Понимаю, — сказал Сигеру, натянуто улыбнувшись. — У тебя еще не было видений, и потому ты надеешься, что тебе удастся избежать этой судьбы. Никому из нас не выпало такого счастья. И тебе не выпадет. Приготовься. Если мой отец сказал, что у тебя будут три видения, значит, так оно и будет. В этих вопросах он никогда не ошибался.
Это не единственная причина, — сказал Гэндзи. — Я надеялся, что то, что у меня было, — не видение. Потому что если это все-таки видение, я знаю нечто такое, чего никому знать не следует.
Я знаю множество того, чего никому знать не следует, — отозвался Сигеру.
Ты знаешь, как умрешь? — спросил Гэндзи.
Гэндзи не узнал это место. Он восстанавливал видение раз за разом, изучал его с той тщательностью, с какой фехтовальщик изучает стойку противника, выискивал все, что могло дать хоть какой-то намек. Однако же этого места он не знал. Но будет знать. И его будут хорошо знать. Это явствовало из рева собравшихся — а народу там было много. Что звучало громче и чаще, благословения или проклятия? Понять было невозможно. Гэндзи все-таки предположил бы, что проклятия перевешивали.
Будь ты проклят!
Предатель! Предатель! Предатель!
Банзай! Ты спас японский народ!
Смерть трусам!
Ты опозорил нас! Вспомни о чести и покончи с собой!
Да защитят тебя все боги и все будды! Да пребудет с тобой их благословение!
Гэндзи шел по центральному проходу зала. Он никогда не видел подобного зала. Стояла ночь, но в зале было светло, словно днем. Бесчисленные лампы, висящие на стенах, излучали свет, и при этом от них не исходило ни единой струйки дыма. Свет их был ровным и ярким, без трепетания пламени. (Интересно, как этого добились? Изобрели новые фитиля или нашли новое, высококачественное масло?) Вместо разложенных рядами подушек в зале стояло сотни две стульев, наподобие тех, которыми пользуются чужеземцы. В передней части зала был устроен помост. В задней располагался большой балкон, на котором стояла еще сотня стульев. Но на них никто не сидел. Все присутствующие стояли, что-то выкрикивая и бурно жестикулируя. Возможно, стулья были символическими, и на самом деле ими не пользовались. (В принципе, это казалось вполне вероятным. Гэндзи как раз недавно впервые посидел на таком стуле, и теперь хорошо понимал, насколько подобное времяпровождение мучительно для внутренних органов).
Гэндзи не видел вокруг ни единого человека с традиционной самурайской прической, и никого с обязательными для самурая двумя мечами. У всех на голове была беспорядочная копна волос, словно у безумцев или заключенных. Никто не был вооружен. Судя по лицам, это были японцы, но все они были облачены в чужеземную одежду, лишенную какого бы то ни было изящества. Все это напомнило Гэндзи не то кукольные спектакли для маленьких детей, не то грубые крестьянские пантомимы. Неужели эта нелепица и впрямь была видением?
Сидевший на помосте седой мужчина ударил по столу деревянным молоточком.
Тихо! Тихо! Парламент — тихо!
Никто не обратил на него ни малейшего внимания.
(Интересно, что такое парламент?)
Благословения раздавались в основном из левой половины зала, проклятия — из правой. Гэндзи приветственно помахал рукой тем, кто сидел слева. В этот самый миг из гущи проклинающих к нему кинулся какой-то юноша. Он был одет в скромный темно-синий мундир без гербов и знаков различия и очень коротко подстрижен. В руках у него был меч.
Да здравствует император!
И с этим возгласом юноша всадил меч в живот Гэндзи, в точности в солнечное сплетение. Гэндзи ощутил толчок, резкую жалящую боль, как будто его укусила оса, — и внезапно все его тело обмякло.
Струя крови ударила юноше в лицо.
Все вокруг затянуло белой пеленой.
Затем настала тишина, а с нею пришла тьма.
Но видение на этом не закончилось.
Гэндзи открыл глаза. Над ним с тревогой склонились какие-то люди. По наклону их тел и потолку над головой Гэндзи понял, что лежит на полу.
Он чувствовал, как кровь толчками вытекает у него из груди. Судя по ощущениям, его бросило в холодный пот. Но боли не было.
Потом люди расступились, и появилась невероятно прекрасная женщина. Не обращая внимания на кровь, она обняла Гэндзи и прижала к груди. Слезы струились по ее щекам и капали на лицо Гэндзи. Несколько мгновений их сердца бились в унисон. Потом сердце Гэндзи постепенно стало замедляться.
Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем, — сказала женщина. Игра с его именем. Гэндзи. Так звали героя древнего романа.
Двое крепко сбитых мужчин — не то телохранители, не то полицейские — опустились на колени рядом с Гэндзи. Они тоже плакали, не стыдясь.
Князь Гэндзи, — произнес один из них. — Князь Гэндзи…
Больше он ничего не смог из себя выдавить.
Держитесь, мой князь, — сказал второй. — Помощь уже идет.
Он снял свою куртку и попытался зажать рану Гэндзи. Гэндзи увидел у него на боку кобуру с плоским пистолетом, прежде скрытым под курткой. Ага! Мечи сменились пистолетами! Что ж, вполне разумно. Интересно, а самураи носят один пистолет или два? И кстати, а зачем прятать оружие? Гэндзи очень хотелось спросить об этом, но у него не было сил. Ему начало казаться, что тело его сделалось очень легким, каким-то невесомым.
Женщина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сказала:
Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?
Он вас не слышит, госпожа Сидзукэ, — сказал один из мужчин. — Он потерял сознание.
Госпожа Сидзукэ. Так звали принцессу-ведьму, заколдовавшую основателя их клана. Нет, это не может быть она. Разве что она вновь родилась на свет. Хотя Гэндзи не верил в повторные рождения… Как сгоревшее дерево не восстанет из пепла, так и умерший человек не вернется к жизни. Значит, это другая госпожа Сидзукэ, тезка той принцессы.
Он слышит меня, — твердо сказала госпожа Сидзукэ.
Теперь Гэндзи видел, что ее красота не вполне японская. Глаза у нее были светло-карими, а не черными, а волосы — каштановыми. Он не узнал эту женщину. Но всякий раз, как он старался восстановить видение в памяти, она казалась ему все более знакомой. Кого-то она ему напоминала… Но кого? Этого Гэндзи не знал до сих пор. Зато он твердо знал, что госпожа Сидзукэ — прекраснейшая из всех женщин, каких он только видел в жизни. (Точнее говоря, прекраснейшая из всех, кого он только увидит).
Английский, — сказал Гэндзи. Он хотел попросить, чтоб она все-таки перевела название на английский, но ему хватило сил лишь на одно слово.
Хорошо, пусть будет английский, — согласилась госпожа Сидзукэ. И снова улыбнулась сквозь слезы. — Это вызовет еще один скандал. Люди будут говорить: «Опять этот Гэндзи и эта его ужасная Сидзукэ!» Но нам до этого нет никакого дела, ведь правда?
Губы ее дрожали, но женщина продолжала улыбаться. На миг ей даже удалось сдержать слезы.
Она так гордилась бы нами! — сказала госпожа Сидзукэ.
Гэндзи хотелось спросить, кто ими гордился бы и почему, но у него пропал голос. На изящной шее женщины что-то блестело. Гэндзи присмотрелся. Он увидел, что это было. Потом он услышал, как бьется его сердце. А больше он ничего не видел и не слышал.
Оставь всякую надежду на избавление, — сказал Сигеру. — У тебя было видение — сомнений быть не может.
Что из того, что я описал, знакомо тебе.
Кое-что. Одежда. Прически. Отсутствие оружия. Объяснение может быть лишь одно. Чужеземцы победили нас, и мы стали народом рабов.
А что такое парламент?
Этого я не видел. Возможно, этот самый «парламент» заменит сёгунский совет, когда нас обратят в рабство. Присутствовавшие вели себя просто непристойно. Такое могло произойти лишь тогда, когда исчезнут всякие представления о порядке и дисциплине. Можешь ли ты себе представить, чтобы хоть кто-нибудь позволил себе неучтиво возвысить голос в присутствии сёгуна — не говоря уже обо всех сразу?
Нет, дядя. Это действительно немыслимо.
А твой убийца? Ты узнал его?
Нет. Я вообще никого не узнал. Там не было ни единого знакомого лица.
Значит, все твои вассалы были убиты. Ибо я никогда не позволил бы тебе отправиться в подобное место без защиты. Равно как и Сэйки, Кудо или Сохаку.
А кто тогда эти люди, прятавшие под одеждой пистолеты? Они очень беспокоились обо мне.
— Должно быть, охрана. Возможно, кто-то тебя все-таки охранял.
Сигеру закрыл глаза и застыл на несколько мгновений, глубоко дыша. Потом он вновь открыл глаза и низко поклонился.
Мой господин, простите меня за то, что я так вас подвел.
Гэндзи рассмеялся.
Ты пока что меня не подводил, дядя. Возможно, нам удастся найти способ изменить ход событий.
Мы не сможем этого предотвратить. Мы можем защитить тех, кого любим, от этих страданий. Но нам не под силу остановить будущее и помешать ему терзать нас и тех, кто останется.
Так вот почему ты это сделал… — мягко произнес Гэндзи.
Сигеру напрягся. Его начала бить дрожь — сперва легкая, едва заметная. Потом она усилилась, а затем превратилась в конвульсии. В конце концов у Сигеру вырвался один-единственный сдавленный вскрик. Он рухнул на пол и разрыдался.
Гэндзи не двигался. Он ничего не сказал и не стал ничего предпринимать. Через несколько минут Сигеру сумел более-менее взять себя в руки. Гэндзи налил чаю. Сигеру принял чашку у него из рук.
Я понимаю, дядя, что это причиняет тебе боль, но этого не избежать. Мне нужно как можно больше узнать о твоих видениях. Это моя единственная возможность глубже постичь смысл собственного видения.
Я понимаю, мой князь. — Сигеру вновь стал вести себя чрезвычайно церемонно. Он цеплялся за этикет как за опору. — Время от времени, когда таков будет ваш приказ, я буду отвечать на ваши вопросы — на столько, на сколько сумею.
Спасибо, Сигеру, — сказал Гэндзи. — Ну а пока что хватит с нас видений. Давай перейдем к другим вопросам. Когда я повернулся, чтоб выйти из оружейни, ты собрался убить меня. Почему ты этого не сделал?