ближе всего к нему Смерть. У него тоже почти человеческий облик. А все потому, что люди привыкли давать обличья своим идеям… Они мыслят образами. Человеческими образами…