— В таком случае, быть может, быть может, быть может, ты будешь столь любезен, что… э…
— С радостью, господин. — Лю-Цзе развернулся. — Прямо сейчас, господин?
— Да, прошу тебя.
— Так точно. Сделай же шаг вперед, Лобсанг Лудд.
— Слушаюсь, о метельщик.
Лю-Цзе протянул ему поношенную рясу и потрепанную метлу.
— Метла! Ряса! Смотри не потеряй, мы не гребем тут деньги лопатой! — провозгласил он.
— От всего сердца благодарю тебя, — сказал Лобсанг. — Это для меня большая честь.
Лобсанг поклонился. Лю-Цзе поклонился. Когда их головы оказались на одном уровне и рядом друг с другом, Лю-Цзе прошептал:
— Ты меня удивил.
— Спасибо.
— Все получилось очень даже мифично. Хоть сейчас заноси в свиток. И в то же время достаточно чопорно. Смотри не пытайся повторить.
— Хорошо.
Они выпрямились.
— А что будет дальше? — спросил главный прислужник.
Он был конченым человеком и понимал это. После подобных событий, как правило, меняется вся твоя жизнь.
— Честно говоря, ничего, — ответил Лю-Цзе. — Метельщики продолжат мести. Отрок, займись этой стороной, а я начну с другой.
— Но он — Время! — воскликнул главный прислужник. — Сын самого Когда! Нам о стольком нужно его расспросить!
— А я о стольком вам не расскажу… — с улыбкой пообещал Лобсанг.
Настоятель наклонился и, брызгая слюной, прошептал что-то на ухо прислужнику.
Тот послушно ссутулился.
— Ну конечно, кто мы такие, чтобы задавать тебе какие-то вопросы… — пробормотал он и попятился.
— Вот именно, — согласился Лобсанг. — А теперь предлагаю всем продолжить заниматься своими крайне важными делами, поскольку все внимание без остатка я буду вынужден уделить этой площади.
Старшие монахи принялись подавать руками отчаянные знаки, и скоро вся община, хоть и несколько неохотно, разошлась.
— Они будут следить за нами отовсюду, где только можно спрятаться, — пообещал Лю-Цзе, когда они остались одни.
— Разумеется, — кивнул Лобсанг.
— Ну как поживаешь?
— Очень хорошо. Мать счастлива, хочет скоро уйти на покой. Вместе с отцом.
— Что? Домик в деревне и все такое прочее?
— Не совсем, но очень похоже.
Некоторое время тишину нарушал лишь шорох двух метел. Потом Лобсанг сказал:
— Лю-Цзе, слушай… Насколько я знаю, ученик по окончании своего обучения обычно преподносит наставнику подарок или сувенир…
— Возможно, — промолвил, выпрямляясь, Лю-Цзе. — Но мне ничего не нужно. У меня есть спальный коврик, миска и мой Путь.
— Каждый человек хоть что-то да хочет, — возразил Лобсанг.
— Ха! А вот в этом ты не прав, чудо-отрок. Мне восемьсот лет. Все мои желания давным-давно кончились.
— Ну и ну. Жаль. Я думал, что смогу тебя чем-нибудь порадовать. — Теперь и Лобсанг выпрямился, вскинув метлу на плечо. — В любом случае, мне пора. Слишком много дел.
— Не сомневаюсь в этом, — ответил Лю-Цзе. — Не сомневаюсь. К примеру, нужно еще подмести вон ту аллею. Кстати, об инструментах подметания, чудо-отрок. Ты вернул метлу той ведьме?
Лобсанг кивнул.
— Скажем так… я даже кое-что подновил. Метла теперь новее, чем была.
— Ха! — воскликнул Лю-Цзе и смел с дорожки еще несколько лепестков. — Вот так легко… Как же просто вору времени расплачиваться со своими долгами!
Лобсанг, очевидно, уловил укоризненные нотки в его голосе, потому что, потупив взор, уставился на свои ноги.
— Просто, да не со всеми… — буркнул он.
— О? — удивился Лю-Цзе, по-прежнему не спуская завороженного взгляда с конца своей метлы.
— Но когда спасаешь весь мир, нельзя думать о каком-то отдельном человеке. Ведь этот человек тоже часть мира, — продолжал Лобсанг.
— Правда? — спросил метельщик. — Ты так считаешь? Отрок, ты, похоже, слишком много общался с очень странными людьми.
— Но теперь у меня есть время, — совершенно серьезно сказал Лобсанг. — И надеюсь, она поймет.
— Ты удивишься, сколько всего может понять женщина. Главное — подыскать правильные слова, — ответил Лю-Цзе. — Удачи тебе, юноша. В целом ты неплохо справился. Ибо написано: «Нет времени, кроме настоящего».
Лобсанг улыбнулся ему и исчез. Лю-Цзе продолжил подметать аллею. Он тоже улыбнулся, что-то припомнив. Ученик, значит, захотел сделать подарок учителю? Можно подумать, Лю-Цзе не хватает того, что может дать ему Время…
Он остановился, посмотрел вверх и вдруг громко рассмеялся. Над головой, прямо у него на глазах, наливались соком спелые вишни.
В одном месте, которого ранее не существовало и которое появилось исключительно для этой цели, стоял огромный, начищенный до блеска чан.
— Десять тысяч галлонов нежнейшей помадной массы с добавлением фиалковой эссенции и перемешанной с черным шоколадом, — произнес Хаос. — А также слой пралине из лесных орехов в густом сливочном креме и небольшие островки мягкой карамели для особого наслаждения.
— ТО ЕСТЬ… ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ЧТО В ПОИСТИНЕ БЕСКОНЕЧНОЙ ВЕЗДЕСУЩНОСТИ ЭТОТ ЧАН ОБЯЗАТЕЛЬНО ГДЕ-НИБУДЬ ДА СУЩЕСТВУЕТ, ТАК ПОЧЕМУ БЫ ЕМУ НЕ СУЩЕСТВОВАТЬ ЗДЕСЬ? — спросил Смерть.
— Именно, — ответил Хаос.
— НО ЗНАЧИТ, ТАМ, ГДЕ ОН ДОЛЖЕН СУЩЕСТВОВАТЬ, ЕГО ТЕПЕРЬ НЕТ.
— Неправильно. Теперь он должен существовать здесь. Простая математика, — пожал плечами Хаос.
— ЧТО? АХ, МАТЕМАТИКА… — презрительно фыркнул Смерть. — ЛИЧНО МНЕ ЛУЧШЕ ВСЕГО ДАВАЛОСЬ ВЫЧИТАНИЕ. С ОСТАЛЬНЫМ КАК-ТО НЕ СЛОЖИЛОСЬ.
— Так или иначе, шоколад вряд ли назовешь особой редкостью, — продолжал Хаос. — Поверхности некоторых планет покрыты толстым слоем этого продукта.
— ПРАВДА?
— Абсолютная.
— В ТАКОМ СЛУЧАЕ, — промолвил Смерть, — Я БЫ НЕ РЕКОМЕНДОВАЛ ТЕБЕ ОСОБО РАСПРОСТРАНЯТЬСЯ ОБ ЭТОМ.
Затем он вернулся туда, где в темноте его ждала Едина.
— ТЕБЕ ВОВСЕ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ТАК ПОСТУПАТЬ, — сказал он.
— А что еще остается? — спросила Едина. — Я предала своих собратьев. А еще я страшно, чудовищно безумна. Нет такого места, где я не чувствовала бы себя посторонней. Если я останусь здесь, моя жизнь превратится в сплошные мучения.
Она посмотрела на шоколадную бездну. Поверхность сверкала обсыпкой из сахарной пудры.
Потом Едина сбросила с себя платье. К своему удивлению, сделав это, она почувствовала некое стеснение, однако тут же собралась с силами и гордо выпрямилась.
— Ложку! — приказала она и повелительно протянула правую руку.
С театральным изяществом Хаос последний раз провел полирующей тряпочкой по серебряному черпаку и вложил его в руку девушки.
— До свидания, — сказала она. — Передай мои наилучшие пожелания своей внучке.
Едина отошла на несколько шагов, повернулась, разбежалась и совершила идеальный прыжок ласточкой.
Шоколад почти беззвучно сомкнулся над ней. Двое наблюдателей выждали, пока с поверхности не исчезнут последние ленивые пузыри.
— А у этой дамочки действительно был стиль, — признал Хаос. — Какая потеря.
— ДА. Я ТОЖЕ ТАК ДУМАЮ.
— Ладно, было весело… По крайней мере, до этого момента. А теперь мне пора, — сказал Хаос.
— ЧТО, ОБРАТНО? РАЗВОЗИТЬ МОЛОКО?
— Люди рассчитывают на меня.
Похоже, ему удалось произвести впечатление. Смерть одарил его внимательным взглядом.
— ЧТО Ж, БУДЕТ… ЗАБАВНО. РАД, ЧТО ТЫ ВЕРНУЛСЯ, — сказал он.
— Ага, — согласился Хаос. — Ты остаешься?
— ПОДОЖДУ НЕМНОГО.
— Зачем?
— НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ.
— А…
— ДА.
Прошло несколько минут. Смерть достал из-под плаща жизнеизмеритель, настолько маленький и легкий, что он мог принадлежать кукле.
— Но… я ведь умерла! — потрясенно воскликнула тень Едины.
— ДА, — сказал Смерть. — А ТЕПЕРЬ СЛЕДУЮЩАЯ ЧАСТЬ…
Эмма Робертсон, напряженно морща лоб, сидела в классе и грызла карандаш. Потом медленно, но с крайне важным видом, так, словно открывала некую страшную тайну, она принялась выводить слова:
Мы побывали в Ланкре где живут ведьмы они добрые и вырасчивают всячиские травы. Там мы познакомились с ведьмой она была веселая и спела нам песню про ежика в которой были трудные слава. Джейсон хотел пнуть ее кота но кот загнал Джейсона на дерево. Я многа узнала о ведьмах у них нет бародавок они ни идят детей и пахожи на бабушек талька бабушки не знают таких трудных слов.
Сидя за своим высоким столом, Сьюзен потихоньку расслабилась. Ничто так не успокаивает, как вид склонившихся над тетрадями учеников. Хороший учитель не может не использовать интересный материал, если таковой подвернется, а визит к госпоже Ягг сам по себе был отдельным образованием. Даже двумя образованиями.
Прилежно занимающийся класс обладал особым запахом; он пах стружками от наточенных карандашей, плакатными красками, давно покойными палочниками, клеем, и, разумеется, не обошлось без легкого душка Билли.
Встреча с дедушкой прошла неловко. Сьюзен еще злилась на него за то, что он не все ей рассказал. А он ответил, что иначе и быть не могло. Ведь если рассказать людям, что ждет их в будущем, будущее перестанет быть таковым. И в его словах был смысл. Конечно был. Все было логично, а Сьюзен всегда одобряла логичность и почти всегда поступала логично. Беда заключалась в этом «почти». Так или иначе, в их странной маленькой семье, существующей именно за счет своей неполноценности, восстановились привычные, неловкие, достаточно холодные отношения.
«А может, — подумала она, — это и есть самые нормальные семейные отношения? Когда перестает толкать и начинает схватывать, — спасибо тебе госпожа Ягг, я навсегда запомню эту фразу, — люди машинально, не задумываясь, начинают доверять друг другу. А в других ситуациях стараются не попадаться друг другу на глаза».
Смерть Крыс куда-то запропал. Конечно, не стоило и надеяться на то, что он сдох. По крайней мере, до сей поры это ему ничем не мешало.
Вспомнив о крысе, Сьюзен с тоской подумала о содержимом своего стола. Она никому не разрешала есть в классе и придерживалась точки зрения, заключавшейся в том, что, если правила существуют, они существуют для всех, включая ее саму. В противном случае это уже не правила, а тирания. Но может, правила существуют еще и для того, чтобы ты размышлял о них, прежде чем нарушить?