— Один старик объяснил мне, что нужно жить и все время учиться, — сказал он. — Что ж, я достаточно пожил. И только сейчас узнал, что лезвие меча по сути своей бесконечно. А еще я научился делать очень хороший йогурт, но сегодня это умение мне не понадобится. Ну что, парни, зададим им хорошую трепку?!
Далеко внизу по улице шли Аудиторы.
— И в чем же заключается самое Первое Правило? — спросил один из них.
— Не важно. Я — это правило! — Аудитор взмахнул топором, вынуждая всех расступиться. — Послушание необходимо!
Аудиторы, не спуская глаз с тесака, нерешительно переступали с ноги на ногу. Они изведали, что такое боль. Прежде они этого не знали — миллиарды и миллиарды лет своего существования. И тот, кто это узнал, не испытывал ни малейшего желания почувствовать боль еще раз.
— Очень хорошо, — кивнул господин Белый. — А теперь возвращайтесь…
Откуда-то вылетело и разбилось о булыжники шоколадное яйцо. Толпа Аудиторов двинулась было вперед, но господин Белый несколько раз рубанул топором воздух.
— Назад! Все назад! — завопил он. — Вы, трое, найдите, кто его бросил! Оно вылетело из-за прилавка. Никому не притрагиваться к коричневому материалу!
Он наклонился и осторожно поднял большой кусок шоколада, на желтой глазури которого можно было различить изображение улыбающейся утки. Трясущейся рукой, чувствуя, как на лбу выступает пот, он поднял осколок над головой и триумфально потряс топором. Толпа разом вздохнула.
— Вы видите? — закричал он. — Тело можно победить! Видите? Мы можем научиться жить! Будете вести себя хорошо — получите коричневый материал, а если будете вести себя плохо, вас сразит острое лезвие! О…
Он опустил руки, увидев, что к нему ведут отчаянно отбивавшуюся Едину.
— Наш следопыт, — сказал он. — Наш отступник…
Подошел к пленнице.
— Ну, чего пожелаешь? — спросил он. — Коричневого материала или острого лезвия?
— Это называется «шоколад», — резким тоном ответила Едина. — Я его не ем.
— Вот и проверим, — ухмыльнулся господин Белый. — А твой приятель предпочел топор!
Он показал на тело Лю-Цзе.
Вернее, на голые булыжники, на которых прежде лежало тело Лю-Цзе.
Чья-то рука похлопала его по плечу.
— Ну почему, — услышал он голос над самым ухом, — никто не верит в Правило Номер Один?
Над его головой небо озарилось синим светом.
Сьюзен неслась по улице к часовой мастерской.
Она бросила взгляд на бегущего рядом Лобсанга. Он выглядел… почти как человек, вот только людям несвойствен синеватый ореол.
— Рядом с часами будет много серых! — крикнул он.
— Они там что, пытаются разобраться, почему часы тикают?
— Ха! Да!
— И что ты будешь делать?
— Разобью часы!
— Но так ты уничтожишь всю историю!
— Ну и что?
Он взял ее за руку. Она почувствовала, как какая-то волна пробежала по ее телу.
— Открывать дверь не будем! Нам нельзя останавливаться! Беги прямо к часам!
— Но…
— Не разговаривай. Я должен запомнить!
— Что запомнить?
— Все!
Господин Белый уже поднимал топор, когда вынужден был оглянуться. Но телу нельзя доверять. Оно думает самостоятельно. И в случае удивления предпринимает ряд автоматических действий, не ставя мозг в известность.
К примеру, открывает рот.
— Вот и хорошо, — сказал Лю-Цзе, поднимая руку. — На здоровьице!
Дверь была не более вещественной, чем туман. В мастерской действительно присутствовали Аудиторы, но Сьюзен пробежала сквозь них, словно призрак.
Часы светились, однако, когда она направилась к ним, сразу начали удаляться. Пол разматывался под ее ногами, тянул назад. Часы стремительно мчались в сторону далекого горизонта событий. Одновременно они увеличивались в размерах, становились иллюзорными, словно один и тот же объем часов стремился захватить большее пространство.
Происходили и другие события. Она мигнула, но мгновения тьмы не последовало.
«Ага, — догадалась она, — значит, смотрю я не глазами. Так, что еще? Что со мной случилось? Моя рука… выглядит нормальной, но нормальная ли она в действительности? Я стала больше или меньше? Что?..»
— Ты всегда такая? — раздался голос Лобсанга.
— Какая? Я чувствую твою руку, слышу твой голос, по крайней мере, думаю, что слышу. Может, все происходит в моей голове… но я не чувствую, что бегу…
— Такая… аналитическая?
— Конечно. А что я должна думать? «Ах, мои лапки! Ах, мои усики!», да? Так или иначе, все это слишком лобово. Слишком метафорически. Органы чувств рассказывают мне сейчас сказки, поскольку не могут справиться с тем, что имеет место в действительности…
— Не отпускай мою руку.
— Все в порядке. Я тебя не отпущу.
— Я велел, чтобы ты не отпускала мою руку, потому что в противном случае твое тело разом станет меньше атома.
— О.
— И не пытайся представить, как все это выглядит со стороны. А вот и часссы-ы-ы-ы…
Рот господина Белого закрылся. Удивление сменилось ужасом, затем настала очередь потрясения, и под конец — величайшего блаженства.
Он начал ломаться, словно огромный и сложный пазл, состоявший из мельчайших кусочков, которые начали постепенно осыпаться по краям и исчезать.
Последними испарились губы. Некоторое время они висели в воздухе, а потом исчезли.
Недоеденное кофейное зернышко упало на мостовую. Лю-Цзе быстро наклонился и поднял его, потом схватил топор и замахнулся им на оставшихся Аудиторов. Все как один отшатнулись, словно загипнотизированные этим символом власти.
— Кому он теперь принадлежит? — спросил Лю-Цзе. — Ну говорите, кому?
— Мне! Мне, госпоже Кротовой! — закричала женщина в сером.
— Нет, мне, господину Оранжевому! Кротовый, подумать только! Есть ли вообще такой цвет?! — закричал господин Оранжевый.
— Значит ли это, что нам следует обсудить иерархию? — задумчиво произнес один Аудитор из толпы.
— Конечно нет! — Господин Оранжевый аж запрыгал от возбуждения.
— Ну, это вы решайте сами, — сказал Лю-Цзе и подбросил топор высоко в воздух.
Сотни пар глаз следили за его падением.
Господин Оранжевый успел к топору первым, но госпожа Кротовая наступила ему на пальцы. После началась всеобщая неразбериха и, судя по воплям, доносившимся из толпы, настоящее побоище.
Лю-Цзе взял за руку ошеломленную Едину.
— Может, пойдем? — предложил он. — О, не смотри ты на меня так. Давно хотел опробовать один фокус, которому меня научили йети. Правда, было немного больно…
Из толпы донесся истошный крик.
— Демократия в действии, — с довольным видом констатировал Лю-Цзе.
Он поднял взгляд.
Разгоревшийся над миром пожар почти погас. Интересно, кто победил?
Впереди виднелся яркий голубой свет, а за спиной мерцало что-то тусклое, темно-красное. Самое странное, Сьюзен видела и то и другое, не открывая глаз и не поворачивая головы. А вот себя она не видела — ни с открытыми, ни с закрытыми глазами. Лишь слабое пожатие ее… это называлось, кажется, пальцы?., напоминало ей о том, что сейчас она нечто большее, нежели просто точка зрения.
И чей-то смех совсем рядом.
— Как говорил метельщик, сначала нужно найти учителя, а уж потом ты обретешь Путь, — сообщил голос.
— Ну и? — спросила Сьюзен.
— Вот мой Путь. Путь домой.
А потом раздался звук — очень примитивный и совсем не романтичный. Джейсон любил так играться с линейкой — он клал ее на край парты, а потом поднимал и отпускал ее другой конец. В общем, раздался такой вот звук, и путешествие закончилось.
Впрочем, возможно, оно даже и не начиналось. Сверкающие стеклянные часы стояли прямо перед Сьюзен. Голубое свечение внутри их погасло. Сейчас это были просто часы, абсолютно прозрачные и мирно тикающие.
Сьюзен посмотрела вдоль своей руки, а потом вдоль его руки на Лобсанга. Он отпустил ее ладонь.
— Мы на месте, — сказал он.
— А часы?.. — спросила Сьюзен, вдруг осознав, что глубоко и часто дышит, пытаясь восстановить дыхание.
— Это лишь часть часов, — объяснил Лобсанг. — Другая часть.
— Которая находится вне нашей вселенной?
— Да. У часов много измерений. Не надо бояться.
— В жизни никогда и ничего не боялась, — все еще пытаясь отдышаться, буркнула Сьюзен. — Я не пугаюсь. Скорее, начинаю злиться. Вот и сейчас со мной происходит нечто подобное. Ты Лобсанг или Джереми?
— Да.
— Ага, спасибо. Сама нарвалась. Ты Лобсанг и ты Джереми?
— Уже ближе. Всегда будут помнить их обоих. Но я предпочел бы, чтобы ты называла меня Лобсангом. У Лобсанга более приятные воспоминания. Мне никогда не нравилось имя Джереми, даже когда я был Джереми.
— Ты правда они оба?
— Надеюсь, я лучшее, что в них было. Они были такими разными, и оба были мной, родившимся два раза с промежутком в одно мгновение. И оба в одиночку были весьма несчастны. Наводит на мысль: так ли уж не права астрология?
— Не сомневайся, в ней неправоты хватает, — уверила Сьюзен. — И обманов, и выдачи желаемого за действительное, и сознательного введения в заблуждение.
— Ты никогда не сдаешься, да?
— Вроде пока не собираюсь.
— Почему?
— Ну, наверное, по одной простой причине. Когда все вокруг паникуют, должен же найтись хоть кто-то, способный взять себя в руки и вылить мочу из туфли.
Часы тикали. Маятник раскачивался. Но стрелки не двигались.
— Занятно, — кивнул Лобсанг. — Кстати, ты, случайно, не последовательница Пути госпожи Космопилит?
— Я даже не знаю, кто она такая, — ответила Сьюзен.
— Уже отдышалась?
— Да.
— Тогда поворачиваем.
Личное время снова начало отсчет, как вдруг откуда-то сзади донесся чей-то голос:
— Прошу прощения, это, случаем, не ваше?
Появилась стеклянная лестница. Наверху стоял мужчина, одетый точь-в-точь как исторический монах, а также с бритой головой и в сандалиях. Его взгляд говорил о многом. Госпожа Ягг была права, описав его как молодого человека, слишком долго бывшего юношей.