В Америке некоторые леди из хороших семей становятся гувернантками, — сказала Эмилия. Ей хотелось все-таки понять, что же имела в виду Хэйко. — Гувернантка учит детей хорошим манерам, заботится о них, иногда даже дает им начальное образование. Возможно, вы это имели в виду?
Нет, гейша — не гувернантка, — отозвалась Хэйко. — Гейша — женщина-подруга высшего ранга. Если я говорю неправильное слово, пожалуйста, научите меня, как правильно, Эмилия.
Взгляд Хэйко был открытым и искренним. Но Эмилия знала, что ее христианский долг требует всегда быть честной, как бы это ни было больно.
У нас нет для этого особого слова, Хэйко. В христианских странах подобная работа не считается уважаемой. Точнее говоря, она просто противозаконна.
В Америке нет проституток?
Есть, — призналась Эмилия, — ибо люди слабы. Но проституткам приходится прятаться от полиции. И они полностью зависят от жестоких преступников, которые укрывают их. Жизнь их коротка — из-за насилия, спиртного и болезней.
Эмилия перевела дух. Всякое сожительство вне брака было грехом, но наверняка ведь есть какая-то разница в греховности? Ей не верилось, что Хэйко и вправду подразумевала, будто она проститутка.
Иногда бывает, что какой-нибудь богатый и влиятельный человек имеет любовницу. Любовница — эта женщина, которую он любит, но которая не является его женой ни по закону, ни перед Богом. Возможно, слово «любовница» подходит лучше, чем «проститутка»?
Хэйко так не казалось. Их «любовница» больше всего соответствовала наложнице, но была так же далека от гейши, как и проститутка. Да и в самом отношении Эмилии к этому вопросу чуствовалось нечто странное. Интересно, чем это вызвано? Быть может, она сама была проституткой и стыдится своего прошлого? Конечно же, быть американской гейшей она никак не могла. Никакое искусство и обаяние не искупит столь ужасной внешности.
Возможно, — отозвалась Хэйко. — Давайте спросим у князя Гэндзи, когда он вернется. Его познания глубже моих.
Появление брата Мэттью спасло Эмилию от необходимости отвечать на столь шокирующее предложение.
Брат Зефания зовет вас, — сказал Старк.
— Вы хотите сказать, что мой дядя просидел в оружейне последние четыре дня?
Гэндзи сдерживался изо всех сил, чтоб не улыбнуться. На лице настоятеля Сохаку читалось полнейшее замешательство.
Да, господин, — признался Сохаку. — Мы трижды пытались схватить его. В первый раз я получил вот это. — Настоятель указал на вспухший рубец на лбу. — Будь у него в руках настоящий меч, а не деревянный, меня бы уже не было в живых, и мне не пришлось бы позориться, рассказывая вам обо всем.
Не будьте так строги к себе, преподобный настоятель.
Сохаку мрачно продолжил свое повествование.
Во второй раз он серьезно ранил четверых моих людей, то есть, монахов. Один из них до сих пор лежит без сознания и, возможно, так уже и не придет в себя. В третий раз мы вошли туда с луками и стрелами из зеленого бамбука. Мне казалось, что этого вполне хватит, чтоб обезвредить его. Он стоял среди бочонков с порохом и усмехался, а в руках у него был горящий фитиль. Дальнейших попыток мы предпринимать не стали.
Гэндзи сидел на небольшом помосте, в шатре, установленном в пятидесяти шагах от оружейни. Все монахи, кроме тех, что несли сейчас стражу, сидели перед ним, и выглядели совсем не как монахи, а как самураи, ожидающие приказа. Шесть месяцев назад дед Гэндзи тайно приказал лучшим своим кавалеристам уйти в монастырь. Они якобы покинули мир в знак протеста против того, что князь чересчур подружился с христианскими миссионерами секты Истинного слова. Конечно же, все это было предназначено исключительно для того, чтобы ввести в заблуждение врагов. Но стоило бы кому-то хоть краем глаза увидеть этих людей, сохранивших все повадки воинов, и он ни за что не поверил бы, что они вправду превратились в монахов.
Ну, что ж. Думаю, мне следует пойти и поговорить с ним.
Гэндзи встал с помоста и направился к оружейне. Его сопровождали Хидё и Симода. Из-за забаррикадированной двери доносилось неразборчивое бормотание.
Дядя, это я, Гэндзи. Я вхожу.
Он взмахнул рукой, и несколько человек проворно разобрали завал. В оружейне воцарилась мертвая тишина.
Господин, прошу вас, будьте осторожны! — тихо произнес Хидё. — Таро сказал, что господин Сигеру — полный безумец.
Гэндзи отворил дверь. Изнутри хлынул поток теплого зловонного воздуха. Гэндзи поспешно отвернулся и не упал лишь потому, что Хидё вовремя поддержал его.
Прошу прощения, — сказал Сохаку, поднеся князю надушенный шарф. — Я так привык к нынешнему состоянию господина Сигеру, что забыл предупредить вас.
Гэндзи отмахнулся от предложенного шарфа. Конечно, он охотно бы им воспользовался, но если он спрячет лицо, Сигеру может его не узнать. И, не обрашая внимания на отвратительный запах, Гэндзи вновь шагнул на порог. В оружейне было темно. Сигеру, измазанный собственными экскрементами, сидел в тени. Лишь два длинных меча у него в руках были безукоризненно чисты. Они блестели столь ярко, словно сами излучали свет.
Я очень огорчен, что застал тебя в столь перепачканном виде, — негромко произнес Гэндзи. — С одной стороны, я всего лишь твой племянник. С другой стороны, я твой владыка, князь Акаоки. В качестве твоего племянника я обязан нанести тебе визит, где бы ты ни находился. В качестве твоего владыки, я не могу позволить себе терпеть подобную грязь. Как твой племянник, я молю тебя позаботиться о своем здоровье. Как твой владыка, я приказываю тебе через час явиться ко мне и объяснить, почему ты ведешь себя столь неподобающим образом.
Он повернулся спиной к дяде и медленно спустился по ступенькам. Если в течение одного-двух ударов сердца Сигеру не нападет на него, то его приказ, скорее всего, будет выполнен.
Силуэт Гэндзи удалялся. Его спина не защищена! Пора! Пора завершить очищение рода Окумити! Все тело Сигеру напряглось, затем расслабилось. Он бесшумно и стремительно метнулся вперед. По крайней мере, тело метнулось. А изломанный разум, зияющий провалами, бродил по собственным тропам.
Сигеру очутился рядом со своим отцом. Они ехали верхом вдоль кромки скал на мысе Мурото. Князь Киёри был младше, чем нынешний Сигеру, а Сигеру было столько же, сколько его собственному сыну в момент смерти.
Ты будешь говорить о том, что настанет, — сказал отец. — Ты будешь видеть это так же отчетливо, как вон те волны внизу.
Отец, а когда это будет? — спросил Сигеру. Его снедало нетерпение. Пускай после отца править княжеством будет его старший брат, Ёримаса, — но если прозрением наделен он, Сигеру, то это его все будут почитать так же, как почитают сейчас князя Киёри. И тогда Ёримаса уже не сможет так задирать нос, вот!
Нескоро. И радуйся, что это случится нескоро.
Но почему я должен этому радоваться? — Сигеру надулся. Он вовсе не это хотел услышать. А так выходит, что Ёримаса и дальше будет им командовать! — Чем быстрее я начну видеть будущее, тем лучше.
Не будь таким нетерпеливым, Сигеру. То, что должно случиться — случится, будешь ты знать об этом заранее или нет. И иногда лучше не знать. Уж поверь мне.
Знать лучше! — возразил Сигеру. — Тогда никто не сможет застать тебя врасплох!
Кто-то всегда будет заставать тебя врасплох. Как бы много ты ни знал, ты никогда не сможешь знать все.
Но когда, отец? Когда я буду видеть будущее?
И снова отец лишь молча взглянул на него. Сигеру уже подумал даже, что отец не желает больше разговаривать, но тот все-таки заговорил.
Пока это время не настало, Сигеру, радуйся жизни. Ты будешь очень счастлив. В расцвете зрелости ты полюбишь женщину, прекрасную, добродетельную и отважную. Тебе повезет, и она тоже полюбит тебя. — Отец улыбался, хотя по лицу его текли слезы. — У тебя будет сильный, храбрый сын и две красивые дочери.
Сигеру это все не волновало. Ему было шесть лет. Он не мечтал о любви. Он не мечтал о сыновьях и дочерях. Он мечтал о том, чтобы стать настоящим самураем, как его прославленные предки.
А стану ли я великим воином, отец? Будут ли меня бояться?
Ты станешь великим воином, Сигеру. — Отец смахнул слезы широким рукавом кимоно. — Ты выиграешь множество поединков. Тебя будут бояться.
Спасибо, отец!
Сигеру был счастлив. Он получил пророчество! Он мысленно поклялся, что навсегда запомнит этот знаменательный день, и плеск волн, и ветер, обдувающий лицо, и облака, бегущие по небу.
Слушай меня, Сигеру. Это очень важно. — Отец крепко сжал его плечо. — Когда у тебя начнутся видения, к тебе придет один человек. Первым твоим порывом будет убить его. Не наноси удар. Остановись. Загляни внутрь себя. Пойми, что происходит. — Его пальцы мертвой хваткой сомкнулись на плече Сигеру. — Ты запомнишь это? Ты сделаешь, как я сказал?
Да, отец. Я обещаю, — сказал Сигеру. Настойчивость отца испугала его.
И теперь, когда его меч уже готов был вонзиться в Гэндзи, это давнее обещание озарило собою все существо Сигеру. Еще миг — и острый клинок длиной с руку мужчины войдет в спину Гэнзди, пронзит сердце и выйдет из груди. Сигеру заглянул в свое внезапно прояснившееся сознание и увидел там то, что меньше всего ожидал увидеть.
Ничего.
Сигеру остановился. Он сделал всего лишь один шаг к двери. Всего лишь мгновение прошло с того момента, как Гэндзи повернулся. Мгновение, не больше.
Сигеру прислушался. Он не слышал ничего, кроме тихих шагов Гэндзи да пения птиц в кустах. Он присмотрелся. Он видел лишь оружейню, спину Гэндзи и в проеме двери — кусочек монастырского двора.
Видения ушли.
Что это было — совпадение? Или и вправду присутствие Гэндзи неким образом положило им конец? Сигеру этого не знал. Да его это и не волновало. Обуревавшее его стремление убивать исчезло вместе с видениями.
Он выронил мечи и шагнул через порог. Два самурая, стоявшие по сторонам двери, отступили на несколько шагов и поклонились. Сигеру заметил, что кланяясь, они не убирали рук с рукояти меча и не сводили с него глаз. Сигеру обошел кухню и направился к купальне, на ходу снимая с себя одежду.