От страха Вратко едва не разжал руки. Но не смог — на этот раз онемение, сцепившее пальцы насмерть, выручило его.
Так парень и болтался на волнах до утра, стараясь не думать о чудовищах и черной глубине под ногами. Несколько раз он проваливался в забытье, с трудом напоминающее сон. И в эти мгновения начинал видеть Мирового Змея. Вода неподалеку бурлила и вздымалась, стекая потоками с треугольной головы, украшенной крупной чешуей. Немигающий глаз со зрачком-щелью в упор смотрел на словена, а раздвоенный язык тянулся, ощупывая воздух.
В первый раз Вратко сумел проснуться сам — просто заставил себя открыть глаза, а после долго унимал колотящееся сердце.
Во второй — вырваться из объятий полусна-полубреда никак не получалось. Трепещущий змеиный язык подбирался все ближе и ближе… И тогда в темноте пророкотал гром, вспыхнула далекая молния, осветив колесницу, запряженную двумя рогатыми и бородатыми козлами. Она мчалась, раскачиваясь, по краю неба, а возница, здоровенный широкоплечий мужик, размахивал над головой молотом. Очнувшись, новгородец недоумевал — зачем богу викингов помогать ему? Ведь это же был Тор — гроза великанов и чудовищ, обладатель волшебного молота Мйольнира. Разве можно перепутать его с кем-то другим?
Как ни старался Вратко отогнать сон, но и в третий раз веки его сомкнулись. Слишком велика оказалась усталость, даже страх перед чудовищным змеем не смог ее пересилить. И снова холодная, прозрачная, как слеза, вода потоками ниспадала с головы гада. Снова взгляд и раздвоенный язык искали юношу, а он и рад был спрятаться, да посреди моря негде. Проснуться не удалось. Колесница с Тором задерживалась. И когда сердце Вратко уже почти остановилось от ужаса, вновь на дальнем окоеме замерцали зарницы. Пророкотали громовые раскаты. Только вместо запряженной козлами повозки показался одинокий всадник. Чернобородый воин скакал, воздев над головой секиру, вдоль лезвия которой пробегали голубоватые сполохи молний. Перун? Похоже, да… Бог славянских воинов, повелитель грозы и сын Неба, замахнулся секирой на Йормундганда, и змей отпрянул, прищурил глаза, нырнул в пучину. Перун не сдержал бег могучего вороного коня, умчался вдаль, не удостоив спасенного новгородца даже взглядом.
Вратко не обиделся на бога грозы. Счастье, что покровитель оружных людей снизошел до спасения купца. Даже не купца, а купеческого сына, который сам торговым гостем запросто может и не стать. Да, скорее всего, уже и не станет. Пойдет на корм рыбам и ракам морским…
С такими грустными мыслями отчаявшийся парень встретил рассвет.
Солнечные лучи пробивались сквозь ползущую по-над водой дымку. Море почти успокоилось, едва-едва покачивая бочонок и одинокого пловца.
Вверху заметались тени чаек.
Как они могут находить пищу, когда море скрыто туманом?
Вратко задумался, хоть и не хотелось…
Надо бы куда-то плыть. Но куда? В какой стороне берег? Да еще желательно берег лютичей, а не данов.
Новгородец попробовал пошевелить ногами и понял, что никуда плыть уже не будет. Просто не сможет. Нет сил. По телу разливалось тупое оцепенение.
Остается ждать смерти. Какова она будет? Христианский ангел опустится на воду, принимая душу утопленника, или распоясанная девка в рубахе беленого полотна и поневе, вышитой черными и красными крестами, придет, чтобы взять за руку и повести за собой?
Может, она уже идет?
Что это за шорох разносится над водой?
Или это взмах крыльев ангела?
Да нет… Еле слышный плеск… Неужели Смерть шагает по воде, словно по суше?
Плеск, поскрипывание. Размеренное, неторопливое.
Откуда оно доносится?
Кажется, сзади.
Вратко с трудом пошевелился, кое-как сумел развернуться и, затаив дыхание, уставился на приближающуюся сквозь туман плотную тень. Воспоминания о являвшемся ночью Йормундганде были еще слишком свежими.
А тень стремительно раздвигала туман, рвалась словно живая.
И вот прямо над головой парня нависла оскалившаяся морда дракона.
Зубастая пасть раскрыта в беззвучном крике. Круглые выпуклые глаза. Лоб венчают два плавно изогнутых рога. Длинная, лебединая шея украшена гребнем.
Вратко захрипел от ужаса, пытаясь позвать на помощь. Сорвался на бессловесный крик, визгливый и надтреснутый.
И только услышав басовитый голос, пророкотавший на северном наречии: «Никак плавает кто-то?» — новгородец понял, что спасен.
Страшный дракон оказался не чем иным, как носовой фигурой корабля викингов. Вот уж без малого триста лет корабли эти наводили ужас на побережья Варяжского и Северного морей, земли франков и гишпанцев, греков и италийцев, арабов и мавров.
Вот только не будет ли такое спасение хуже смерти?
Угодить в рабство и до конца жизни носить навоз, удобряя скудные каменистые земли где-нибудь во фьорде?
В воду полетела веревка. Плюхнулась в аршине от головы Вратко.
— Хватайся! — приказал все тот же голос.
Парень попытался разжать пальцы и не смог.
— Держись за веревку!
Легко ему говорить… А тут даже если от бочонка отцепится, неизвестно, сможет ли удержать в руках мокрую веревку.
— Он не может, Олаф! Не видишь, руки закостенели! — проговорил второй человек. Властный и решительный. — Помоги ему!
Наверное, Олаф медлил в нерешительности, поскольку на борту корабля засмеялись, и кто-то скрипуче произнес:
— Не бойся промочить порты. День обещает быть ясным, высушишь!
— Я не боюсь воды, — отвечал бас. — Я не хочу вылавливать труп! Мокрый, холодный, скользкий…
— Трупы не кричат.
— Слыхал я о ворлоках, которые…
— Где ты здесь видел ворлока? Хочешь, я сложу вису о твоей отваге?
— Лучше сложи вису о том, как Олаф в воде не был, а порты мокрые оказались! — вновь засмеялся обладатель скрипучего голоса.
— Я никого не боюсь!
Сразу после этих слов что-то тяжелое ударилось о воду. Гулко, но без плеска.
Мгновение, и в двух саженях от Вратко вынырнула голова. Гладкая, облепленная намокшими волосами — так, что и цвета их не разобрать. Человек отфыркнулся, будто тюлень, в два гребка подобрался поближе. Спросил опасливо:
— Эй, утопленник… Живой или нет?
— Живой… — ответил Вратко одними губами.
Спаситель не услышал:
— Утонул, что ли, совсем?
— Живой я! — Новгородец пошевелил плечами, от чего бочонок заплясал на волне. Закричал, как ему показалось, во все горло: — Живой!!!
Человек услышал его сипение. Подплыл ближе.
— За веревку ухватишься?
— Нет… — Вратко покачал головой.
— Ясно.
Олаф пошарил в воде, нащупал конец веревки, просунул его новгородцу под мышки, завязал на спине.
— Тяни! — закричал он, высовываясь из воды едва ли не по пояс.
На корабле потянули. Быстро и слаженно.
Вот и просмоленный борт, весла, торчащие словно ноги у жука, круглые щиты, развешанные вдоль верхнего бруса. Веревка рванула вверх, чьи-то руки заботливо подхватили парня, перевалили через ограждение и уложили на палубу.
— Сигурд, забери у него бочонок, — приказал обладатель властного голоса.
— Ага, сейчас… — Над Вратко склонилось морщинистое лицо, окруженное венчиком редких седых волос. Значит, вот кто скрипел и издевался над Олафом и его портами. — Вона как вцепился. Не отдерешь.
— Пальцы разжимай! — приказал решительный.
— Гляди, не повыламывай! — Это уже Олаф вернулся, если судить по голосу. — Зря я, что ли, в холодную воду лез?
— Не криви душой, дубина, вода что парное молоко! — огрызнулся Сигурд.
— Что ж ты сам не нырял?
— Доживи до моих лет, сосунок, поймешь, что самому таскать угли из очага не обязательно. Главное — уметь находить того, кто будет таскать их для тебя.
Вокруг с готовностью захохотали. Вратко не мог понять, над чем смеются урманы. Ведь он — не уголь, а море — не очаг.
Сигурд терпеливо разжимал пальцы новгородца. Один за другим. Без излишних усилий. Наконец бочонок отправился куда-то в сторону.
— Скидай рубаху с портами, парень. Сушиться будем…
— Подбери ему что-нибудь из моего сундука, Сигурд, — сказал предводитель.
— Могу свою рубаху ему подарить, — под хохот толпы предложил Олаф.
Что ж они все смеются? Вуй Ждан когда-то сказал: смех без причины — признак дурачины. Или есть причина?
Снизу роста окружавших его урманов было не разобрать, но Вратко поглядел и понял, что басовитый Олаф, с одежды которого продолжала стекать вода, на голову выше любого из своих товарищей, а его, Вратко, так и на две, не меньше. Словен представил, как сидела бы на нем рубаха великана, и невольно улыбнулся непослушными губами.
— Гляди, смеется! — заметил Олаф. — Значит, не помрет.
— Вот-вот, а ты его загодя в живые мертвецы записал! — покачал головой Сигурд и убежал. Должно быть, за одеждой для Вратко.
Парень с усилием оттолкнулся руками от палубы и сел. Нехорошо гостю, да еще младшему по возрасту, лежать, когда хозяева стоят. Правда, сидеть тоже как-то не очень пристойно, но все же лучше.
— Ты на «Слейпнире»,[14] парень, — проговорил предводитель. — Я — Хродгейр Черный Скальд. Я служу хевдингу[15] Ториру Злая Секира из Лесной Долины, что в Хёрдаланде. А он, в свою очередь, служит конунгу Харальду Суровому. Кто ты? Как оказался посреди моря? Расскажи мне свою историю, парень. Расскажи честно, не утаивая ничего.
Говоривший оказался мужчиной среднего роста — не слишком широкоплечим, без выпирающих из рукавов рубахи мышц, но плотно сбитым и вместе с тем легким и подвижным, словно конь южных кровей. А вот масти он был необычной для норвежских мореходов — волосы черные, словно вороново крыло. В черной бороде серебрился клок седых волос, хотя на вид воину было не больше тридцати лет.
— А пока ты с мыслями собираешься, — продолжил Хродгейр, — я сделаю то, что обещал своим людям. Скажу вису на твое спасение.
Он расправил пальцами усы и нараспев произнес: