ик. Вафрика и Маргариту Таня унесла обратно в детскую…
А потом, когда Шушка произнес первые немудреные словечки и сделал первые шаги, Таня вместе с няней Верой Артамоновной осторожно водила его за руки, и он косолапо переступал неверными ножками в тупоносых белых башмаках. Так началась эта детская дружба.
5
Шушка в нетерпении ходил по темному коридору, слушая, как поскрипывают под его ногами крашеные половицы, и поглядывая на запертую дверь, откуда доносились возбужденные голоса, смех. Там переодевались, принаряжались, — Шушку туда не пускали. Вот дверь открылась, запахло духами, мылом, Вера Артамоновна пронесла большой фарфоровый кувшин с теплой, чуть дымящейся водой. Она едва не сбила Шушку с ног.
— Шел бы ты, батюшка, в детскую.
Но Шушка никуда не уходил; он ждал: когда же наконец выйдет Таня? Ему хотелось поскорее показать подарки, игрушки, книги. Шушка волновался и даже забыл о сюрпризе, который готовил для него Кало.
Чинно и торжественно прошел обед. Шушку и Таню увели в детскую отдохнуть после обеда. Солнце опустилось за крыши домов, и неясными стали очертания предметов. Таня рассказывала деревенские новости, как вдруг в детскую вошла мадам Прево и небрежно сказала Шушке, что внизу его спрашивает какой-то человек.
«Вот оно!» — подумал Шушка и, схватив Таню за руку, потащил за собой.
В дверях залы их встретил Кало в турецком костюме, весь сверкающий от блесток и фольги. Откуда-то из глубины лилась медленная нежная музыка. На лице Кало бродила счастливая улыбка. За ним — целая толпа арапчат; Шушка с трудом узнавал дворовых мальчишек: лица вымазаны черной краской, зубы кажутся ослепительно белыми, а белки глаз — голубыми. Арапчата преподнесли Тане и Шушке фрукты в пестрых корзиночках и конфеты в шелковых бонбоньерках.
От неожиданности и восторга дети замерли на пороге, но Кало суетился и просил пройти дальше, в залу. Там полутемно, ряды кресел — совсем как в настоящем театре. На стенах разноцветные фонарики — красные, зеленые, синие, желтые; они покачивались, мерцали. Среди бегущих разноцветных теней должна жить добрая фея, о которой Шушке так интересно рассказывала Луиза Ивановна. И, почувствовав себя прекрасным принцем, Шушка взял Таню за руку и смело переступил порог залы.
Раздался легкий треск, музыка смолкла, и в глубине комнаты завертелся круг из разноцветных огней. Переливаясь и разбрасывая холодные искры, он приближался к середине комнаты, потом уходил в сторону, вытягивался, превращался в скачущего коня или в сияющий подсолнух, а то и в невиданного дракона. Это китайский фейерверк, его привез для Шушки Лев Алексеевич.
Кало буквально сбился с ног, командуя праздником..
Галстук съехал на сторону, он то и дело вытирал платком лоб, на котором выступали крупные капли пота.
— Садитесь, дети, садитесь… И вас прошу, почтенные господа, присутствовать при представлении волшебных картин, — говорил он, глядя поверх Шушкиной головы.
Шушка плохо понимал, что значили эти таинственные; слова, но покорно пошел за Карлом Ивановичем и опустился в мягкое кресло. Он только слышал, как следом за ними вошли в залу отец с матерью, дядя и Наталья Петровна.
На стене, возле которой стоял рояль, Шушка только сейчас заметил белую простыню. Погас свет, и на простыне возникло светлое пятно, оно шевелилось, переползая с одного края на другой, пока не установилось посредине. Пучок лучей бежал из маленького, таинственного ящичка и, упираясь в простыню, образовывал этот светлый квадрат. Кало, склонившись над ящиком, делал руками какие-то таинственные движения. От волнения у Шушки пересохло во рту, и он с трудом ворочал языком, облизывая запекшиеся губы. Что-то появится сейчас в лучах света? Он обернулся к Тане и увидел в темноте ее огромные неподвижные и испуганные глаза. И он снова почувствовал себя сказочным принцем, который должен охранять и беречь ее. Справившись с волнением, он покровительственно похлопал Таню по ладошке.
А на простыне появился слон, он то увеличивался, те уменьшался, переступал большими ватными ногами, вот он даже встал на голову, чего живому слону никогда не сделать. Что это?! Китайцы, японцы, индейцы, а вот и негры…
— Гляди, гляди, совсем как мой Вафрик… — прошептала Таня.
А вот еще негритенок! Он подбежал к старшему, ударил его в живот, и началась драка, самая настоящая драка — так дерутся на улицах мальчишки. Вон как летят перья! А какие странные наряды…
Шушка слышал, как аплодировал Лев Алексеевич: он потешался не меньше детей. Холодно и едко шутил отец, весело переговаривались Луиза Ивановна и Наталья Петровна.
Представление окончено. Снова разноцветные тени китайских фонариков побежали по стенам, и лица родных, которые Шушка знал с рождения, казались незнакомыми и таинственными. Он бросился к Кало и обнял его. Как можно отблагодарить за такое наслаждение? Кало отбивался, смеялся.
— Вы хороший мальчик, вы очень хороший мальчик… — с придыханием твердил он, и Шушка не понимал: смеется Кало или плачет?
К Шушке подошел Лев Алексеевич и передал ему в полное владение и фейерверк, и волшебный фонарь, и ящичек стекол с нарисованными на них картинками.
— Мне пора в клуб, — сказал он.
— А детям пора спать, — добавил Иван Алексеевич.
В дом пришла тишина. Кончился день рождения.
Глава третьяЧТО ДЕЛАТЬ?
Вот уже несколько дней, открывая по утрам глаза, Шушка видел в окне беспросветно серое, не по-весеннему низкое небо — огромная туча опустилась на город и сеяла, сеяла мелким дождем.
На дворе было тепло, парко, почки на деревьях лопнули, и клейкие новорожденные листочки казались неестественно яркими в сравнении с мутным небом и грязной землей. Пришепетывающий звук падающих капель слился с ритмом жизни, его перестали замечать.
И сегодня, проснувшись, Шушка прислушался: ему словно не хватало чего-то. Взглянув в окно и увидев просыхавшую курившуюся паром крышу дома, что стоял напротив, он понял: дождь прекратился. А к полудню туча стала редеть, расползаться, в разрывах засинели промытые кусочки чистого неба.
— Вот как откроется кусок голубого неба и можно будет из него штаны выкроить, — тогда жди погоды… — сказала няня Вера Артамоновна.
Таня и Шушка нетерпеливо поглядывали в окна — можно ли, наконец, сшить таинственные штаны из небесной синевы.
В эти дождливые дни Иван Алексеевич гулять детям не разрешал.
В детской топили жарко, и они томились от духоты и безделья.
Но вот раздался торжествующий возглас мадам Прево:
— Дождь перестал, дети! Дер герр[1] Иван Алексеевич велели рамы выставлять. А вам с Танхен приказано как следует одеться и идти во двор пускать кораблики. Собирайтесь!
Дети не заставили себя просить. Но, уже одевшись, Шушка долго не уходил из комнаты. Точно завороженный смотрел он, как дворовые девушки, стоя на подоконнике, заворотив подолы камчатных юбок, ловкими сильными движениями выставляли рамы. Рама тяжелая, а девушка, рванув ее на себя, легко поднимает над головой и осторожно, чтобы, не дай бог, не уронить, опускает на пол. Шушка подбежал к окну. Там, между рамами, в пыльной, посеревшей за зиму вате сидел маленький плюшевый медвежонок. Это Шушка осенью, когда закладывали на зиму окна, посадил его туда. Он потом очень жалел медвежонка, ему все казалось, что тот нет-нет да и взглянет укоризненно своими маленькими бисерными глазками. А когда наступили морозы, иней покрыл стекла замысловатыми узорами, медвежонка совсем не стало видно, и Шушка часто думал: как-то он там один, маленький?..
И вот медвежонок у Шушки в руках. Сейчас он кажется ему особенно дорогим, как друг после долгой разлуки. Сунув медвежонка в карман пальто и нежно поглаживая его пыльную плюшевую шерстку, Шушка схватил Таню за руку и, не слушая наставлений мадам Прево, семенившей за ними, побежал к двери.
Влажный весенний воздух омыл лицо, заполнил легкие? Дышать доставляло наслаждение. Черные стаи ворон носились над чистыми, покрытыми мелкой клейкой листвой деревьями, наполняя воздух картавым карканьем. Возле каменной стены, отделявшей большой яковлевский сад от соседнего, прокопана канавка для стока талой воды. Сегодня, после многодневных дождей, вода бежала звонким ручейком и, набегая на камешки, пенилась и клубилась, закипая маленькими водоворотами.
Короткая красноватая травка пробивалась между булыжником, которым был вымощен двор. Из конюшни доносилось грустное ржание — видно, лошадь тоже почувствовала прелесть весеннего дня.
Мадам Прево вынесла лукошко, в котором сложены были кораблики и лодочки, выдолбленные из дерева и украшенные белыми полотняными парусами. Но Шушке больше нравились простые и легкие лодочки и пароходики, сделанные из бумаги ловкими руками Кало. Шушка вытаскивал их из карманов целыми пачками. Вскоре вся канава покрылась белым летучим роем.
Шушка усадил медвежонка в кармане так, чтобы морда была наружу и он мог созерцать все происходившее во дворе. Таня принесла кусок доски, поставила поперек канавы: образовалась запруда — небольшое озеро с причудливо изогнутыми берегами. Кораблики толпились в озерке, вертелись юлой, сталкивались и важно проплывали друг мимо друга.
Увлеченные безмятежной игрой, дети не заметили, как в калитку вошли два полицейских солдата и быстро пересекли двор, скрывшись в двери, которая вела в людскую.
Солнце вдруг вырвалось из-за облаков, его горячие лучи брызнули на землю, и лужи сразу стали синими и бездонными.
Резкий, отчаянный крик разрушил медленное течение весеннего дня. Шушка вздрогнул и оглянулся на Таню. Она ответила ему непонимающим взглядом и, ударяя рукой об руку, стряхнула с ладоней мутные капли.
Из людской высыпала толпа. Все были возбуждены, мужчины что-то кричали, женщины причитали и голосили. В яковлевском доме жило человек шестьдесят крепостной прислуги — казалось, сейчас все они собрались — здесь.