Умеко больше не жена тебе, — отрезал Ёритада. — Она вернулась в мой дом и попросила защиты для себя и своих детей.
Сигеру рассмеялся, словно услышав какое-то совершенно нелепое заявление.
Защиты? От чего?
Сигеру, — мягко и печально отозвался Ёритада, — твой рассудок и дух не в порядке. Я заметил это уже много недель назад. Сегодня ночью Умеко явилась ко мне в слезах. Она сказала, что ты непрестанно, днем и ночью, бормочешь о ужаснейших муках преисподни. Дети дрожат, завидев тебя. Молю тебя, попроси совета у князя Киёри. Твой отец — мудрый человек. Он поможет тебе.
Он никому не поможет, — отозвался Сигеру. — Князь Киёри сегодня ночью был отравлен желчью рыбы-луны.
Что?! — Ёритада, ошеломленный подобной откровенностью, забывшись, шагнул вперед. Остальные самураи были потрясены не меньше его. Вот он, подходящий момент.
Сигеру пришпорил коня, выстрелив на скаку из обоих пистолетов. Он был не очень искусен в стрельбе и ни в кого не попал. Но он и не ставил это целью; ему нужно было просто внести замешательство в ряды людей Ёритады.
Это ему вполне удалось. Лишь два мушкетера смогли выстрелить достаточно прицельно. Обе пули попали в лошадь, и животное рухнуло.
Сигеру спрыгнул с седла, ринулся вперед и первым же ударом катаны обезглавил тестя. Прежде, чем улеглась пыль, поднятая падением лошади, Сигеру, орудовавший катаной и танто, убил или смертельно ранил всех, кто пытался противостоять ему.
За воротами Сигеру встретила его теща, Садако, с четырьмя служанками. У каждой в руках была нагината — копье с длинным наконечником, способное и колоть, и рубить, — излюбленное оружие женщин из самурайских семейств.
Проклятый демон! — процедила Садако. — Я ведь советовала Умеко не выходить за тебя замуж!
Ей следовало прислушаться к вашему совету, — ответил Сигеру.
Он отыскал Умеко и детей в саду, в чайном домике. Когда он наклонился, чтобы отворить дверь, маленькая, сделанная под детскую руку катана пронзила рисовую бумагу, которой были затянуты деревянные рамы. Клинок оцарапал Сигеру левую бровь и лишь чудом не вонзился в глаз.
Войди и умри! — провозгласил детский голос, в котором не слышалось ни капли страха. Это был младший из детей, шестилетний сын Сигеру, Нобуёси. Сигеру знал, какая картина сейчас предстала бы его глазам, загляни он внутрь. Нобуёси охраняет дверь; острие клинка поднято на уровень глаз. За спиной у мальчика Умеко и девочки, Эми и Сати.
Сигеру отворил дверь легким ударом катаны. Завидев отца, мальчик задохнулся и быстро отступил. С точки зрения стратегии лучше было бы защищать порог, поскольку маленький дверной проем ограничивал свободу передвижения Сигеру. Но Сигеру не мог винить сына за этот просчет. Он знал, что выглядит сейчас ужасно. Он с головы до ног был покрыт кровью восемнадцати людей. Девятнадцати, если считать еще себя самого. Из раны на шее текла кровь. Если б теща ударила на дюйм ниже, она бы прикончила Сигеру.
При взгляде на сына сердце Сигеру исполнилось гордости. За свою недолгую жизнь мальчик отлично усвоил полученные уроки. Он держал меч под нужным углом; стойка позволяла сохранять равновесие и перемещаться при необходимости в любом направлении. И что самое главное, мальчик встал так, чтоб закрыть собою мать и сестер.
Отлично проделано, Нобуёси.
Сигеру множество раз произносил уже эти слова — после изнурительных тренировок с мечом, копьем и луком. Нобуёси ничего не ответил. Его внимание было полностью сосредоточено на Сигеру. Мальчик выискивал подходящий момент, ждал, пока противник откроется. Он заслужил право умереть, как настоящий самурай. Он ведь и вправду настоящий самурай. Сигеру шагнул через порог и сделал вид, будто споткнулся.
А-а-а-й-и-и!
С громким криком Нобуёси сделал выпад, метя в щель в доспехах. Его сын действовал, как истинный самурай. Он вложил в атаку самую свою суть, отринув все мысли о себе. И в этот миг избавления Сигеру нанес удар — столь стремительно, что тело Нобуёси еще продолжало двигаться вперед, когда голова уже скатилась на пол.
Эми и Сати вскрикнули и прижались друг к другу; лица их были залиты слезами.
Зачем, отец, зачем?! — воскликнула Эми.
В левой руке Умеко был кинжал. А в правой женщина держала короткоствольный пистолет. И теперь она вскинула пистолет и выстрелила. Пуля ударилась о стальной шлем и отскочила. Умеко бросила пистолет и взяла кинжал в правую руку.
Я спасу тебя от дальнейших грехов, — сказала она и двумя быстрыми движениями перерезала горло дочерям. Светлый шелк ночных кимоно мгновенно окрасился кровью. А затем Умеко взглянула Сигеру в глаза. — Быть может, сострадательный Будда приведет тебя в Чистую землю, — сказала она и вонзила кинжал в собственную шею.
Не выпуская мечей из рук, Сигеру уселся на пол, посреди окровавленных обломков своей жизни. Он смотрел на дверной проем. Вскоре он услышит стук копыт — это будет скакать отряд из замка. Сигеру расхохотался. Он по-прежнему был обречен. Но он спас любимую жену и детей. Их не коснется грядущий ужас, приближение которого он увидел в пророческих снах и видениях.
ЧАСТЬ IIПрекрасные мечтатели
ГЛАВА 4Десять мертвецов
Сомнения одолевают тебя. Замешательство царствует. Ты не отличаешь вчерашнего дня от завтрашнего. Прислушайся к своему сердцу, найди в нем указания. Удары, подобные барабанным. Грохот, подобный реву речной стремнины зимой. В конце концов, звук и тишина неотличимы друг от друга.
Слушай.
Слушай.
Слушай.
Кровь — не воду.
Свою кровь.
Мысли о брачной ночи всегда вызывали в душе Эмилии надежду и страх. Второе было связано с полнейшим физическим отвращением, которое внушал ей Зефания, а первое — с неизменным безразличием, которое он демонстрировал по отношению к ней. Не будь этого, ей бы и в голову не пришло принять всерьез предложение преподобного Кромвеля. Но к двум этим факторам добавилась возможность бежать из Америки, и Эмилия не устояла. Конечно, когда они станут мужем и женой, без интимных моментов не обойдется. Неразумно ожидать полного отсутствия грубого животного совокупления, сопутствующего браку. К счастью, есть все основания предполагать, что оно сведется к мимимуму. А предложенная Зефанией возможность стоила того, чтобы изредка пострадать.
Теперь же и надежда, и страх испарились — их уничтожила пуля убийцы. Когда Зефания умрет, Эмилия останется одна — а в одиночку она не сможет остаться в Японии. Женщина, не находящаяся под защитой отца, брата или мужа, не может оставаться в чужой стране, не нарушая приличий. Она вынуждена будет вернуться в Америку. А может, найдется иной выход? Может, она сможет продолжить миссию в обществе брата Мэттью?
Эмилия украдкой взглянула на него. Брат Мэттью смотрел в сад. Ни по выражению лица, ни по позе, ни по манерам нельзя было догадаться, о чем он думает. Мэттью, как и всегда, оставался для нее полнейшей загадкой.
Он вошел в их жизнь всего четыре месяца назад. Это прошло в сан-францисской миссии Истинного слова. Эмилия кормила супом бедняков и бездомных, и вдруг заметила, что на пороге обеденного зала стоит какой-то мужчина.
На нем была заношенная дорожная одежда, а черная шляпа невольно заставляла предположить, что когда-то она была белой. Из под шляпы выбивались волосы — длинные, словно у какого-нибудь дикаря-индейца. Незнакомец казался изможденным; щеки у него ввалились, а запавшие глаза были обведены темными кругами. Щетина была неровной, как будто он пытался соскоблить ее ножом. На первый взгляд, он ничем особо не отличался от прочих несчастных, ежедневно оказывавшихся на попечении Эмилии. Только вот он не пристраивался в очередь, норовя протолкаться наперед, не глазел на еду и не сглатывал от нетерпения. Он просто застыл в дверном проеме, и единственным, что двигалось, были его глаза. Он медленно оглядел всех, кто сидел за столами и толпился в очереди. Руки его были опущены, но поза говорила скорее о готовности к чему-то, чем о вялости. А потом Эмилия заметила выпуклость под правой полой заляпанной грязью куртки.
Эмилия попросила сестру Сару подержать пока ее черпак и кастрюлю с супом и подошла к незнакомцу.
Завидев девушку, он вежливо снял шляпу и поклонился.
Мэм…
Присоединятесь к нашей трапезе, брат христианин.
Так все последователи Истинного слова обращались к новоприбывшим. «Брат» — поскольку все люди братья. «Христианин» — поскольку, хоть они могут этого и не понимать, все люди, будь они грешниками, святыми или язычниками, христиане по неизреченной милости Господа нашего.
Большое спасибо, мэм, — отозвался незнакомец и снова поклонился. — Премного обязан.
Говорил он нараспев и несколько в нос. Наверно, техасец. Или откуда-нибудь из окрестностей Техаса.
Это место осенено благодатью Господа, брат христианин. — Эмилия протянула ему руку. — Здесь нет места насилию.
Незнакомец уставился на нее, и несколько раз моргнул; лишь потом до него дошло.
Да, мэм, — согласился он, расстегнул кожаный ремешок, которым кобура крепилась к поясу, и вручил кобуру вместе с пистолетом Эмилии.
Девушка едва не уронила ее.
И ныне предаю вас Богу и слову благодати Его.
Пистолет оказался очень большим и очень тяжелым.
Спасибо, — отозвался незнакомец.
В ответ на слова Евангелия мы говорим «аминь», — поправила его Эмилия.
Я не знаю Евангелие, мэм. И про аминь не знаю.
«И ныне предаю вас Богу и слову благодати Его». Это подлинные слова. Деяния апостолов, глава двадцатая, стих тридцать второй.
Аминь, — откликнулся незнакомец.
Эмилия улыбнулась. Его кротость была многообещающей. Несомненно, этот человек совершил что-то нехорошее — возможно даже, при помощи того самого оружия, которое Эмилия сейчас держала в руках. А возможно, при помощи того, рукоятка которого торчала на левом боку. И все же милость и защита Господня распростерты над каждым.