И это тоже, — сказала она, кивком указав на второй пистолет.
Незнакомец почти удивленно уставился на рукоятку, как будто не ожидал ее там увидеть.
Забыл. — Он улыбнулся — впервые за все время. — Давно не пользовался.
Это был охотничий нож — или небольшой меч. Незнакомец положил его поверх кобуры, которую Эмилия по-прежнему держала в руках.
Лучше тратить деньги на орудия мирного труда, — сказала Эмилия.
Аминь, — откликнулся незнакомец.
Это не Евангелие, — поправила его Эмилия, — а всего лишь мои слова.
Все равно я это не покупал.
На лице его снова промелькнула улыбка. Он улыбался как-то странно, кривя губы и щурясь.
Откуда же оно взялось, брат христианин?
Выиграл в карты, подумала Эмилия, или хуже того, украл. Но она заговорила об этом намеренно, чтоб дать незнакомцу совершить хотя бы небольшую исповедь, и тем самым сделать первый шаг к новой жизни под сенью милосердия и благодати Господней.
Нож боуи с десятидюймовым клинком, — сказал незнакомец. А потом, поняв, что так ничего и не объяснил, добавил: — Прощальный подарок.
Значит, сейчас он не склонен к исповеди. Ну что ж. Она исполнила свой долг, открыв перед ним путь.
Как ваше имя? — спросила девушка.
Мэттью.
А меня зовут сестра Эмилия. Я рада видеть вас за нашим столом, брат Мэттью, под покровительством Господа.
Спасибо, сестра Эмилия, — отозвался брат Мэттью.
При воспоминании об этих временах, исполненных таких надежд, на глаза Эмилии навернулись слезы — столь внезапно, что девушка не совладала с ними, и горячие капли потекли по ее щекам.
Перегнувшись через Кромвеля, Старк протянул Эмилии носовой платок. Девушка плакала, спрятав лицо в ладонях — почти беззвучно, лишь плечи содрогались от сдерживаемых рыданий. Подобное проявление чувств с ее стороны немало удивило Старка. Девушка всегда вела себя с проповедником почтительно, но отстраненно. Сторонний наблюдатель никогда бы не догадался, что они помолвлены. Это лишний раз показывало, насколько плохо Мэттью разбирается в женщинах. Впрочем, это не имело значения. Его это не волновало. Да, сердце Мэттью гнало кровь по его телу — но и только. Во всех прочих отношениях оно было сердцем мертвеца.
Вам нужно отдохнуть, сестра Эмилия, — сказал Старк. — Я присмотрю за братом Зефанией.
Эмилия покачала головой. Она несколько раз глубоко вздохнула и взяла себя в руки — достаточно, чтоб заговорить.
Спасибо, брат Мэттью, но я не могу уйти. Мое место — рядом с ним.
Старк услышал донесшийся из коридора шорох одежд. Кто-то шел в эту сторону. Четыре самурая, сидевшие под дверью, согнулись в глубоком поклоне. Мгновение спустя порог переступил князь Гэндзи в сопровождении главы его телохранителей. Князь взглянул на Эмилию и Старка, потом сказал несколько слов самураям. Те снова поклонились, произнеся в ответ что-то вроде «хэй!», и поспешно удалились. Старк уже замечал, что люди, окружавшие Гэндзи, частенько произносили это короткое слово. Наверное, оно означало «да». Люди редко бывают многословны с тем, кто может уничтожить любого по одному лишь своему капризу.
Гэндзи улыбнулся и поприветствовал миссионеров коротким поклоном. Прежде, чем они успели подняться на ноги, князь уже опустился на колени; он явно не испытывал ни малейшего неудобства от этой позы. Гэндзи произнес что-то и выжидающе умолк. Старку показалось, что он смотрит на них, словно бы ожидая ответа.
Старк покачал головой.
Простите, князь Гэндзи. Мы не знаем японского.
Развеселившись, Гэндзи повернулся к Сэйки.
Он думает, что я говорю с ним по-японски!
Он что — дурень? — удивился Сэйки. — Он не узнает собственный язык?
Очевидно, в моем исполнении — нет. Должно быть, мое произношение еще ужаснее, чем я думал. Однако же, я его понимаю. Хоть что-то радует.
Гэндзи вновь перешел на английский и обратился к Старку и Эмилии.
Мой английский не очень хорош. Извините.
Страк снова покачал головой. Он не знал, что тут еще можно сказать, кроме того, что он уже сказал.
Извините, — начал было он, но тут его перебила Эмилия.
Вы говорите по-английски! — воскликнула она, глядя на Гэндзи. Или, по крайней мере, он пытался говорить. Ее глаза, все еще влажные от слез, удивленно округлились.
Да, спасибо, — отозвался Гэндзи и улыбнулся, словно ребенок, заслуживший похвалу от дорогого ему взрослого человека. — Я сожалею, что оскорбляю ваши уши. Моему языку и губам очень трудно произносить ваши слова.
Эмилия же услышала странные слоги, лишь в общих чертах воспроизводящие ритм английской речи. «Да, па-си-ба. Я со-жа-ле-ю, чи-то ос-кол-бля-ю ва-си у-си. Мои-му язи-ку и гу-бам о-чин тлу-дно пло-из-но-сит ва-си си-ло-ва».
Эмилии приходилось вслушиваться изо всех сил, чтоб отделить расплывчатые звуки друг от друга. Если ей удастся разобрать хотя бы несколько слов, она, быть может, поймет, как же он их выговаривает. Кажется ей, или он и вправду сказал «трудно»? Наверное, надо при ответе повторить эти же самые слова.
Все, что трудно, можно преодолеть, если очень стараться, — ответила Эмилия, очень тщательно выговаривая каждое слово.
«Ага, вот как правильно произносится это слово», — подумал Гэндзи.
Трудно, но не невозможно, — сказал молодой князь. — Искренность и настойчивость способны на многое.
У него был сильный и весьма странный акцент, но чем больше Эмилия вслушивалась, тем легче ей было разбирать слова Гэндзи. А кроме того, он быстро учился. На этот раз слово «трудно» прозвучало куда понятнее.
Князь Гэндзи, но как вы научились нашему языку?
Мой дедушка потребовал, чтобы я его учил. Он верил, что это будет полезно.
Точнее говоря, Киёри заявил тогда, что это совершенно необходимо. Он в пророческом сне увидел, как Гэндзи разговаривает с чужеземцами по-английски.
«Настанет день, — сказал тогда Киёри, — когда эти разговоры спасут тебе жизнь".
Гэндзи было тогда семь лет. «Но если эти сны — правда, — сказал он, — зачем мне учить этот язык? Пророчество гласит, что я буду говорить по английски, значит, когда настанет время, я буду на нем говорить».
Киёри расхохотался. «Да, когда настанет время, ты будешь на нем говорить, — потому что начнешь изучать этот язык сейчас, с сегодняшнего дня».
В те времена запрет сёгуна на общение с чужеземцами все еще оставался в силе. Достать в учителя настоящего англичанина не было никакой возможности. Потому Гэндзи обучался в основом по книгам. Слова, написанные на бумаге, — это одно. А слова на языке и в ухе — совсем другое.
Вы его понимаете? — удивился Старк.
Да, с трудом. А вы — нет, брат Мэттью?
Ни единого слова, сестра Эмилия.
С точки зрения Старка, Гэндзи издавал серию невразумительных звуков. Эмилия слышала медленную английскую речь, слова, разбитые на отдельные слоги; Гэндзи не глотал звуков, но некоторые превращались в бормотание. Но Старк ничего не мог разобрать, как ни старался.
Возможно, мне нужно говорить медленнее? — очень медленно произнес Гэндзи.
Старк же услышал: «Во-зе-мо-зе-но ми-не-ну-зе-но го-во-рит-ме ди-ре-ни-е?» Он беспомощно покачал головой.
Извините, князь Гэндзи. Мои уши не такие умные, как уши сестры Эмилии.
А! — понимающе откликнулся Гэндзи и улыбнулся Эмилии. — Я знаю, это смешно, но вам придется переводить мой английский на тот английский, который будет понятен мистеру Старку.
Это будет моей привилегией, — отозвалась Эмилия, — и к тому же временной — я в этом уверена. Это лишь дело привычки.
Гэндзи моргнул.
Вы говорите немного слишком быстро для меня, мисс Гибсон. Я не успел за вами на этот раз.
Прошу прощения, князь Гэндзи. Меня подвело мое рвение.
Эмилия хотела было начать изъясняться как можно проще, но взглянув в глаза князю, отказалась от этого намерения. Она почувствовала, что за этим взглядом кроется тонко чувствующая душа. Князь сразу заметит, что для него пытаются сделать скидку, и это его оскорбит. Хуже того — это причинит ему боль. И Эмилия повторила прежнюю свою фразу, но медленнее.
Сэйки сидел на коленях у двери. Он расположился достаточно далеко, чтоб не вмешиваться в разговор. И в то же время, при необходимости Сэйки хватило бы одного прыжка, чтоб очутиться между князем и чужеземцами и обезглавить Старка. Пока что необходимости в том не было, но Сэйки был начеку. Он следил даже за женщиной, хоть она и казалась безвредной.
За спиной у Сэйки собралась небольшая толпа. Четверо стражников вернулись и принесли с собой кровать, сделанную на западный манер. Хидё и Симода несли стулья. Служанка Ханако держала на подносе серебряный английский чайный прибор. И все они с изумлением воззрились на картину, представшую их глазам.
Князь Гэндзи говорит на языке чужеземцев! — прошептал Хидё.
Сэйки продолжал нести стражу. Не оборачиваясь, он негромко произнес:
Если ты не вспомнишь о дисциплине, Хидё, то все свадебные торжества проведешь в конюшне, а не под боком у молодой жены.
Свадебные торжества? Хидё едва не рассмеялся. Какие еще свадебные торжества? Господин изволил пошутить, только и всего. Лишь старый простак вроде Сэйки мог принять его слова всерьез. Хидё повернулся, чтоб поделиться весельем с Симодой, и обнаружил, что друг его уже улыбается, но как-то странно. А Ханако — ее обычно бледные щеки покрылись румянцем — потупившись, уставилась на поднос. У Хидё отвисла челюсть. Ну почему он вечно не понимает, что творится, пока не становится слишком поздно?!
Сэйки, не поднимаясь с колен, подался вперед.
Господин, вещи для чужеземцев доставлены.
Пусть вносят, — приказал Гэндзи и обратился к Эмилии со Старком: — Давайте отодвинемся ненадолго — сейчас эту комнату обставят более подходящим образом.
Он заметил, что обоим миссионерам нелегко было встать. Им пришлось неловко наклониться и опереться руками об пол, словно детям, едва-едва начинающим ходить. Старк поднялся первым и тут же протянул руку Эмилии. Интересно, все чужеземцы относятся к своим женщинам со столь чрезмерным почтением? Или только миссионеры? Как бы то ни было, это весьма похвально — вести себя столь учтиво с женщиной, на которую настолько трудно смотреть. Легко быть любезным с красивой женщиной. Для того же, чтоб почтительно обращаться с уродиной, требуется немалая сила воли.