Семейство Кудо перестало существовать.
Появившаяся Хэйко поклонилась и подошла поближе.
Сколь печальная обязанность, господин Сигеру.
Но необходимая.
Несомненно, — кивнула Хэйко. — Колесо кармы не остановить.
Могу ли я вам чем-нибудь помочь, госпожа Хэйко?
Я надеюсь, — сказала Хэйко. — Вскорости князь Гэндзи выедет на короткую прогулку. Его будет сопровождать госпожа Эмилия. Они, конечно же, проедут здесь.
Конечно. Князь всегда выезжает через главные ворота замка, куда бы он ни направлялся.
Это зрелище чрезмерно устрашит госпожу Эмилию.
Что, вправду? — Сигеру оглядел аккуратный ряд копий, протянувшийся вдоль южной стороны дороги. — Но почему? Оно показывает, что все обстоит как должно.
Госпожа Эмилия — тонко чувствующая особа, — пояснила Хэйко, тщательно подбирая слова. — И кроме того, она чужеземка, и не понимает действия кармы. Особенно ее опечалит присутствие детей. Боюсь, после этого она уже не сможет продолжать прогулку в обществе князя.
И что же вы предлагаете?
Убрать головы.
Боюсь, это невозможно. Эта традиция идет из глубокой древности: останки предателей следует выставлять у главных ворот замка и держать там, пока они не сгниют или пока их не пожрут стервятники.
Эта традиция достойна того, чтоб существовать вечно, — согласилась Хэйко. — Но нельзя ли ее слегка изменить — исключительно ради данного случая? Почему бы временно не разместить головы у дома господина Кудо?
Предатель не бывает господином, и у него нет имени.
Прошу прощения, — с поклоном произнесла Хэйко. — Я хотела сказать — у бывшего дома предателя.
Я как раз отправляюсь туда, чтоб сжечь его дотла.
Хэйко побледнела.
Вместе со слугами?
Сигеру мрачно усмехнулся.
Именно так я и намеревался поступить. Но наш князь, с присущем ему небывалым состраданием и всепрощением, приказал, чтоб слуг просто продали в рабство.
У Хэйко вырвался вздох облегчения.
Не позволено ли мне будет высказать одно предложение?
У меня сложилось впечатление, что именно это вы уже и сделали.
Исключительно с вашего разрешения, господин Сигеру. Может, вы бы пожелали сжечь дом, как вы и намеревались, а потом разместить эти останки на развалинах? Может, это станет подходящей заменой?
Сигеру вообразил себе эту картину: дымящиеся руины, а над ними возносятся на копьях пятьдесят девять голов.
Прекрасно, госпожа Хэйко. Так я и сделаю.
Благодарю вас, господин Сигеру.
Но она не осталась смотреть, как Сигеру справится с этим делом.
Выехав из замка, Гэндзи, Эмилия и Хидё встретились со Старком и Таро, которые как раз возвращались обратно.
А вы так не израсходуете все свои пули, Мэттью? — спросила Эмилия. Она ехала не в дамском седле, а по-мужски. Гэндзи уговорил ее надеть шаровары наподобие тех, которые носил сам — широкие штаны, называющиеся “хакама”. Эмилия вспомнила совет Зефании: применяться к японским обычаям во всем, что не противоречит христианской морали. В хакама ничего страшного не было. Они были такими просторными, что походили скорее на юбку, чем на брюки европейского фасона.
Я сделал литейную форму для новых пуль, — ответил Старк, — а пороха у наших хозяев достаточно. — Он показал пустые гильзы. — Их можно использовать по нескольку раз.
Надеюсь, вы будете воином Христовым, — сказала Эмилия, — и будете сражаться лишь за правое дело.
Мое дело правое, — отозвался Старк. — Можете не сомневаться.
Ты куда? — поинтересовался Таро у Хидё.
Недалеко. Если ты свободен, поехали с нами.
Хорошо, поеду. Мистер Старк все равно отправляется на встречу с госпожой Хэйко. А она — куда лучший спутник для него, чем я. Она ведь может говорить на их языке.
Хидё и Таро ехали, держась чуть позади князя и госпожи Эмилии. Вряд ли кто-то осмелился бы напасть на князя в его собственном княжестве, да еще совсем рядом с замком, но Хидё на всякий случай внимательно следил за окрестностями.
Как он стреляет?
Потрясающе! — отозвался Таро. — Я даже не думал, что такое возможно. Он выхватывает свой пистолет и стреляет быстрее, чем мастер иайдо выхватывает меч. Кажется, он даже быстрее Сигеру.
Я же тебе говорил!
Да, правда, говорил. Но я думал, ты шутишь. Теперь я знаю, что ты не шутил. И он очень меткий. С двадцати шагов он девять раз из десяти попадает в мишень с первого выстрела, а со второго — всегда. Интересно, почему он так упорно тренируется? В Японии ему не на ком испытать свое искусство.
Он — воин, как и мы, — замети Хидё, — а война близится. Разве этой причины не довольно?
Эмилия внимательно наблюдала за Гэндзи. Если б он выказал хоть каплю усталости, она бы непременно настояла на возвращении. Но пока что князь выглядел прекрасно. Несоменно, пребывание дома пошло ему на пользу. Да и климат в здешних местах был куда мягче, чем в Эдо. В Эдо сейчас царила зима, со всей ее суровостью. Здесь же она скорее напоминала раннюю весну.
Здесь всегда такие теплые зимы?
У нас редко бывает холоднее, чем сейчас, — сказал Гэндзи, — потому мы и не нуждались до сих пор в эскимосской мудрости.
Господин!
Будь наши зимы более снежными, возможно, рождаемость бы сильно увеличилась.
Эмилия отвернулась в замешательстве, чувствуя, как лицо заливает краска. Она, должно быть, сейчас красная, как “джонатан”!
Гэндзи рассмеялся.
Извините, Эмилия. Я не удержался.
Вы обещали, что никогда не будете об этом упоминать.
Я обещал, что никогда никому об этом не расскажу. Но я не обещал, что не стану говорить об этом с вами.
Князь Гэндзи, это не по-джентльменски с вашей стороны.
Не по-джентльменски?
“Не” — частица, обозначающая отрицание. Джентльмен — это человек, обладающий положительными качествами и высокими моральными принципами. “По-джентльменски” означает “свойственный джентльмену”. — Она повернулась и смеряла Гэндзи строгим взглядом. — Вы сейчас не проявляете ни положительных качеств, ни высоких моральных принципов.
Непростительная оплошность. Смиренно прошу вас принять мои глубочайшие извинения.
Я бы приняла, если б вы не улыбались так весело.
Но вы тоже улыбаетесь.
Я не улыбаюсь, а кривлюсь.
Кривлюсь?
Этого Эмилия объяснять уже не стала. Они некоторое время они ехали молча. Время от времени Эмилия украдкой поглядывала на Гэндзи и всякий раз видела на его губах легкую улыбку. Эмилии хотелось обидеться на него, но у нее не получалось. Но нельзя же сделать вид, будто он ничего такого не сказал! Его шутки были совершенно неуместны — особенно если учесть их отношения. Она — миссионер, а он — князь, покровительствующий их миссии. И последние события ничего в этом смысле не изменили.
Эмилия остановилась и оглянулась на “Воробьиную тучу”. Когда она впервые подъехала сюда, ее ожгло острое до боли разочарование. Это и есть замок? А где же огромные каменные стены и башни, парапеты и бастионы, бойницы и амбрмзуры, ров и подъемный мост? Здесь лишь основание было каменным, из плотно подогнанных каменных блоков, не скрепленных известковым раствором, — а над ним возносились причудливые деревянные пагоды с черепичными крышами. Замки были обиталищем рыцарей, таких как Уилфред Айвенго. Но как Эмилия ни старалась, ей не удалось представить Айвенго во всем его великолепии — могучий боевой конь, сверкающий доспех, щит у седла, копье в руке — выезжающим из подобного замка. Здесь, в Японии, не только красота, но и замки были совсем другими. И если одно отличие стало для нее подлинным благословением, то второе принесло горькое разочарование.
Но за две прожитые здесь недели она начала относиться к этому замку иначе. “Воробьиная туча” казалась на взгляд невесомой; ее семиэтажная громада словно парила над скалистым береговым утесом. Каменное основание замка выдавалось вперед изящной вогнутой линией. Над ним поднимались оштукатуренные стены, белые, словно летние облака. А уже над крышей причудливо изгибались крыши, крытые серой терракотовой черепицей. Отсюда, с расстояния в две мили, Эмилия без труда могла вообразить, будто серая черепица — это стая взлетающих воробьев. И по сравнению с воздушным, неземным изяществом “Воробъиной тучи” замки, встававшие прежде в ее воображении, показались Эмилии почти жалкими в своей приземленности. — Эмилия, вы очень сердитесь? — спросил Гэндзи.
Эмилия улыбнулась и покачала головой.
Нет. Мне только кажется, что над некоторыми вещами шутить не стоит.
Вы правы. Я больше не буду.
Они подъехали к небольшой возвышенности. И еще до того, как они взобрались на гребень, Эмилии почудился знакомый запах. Наверно, это все от того, что втайне она все-таки скучает по дому… Мгновение спустя взгляду Эмилии предстала маленькая долина, и девушка покачнулась в седле. Воздух внезапно показался ей редким, словно она очутилась высоко в горах.
Яблоневый сад… — еле слышно прошептала Эмилия.
Сад был небольшой — около сотни деревьев. Но когда Эмилия с Гэндзи съехали вниз и яблони окружили их со всех сторон, уже не имело значения, сто их здесь или десять тысяч. Девушка привстала на стременах и сорвала ярко-красный плод.
Откуда здесь этот сорт, “макинтош”? — спросила Эмилия. — Если это и не он, то что-то очень похожее. Мы тоже выращивали его у себя на ферме.
Возможно, это и вправду тот самый сорт, — сказал Гэндзи, — хотя здесь его называют иначе. А что, яблоки — исконно американское растение?
Нет. Его завезли переселенцы из Европы. Один человек по имени Джон Яблочное Семечко всю жизнь рассаживал их по стране. Во всяком случае, так я слыхала. Может, это просто выдумка, а не история.
Зачастую они мало чем отличаются друг от друга, — заметил Гэндзи. Он потянулся было к ветке, задохнулся и опустил руки. Раны заставили его отказаться от своих намерений. — Я часто забирался на какое-нибудь из этих деревьев и вел воображаемые беседы. Мои собеседники были очень мудры.
Я тоже любила лазать по деревьям, — призналась Эмилия, — и играть на них вместе с братьями.