Мой взгляд скользил по стенам, по полкам, на которых стояли окутанные стазисом сосуды с образцами, и я с удовольствием отмечал, какое количество монстров повидал и даже победил. Сосуды не имели подписей, но мой разум помнил всех зверей на память — даже тех, чьи образцы мы просто украли. На одной из пробирок моя улыбка увяла. Клочок шерсти в ней вызвал очень болезненные воспоминания, даже более унизительные, чем от встречи с теми двумя воробьями. Снова взыграло любопытство, желание узнать, какой именно магией обладает эта мелкая пушистая тварь. В связи с навалившимися заботами у меня как-то вылетело из головы, что я разместил заказ в Нирвине, и к этому времени моя землеройка уже должна родиться.
Мысли об этом маленьком, симпатичном, но совершенно выводящем из себя монстре вызвали какую-то неожиданную ностальгию. Я шёл по лаборатории, касался руками каждой пробирки, чувствуя в кончиках пальцев неприятное покалывания стазиса. Вспоминал облик монстров, их силы и возможности. И ощущал какую-то детскую обиду за то, что людям не досталось их силы, скорости, зрения, регенерации. И то, что монстры получают просто по факту рождения, человек может достигнуть лишь постоянными утомительными тренировками, побеждая лишь с помощью разума. Ведь если бы монстры были достаточно умны, чтобы целенаправленно планировать развитие, то некоторые из них стали бы непобедимы. И пусть теперь я тоже получил магию, совершив практически невозможное, но тело-то моё осталось…
Остановившись на полушаге, я замер. Идея, яркая, словно вспышка молнии, пронзила мозг. Я рухнул на стул и уставился невидящим взглядом в потолок, обдумывая преимущества и недостатки. И как таковых недостатков я не нашёл, если, конечно, не считать за таковые дополнительный огромный объём работы!
Кто сказал, что я должен оставаться обычным человеком, отличающимся даже от обитателей Итшес? Кто сказал, что мне надо сохранить свой прежний облик, лишь отмотав время назад? Химерологи испокон веков объединяли геномы монстров и животных, получая совершенно невиданные прежде варианты. Конечно, не все получившиеся гибриды жизнеспособны, многие гибнут прямо в зародыше из-за конфликта генов или магии. Но за века и тысячелетия существования этого раздела науки было придумано множество способов увеличить вероятность успеха.
Я могу сам собрать себе тело: сильное, быстрое и крепкое. Могу заменить глаза на нечто, даже на начальных этапах развития сравнимое с моим старым протезом. Я могу спроектировать свою внешность, выбрать телосложение, рост и даже черты лица. Могу подарить себе даже регенерацию — ведь существует немало тварей, у которых она не является свойством магии, а закодирована в геноме. Да, из-за столь кардинальных изменений увеличивается опасность, уменьшается вероятность успеха у процесса преобразования. Вот только именно я, с моим мозгом, всё могу просчитать заранее, а потом, во время ритуала, от фатальных последствий меня убережёт сила Ирулин!
Перспективы оказались настолько заманчивыми, что я запустил руки в волосы, вскочил, и заметался по лаборатории. Только инерция и косность мышления не позволяли мне взглянуть на будущий ритуал с другой стороны. И самое обидное, я не мог даже пенять на своё происхождение — именно земные литература и комиксы были наполнены различными оборотнями, вампирами, сумасшедшими учёными, соединяющими в одно целое зверя и человека. Да, обычно у таких существ к преимуществам прилагался фатальный недостаток. Но в том-то дело, что с помощью планирования, расчётов и проверок, я могу избежать любого из них. Ну и даже если я превращусь в безумного оборотня, то со мной божественная сила моей госпожи, которая избавит от любого безумия. Если какую-то особенность нового тела я посчитаю неблагоприятной, тогда именно Право Ирулин ликвидирует её, исцеляя, словно болезнь.
Я вновь впал в состояние фуги, но теперь ничуть не терял контроль, следовал жгучему желанию, не рискуя прерываться ни на миг. Я один за другим секвенировал образцы, выделял гены и их сочетания, чтобы потом объединить в идеальную модель. Кенира ощущала моё состояние, она слала мне чувство поддержки, приносила в лабораторию еду и убирала пустые тарелки. Когда наступала ночь, она заботливо вела меня назад, водила в туалет и душ, укладывала в кровать. Лишь погружаясь в Царство госпожи, я приходил в себя достаточно, чтобы внятно обрисовать жене идею, а после этого продолжал вычисления даже во сне. Мне пришлось вновь начать есть сладкое, так как чувствовал, что моя магия не всегда справляется с нагрузкой, ударяя отдачей по хрупкому органическому носителю.
Не уверен, что бы делал без жены. Без её тепла и заботы, безграничной уверенности в моих силах, может быть я бы просто сдался, воспользовался простым вариантом, всего лишь вернув молодость. Возможно, мне так и следовало поступить, вот только я не мог откинуть вероятность, что придётся вступить в сражение с Эгором, а значит, мне нужно вырывать у судьбы каждую долю шанса.
Но вместе с тем, терять человеческий облик, превращаясь в какого-то полумонстра я не хотел. Меня до сих пор тешила надежда на счастливый конец, когда, освободив богиню, я смогу остаться жить вместе с женой и с сыном, встречаться с друзьями и путешествовать по Итшес, а не скрываться в самых глухих уголках мира, ни на секунду не расставаясь с реликвией Керуват, укрывающей от очень внимательного взора. К счастью, в этом мире существовали способы обратного просчёта от фенотипа к генотипу, правда, не в химерологии, а в косметической медицине. И, благодаря близкому знакомству с Диршадой Мульчарн, я обладал и этими, прямо скажем, не очень распространёнными знаниями. Конечно, эти методы были призваны ликвидировать и закрепить в геноме лишь одиночные недочёты, со многими из которых справлялась и собственная магия владельца, да и услуги Высших Целителей были доступны отнюдь не всем, но сами основы методик были разработаны до меня, их требовалось лишь масштабировать на всё тело.
Я превратился в доктора Моро, Виктора Франкенштайна или, скорее, доктора Курта Коннорса, планируя собственные изменения для восхождения по эволюционной цепочке. Безжалостно оптимизировал собственный геном, в котором, к моему удивлению, оказалось немало мусора и рудиментов, либо никак не влияющих на существование, либо, наоборот, идущих только во вред.
Препарировал ДНК каждого живого существа, имеющегося в лаборатории, а потом долго ездил по окрестностям Нирвины и Таргоссы, посещая каждого из практикующих химерологов, договариваясь об изучении неизвестных мне геномов в обмен на услугу или на один из моих образцов. Посетил я, конечно, и лабораторию, в которой заказал выращивание землеройки. И, ткнув в маленький голый комочек кончиком Шванца, я долго ругался, перебирая бранные слова на всех известных мне языках.
Магия фазовой землеройки ничуть не уступала магии воробья. Землеройка обладала тем же сродством с пространством, могла ограниченно контролировать гравитацию, не имела ограничений по развитию, пусть и склонялась к стихии земли. И если бы я тогда сумел хоть раз попасть в эту юркую тварь, это сберегло бы немало времени и усилий, потраченных на дальнейшие поиски. Но, конечно, что ушло, то прошло, так что злость и рефлексии ничего бы не дали.
Подавив злость и досаду, я вернулся в замок и вернулся к конструированию своего будущего вместилища. Задачу усложняло то, что мне предстояло отобрать комбинации, не завязанные на магию существа, а являющимися исключительно свойством тела. И отобрать их оказалось не так просто, как бы мне того хотелось.
Легче всего, как ни странно, оказалось с глазами. Глаза обычного орла являлись очень сложным оптическим прибором, позволяющим видеть на огромном расстоянии, имеющим механизмы, регулирующие кривизну и адаптацию линз, чтобы изменять фокусировку. У фениксов, чьи генетические образцы раздобыл Хартан, глаза были ещё совершенней. Они содержали дополнительные рецепторы, позволяющие видеть в расширенных диапазонах, мышечные волокна, изменяющие фокусировку от микроскопического до телескопического расстояния. В эту безумно плотную структуру мне лишь оставалось интегрировать дополнительные сенсорные клетки дрийксы, добавив к диапазонам тепловой, чтобы вышло нечто, не уступающее моему протезу.
Я завидовал регенерации крежл-змея и хотел обязательно получить нечто подобное и для себя. Но у змея она являлась магическим свойством, а после обретения магии этот путь был недоступен. К счастью, имелось немало других монстров, обладающих пусть и не такой сверхъестественно особенностью, но, тем не менее, способных без следа заживлять раны и даже отращивать потерянные конечности. Именно такой регенерацией обладала дрийкса, но процесс протекал довольно медленно. К счастью, та самая фазовая землеройка имела кожу, способную почти что к мгновенной пролиферации и замещению повреждённых участков, за счёт особых клеток, которые обычно находятся в пуповинной крови, называемых целителями «исходными». Конечно, результат был далёк от оптимального, но в своей модели я задействовал оба процесса, сделав так, чтобы после начального устранения повреждений, не дающего раненному истечь кровью, все остальные последствия устранил более медленный механизм.
Кости воробья имели губчатую структуру, были полыми, но очень прочными. Я добавил гены лоргарха, повысив минерализацию и увеличив их прочность, а также, что не менее важно, эластичность, таким образом практически исключив возможность переломов.
От каждого монстра я брал отдельную особенность, добавляя её к списку особенностей моего будущего тела. Сетка белковых волокон в эпидермисе делала мою кожу очень прочной и устойчивой к рассечению, при этом оставляя столь же мягкой. Стали плотнее мышцы, обретая не только невиданную до этого силу, но и недоступную простому человеку выносливость. Митохондриальные белки в тканях обеспечивали высокую выработку энергии и выводили продукты распада, что снижало утомляемость и помогало дольше выдерживать пиковые нагрузки.
Улучшил я также обоняние и слух. Внутреннее ухо изменило структуру, обзавелось усиленными волосковыми клетками, делавшими слух более чувствительным к низким и высоким диапазонам. Изменили строение хрящи, теперь они лучше помогали направлять и улавливать звук. На этом этапе я столкнулся к первым, казалось бы, неразрешимым вызовом. Я не хотел терять человеческий облик, но значительные изменения слуха были возможны только при столь же серьёзной модификации ушной раковины. Идея ходить со звериными ушами вызывала у меня отвращение. Но, к счастью, заострёнными подвижными ушами обладали не только звери. Ирулин, моя великая госпожа, моя богиня, женщина, которую я безмерно любил и уважал, ради которой готов был идти на любой риск и принимать любые опасности, внешне сильно напоминала несуществующих на Земле эльфиек, и получить такие же уши я считал не унижением, а великой честью. Так что проекту «Ульрих Зиберт, вторая редакция» было суждено обрести самый что на ни есть эльфийский фенотип. Хотя, если собрать всё, что я туда намешал, новое тело с тем же успехом мог назвать и гоблинским.