благовоспитаный конь.
Это был длинный день. Она подняла крышку своего стола и достала «Страшные Сказки».
При этом она задела бумаги, под которыми обнаружилась черная с золотом коробка.
Это был маленький подарок от родителей Винсента.
Она посмотрела на коробку.
Каждый день ей приходилось проходить через это. Это было смехотворно. «Хигс&Микинс» не делают хорошего шоколада. Это ведь просто масло, сахар и…
Она порылась среди темно-коричневых фантиков внутри коробки и вытащила шоколадку. Вы не можете, в конце концов, ожидать, что она не съест хотя бы одну.
Она положила ее в рот.
Чертчертчертчерт! Внутри нуга! В ее шоколадке оказалась чертова искусственная чертова бело-розовая нуга чертова тошнотворная дурацкая нуга!
Ну, значит, эта не считается.[9]
У нее есть право на еще одну…
Учительница внутри нее, что имела глаза на затылке, уловила неясное движение и развернулась.
— Не бегать с косами!
Смерть Крыс престал носиться по столу в Живом Уголке и виновато посмотрел на нее.
— ПИСК?
— И к Канцелярскому шкафу тоже не подходи, — автоматически добавила Сьюзен и захлопнула крышку стола.
— ПИСК!
— Да. Я слышала, как ты думал об этом, — со Смертью Крыс можно иметь дело, если представлять его очень маленьким Джейсоном.
Канцелярский шкаф! Он был одним из мест грандиозных баталий в классе, он и игрушечный домик. Но если с домиком дети обычно разбирались сами, без вмешательства Сьюзен, которая должна была быть готова к мазям, кровоточащим носам и ласковому утешению проигравших, то за Канцелярский шкаф дрались до конца. В нем были горшочки с порошком для красок, стопки бумаги, коробки с карандашами и более идиосинкразические вещи вроде пары запасных брюк для Билли, который очень старался. Там еще были Ножницы, которые считались детьми чем-то вроде Орудия Судного Дня и, конечно, коробка со звездами. Единственные люди, которым разрешалось открывать шкаф, были Сьюзен и, обычно, Винсент. Не смотря на все старания Сьюзен, исключая явное жульничество, он оставался официальным «лучшим во всем» и добился алкаемой чести каждый день открывать Канцелярский Шкаф, извлекать карандаши и раздавать их. Для остального класса, и в особенности Джейсона, Канцелярский Шкаф был таинственным волшебным королевством, в которое необходимо проникнуть во что бы то ни стало.
На самом деле, думала Сьюзен, если вы научились отстаивать Канцелярский Шкаф, обхитрив Джейсона, и смогли сохранить жизнь животным до конца года, вы постигли, по крайней мере, половину искусства обучения.
Она подписала журнал, полила повядшие растения на подоконнике, сходила и принесла немного свежей бирючиновой листвы для палочников, которые были приемниками Генри Хомяка (выбранные на основании того, что достаточно трудно понять, когда они живы, а когда мертвы), стерла несколько карандашных каракулей и оглядела класс, все маленькие стульчики. Иногда ее беспокоило, что почти все, кого она знает, были трех футов ростом.
Она никогда не была уверена, что доверяет своему деду в такие вот времена. Это было из-за Правил. Он не мог вмешиваться, но он знал ее слабости и мог раскрутить на еще одну авантюру…
Кто-то похожий на меня. Да, он знал, как заинтересовать ее.
Кто-то похожий на меня. Вдруг где-то появляются какие-то опасные часы, и мне вдруг говорят, что есть кто-то похожий на меня.
Кто-то как я. Только не как я. Я, по крайней мере, знала своих родителей. Она слышала рассказ Смерти о высокой темноволосой женщине, путешествующей из комнаты в комнату в бесконечном дворце из стекла и оплакивающей дитя, которому подарила жизнь и которое может видеть каждый день, не будучи в состоянии даже прикоснуться…
С чего же мне начать?
Лобзанг научился многому. Он узнал, что в каждой комнате, по меньшей мере, четыре угла. Он узнал, что дворники начинают работать, когда небо светлеет и уже видно пыль, продолжая мести до самого заката.
В качестве наставника Лю-Цзы был достаточно добр. Он всегда указывал на места, которые он не слишком хорошо промел.
Не смотря на постоянное раздражение и насмешки бывших одноклассников, Лобзанг находил в работе определенную прелесть. Дни шли мимо него и его метлы…
…пока вдруг в его мозгу не раздался почти слышный щелчок, и Лобзанг решил, что с него хватит и баста. Он закончил со своей частью коридора и отыскал Лю-Цзы, мечтательно водившего метлой по булыжникам на террасе.
— Дворник?
— Да, мальчик?
— Что вы пытаетесь мне доказать?
— Извини?
— Я не думал, что… стану дворником! Вы — Лю-Цзы! Я думал, что стану учеником…ну, героя!
— Да? — Лю-Цзы почесал бороду. — О, боги. Черт. Да, я понимаю в чем проблема. Тебе следовало сразу мне сказать. Почему ты раньше молчал? Я больше не занимаюсь такими делами.
— Что?
— Все эти игры с историей, бегаю, волную людей… Нет, не то. Честно говоря, я никогда не был абсолютно уверен, что нам стоит это делать. Нет, с меня хватит и дворника. Есть что-то…истинное в чисто выметенном полу.
— Это проверка, так? — холодно произнес Лобзанг.
— О, да.
— Я разобрался, как это работает. Учитель заставляет ученика делать всю грязную работу, а потом оказывается, что на самом деле ученик познал вещи огромной важности,… но я не думаю, что я чему-то научился, кроме того, что люди довольно невнимательны и неаккуратны.
— Все равно неплохой урок, — сказал Лю-Цзы. — Ибо написано: «Работа еще никому не причинила вреда».
— Где это написано, Лю-Цзы? — довольно раздраженно спросил Лобзанг.
Дворник просиял.
— А, — сказал он. — Похоже, ученик готов учиться. Если ты не хочешь познавать Путь Дворника, не желаешь ли ты выучить Путь миссис Космополит?
— Чей?
— Мы хорошо подмели. Пошли в сад. Не написано ли: «Неплохо бы тебе выйти на свежий воздух»?
— Зачем? — спросил сбитый с толку Лобзанг.
Лю-Цзы вытащил маленькую потрепанную тетрадь из кармана.
— Вот она, — сказал он. — Я так и знал.
Лю-Цзы терпеливо поправил крошечное зеркало, чтобы повыгодней осветить одну из карликовых гор. Он немелодично мурлыкал что-то себе под нос.
Лобзанг сидел на камне, скрестив ноги, и осторожно переворачивал желтеющие страницы старинной тетради, на которой выцветшими чернилами было написано: «Путь миссис Космополит».
— Ну? — Спросил Лю-Цзы.
— У Пути есть ответ на все, так?
— Да.
— Тогда… — Лобзанг кивнул на маленький вулкан, который слабо дымился. — Как он работает, он же на тарелке?
Лю-Цзы посмотрел наверх, его губы двигались.
— Страница семьдесят шесть, мне помниться, — произнес он.
Лобзанг перевернул страницу.
— «Потому», — прочел он.
— Хороший ответ, — сказал Лю-Цзы, нежно поглаживая маленький склон щеткой из верблюжьего волоса.
— Просто «Потому», Дворник? Нет причины?
— Причины? Какие причины могут быть у горы? И когда ты станешь старше, ты поймешь, что большинство вопросов сводиться, в конце концов, именно к «Потому».
Лобзанг ничего не сказал. Книга ставила его перед проблемой. Ему хотелось сказать: Лю-Цзы, эта книга напоминает мне список высказываний старой леди. Такие вещи говорят именно старые леди. Что это за мудрость: «если будешь едва прикасаться к еде, лучше не станет» или «доешь, волосы от этого вьются» или «все приходит к тому, кто ждет»? Такие вещи можно прочитать на бумажках из страшдественских крекеров!
— Правда? — спросил Лю-Цзы, с виду полностью поглощенный созерцанием горы.
— Я ничего не говорил.
— О. Я думал, сказал. Ты скучаешь по Анк-Морпорку?
— Да. Там мне не приходилось подметать полы.
— Ты был хорошим вором?
— Я был фантастически хорошим вором!
Ветерок доносил до них запах вишневых бутонов. Было бы неплохо, подумал Лю-Цзы, хоть раз собрать вишен.
— Я был в Анк-Морпорке, — сказал он, выпрямляясь и направляясь к следующей горе. — Видел наших гостей?
— Да, — ответил Лобзанг. — Все смеются над ними.
— Правда? — Лю-Цзы поднял брови. — В то время как они прошли тысячи миль в поисках истины?
— Но не говорил ли Мгновен, что если истина есть где-то, то ее можно найти везде? — сказал Лобзанг.
— Молодец. Я вижу ты, по крайней мере, чему-то научился. Но однажды я заметил, что все остальные решили, что мудрость может быть найдена только очень далеко. И я пошел в Анк-Морпорк. Они все шли сюда, и это показалось мне честным.
— В поисках просвещения?
— Нет. Мудрец не ищет просвещения, он его ждет. И пока я ждал его, решил, что поиск испытаний может быть более веселым, — сказал Лю-Цзы. — В конце концов, просвещение начинается там, где заканчиваются испытания. И я нашел их. И своего рода просвещение тоже. Я не пробыл там и пяти минут, к примеру, как какой-то человек в подворотне попытался растолковать мне то, о чем я уже имел некоторое представление, он преподал мне урок о смехотворности материального.
— Но почему Анк-Морпорк? — спросил Лобзанг.
— Посмотри в конце книги, — сказал Лю-Цзы.
Там обнаружился обрывок желтой хрустящей бумаги. Мальчик развернул его.
— Это просто страница из Альмнака, — сказал он. — Он очень популярен там.
— Да. Искатель мудрости оставил его тут.
— Э… на этой странице только Фазы Луны
— На обороте, — сказал дворник.
Лобзанг перевернул листок.
— Это просто объявление Гильдии Купцов, — сказал он. — «В Анк-Морпорке есть все!»
Он посмотрел на улыбающегося Лю-Цзы.
— И вы подумали, что…
— Ах, я стар, прост и доверчив, — сказал дворник. — В то время как ты молод и сложен. Даже Мгновен видел знамения в завитках каши на тарелке и в полете птиц. Но это, как ни странно, было записано. Я хочу сказать полет птиц довольно сложен, а это были слова. После целой жизни поисков я узрел, наконец, начало Пути.