У Старка имелось больше пяти сотен. Но ему нужны были деньги на ранчо.
Я дам тебе сотню.
Он заметил, как взгляд Круза метнулся куда-то в сторону, проследил за ним и заметил бармена с двустволкой в руках. Старк нырнул вперед и влево; в тот же самый миг грохнул выстрел, и заряд дроби разнес карточный стол в щепки. Первая пуля Старка вошла бармену в правое плечо, вторая прошила правое бедро. Бармен выронил двустволку и рухнул на пол, пытаясь левой рукой зажать обе раны. А когда Старк вновь взглянул на Круза, то увидел, что на него смотрит дуло короткоствольного крупнокалиберного пистолета. Старк выстрелил Крузу в лицо. Пуля сорок четвертого калибра завершила работу, которую когда-то не закончил топор.
Некоторые люди не чувствуют, когда настает пора остановиться. Старк такие вещи чувствовал. Он знал, что никогда больше не ограбит ни единого банка и не зайдет ни в один бордель. Он также думал, что никогда больше не будет убивать людей — и, наверно, так бы и поступил, если б это зависело от него.
Все то время, пока длилась ее исповедь, Хэйко просидела, положив ладони на циновку и склонив голову. Ей не хватало мужества взглянуть Гэндзи в лицо. Кем он теперь считает ее — двуличной негодяйкой, которая клялась ему в любви, а сама тем временем ожидала приказа убить его? Хэйко договорила, и воцарилось молчание — почти невыносимое молчание. Хэйко чувствовала, что вот-вот разрыдается, но гордость заставляла ее сдерживаться. Это было бы полным бесстыдством — взывать к его состраданию. Нет, она не будет плакать. Гэндзи убъет ее, или, может просто выгонит — он ведь добр. Но что бы он ни решил, этот день станет последним в ее жизни. Она не сможет жить без него. Хэйко знала, что она сделает, если ее выгонят из замка.
Она отправится на мыс Мурото.
У этого мыса шестьсот лет назад Хиронобу, первый князь Акаоки, предок Гэндзи, выиграл битву, и эта победа положила начало княжеству. Теперь же на вершине утеса, обрывающегося в море, стоял небольшой буддийский храм малоизвестной дзенской секты. От каменистого берега к храму вела лестница из девятьсот девяносто девяти ступенек. Она будет останавливаться на каждой ступеньке и во всеуслышание объявлять о своей вечной любви к Гэндзи. Она будет молить Аматерасу-о-миками, богиню Солнца, омыть своим божественным светом ее долгую бесполезную жизнь. Она будет молить Каннон, богиню милосердия, чтоб та заглянула в ее сердце, убедилась в искренности ее намерений и позволила ей воссоединиться с Гэндзи в Чистой земле, избавленной от страданий.
А когда она доберется до вершины, то поблагодарит всех богов и будд за дарованные ей девятнадцать лет жизни, своих давно почивших родителей — за то, что привели ее в этот мир, Кумэ — за то, что растил и оберегал ее, и Гэндзи — за любовь, которой она не заслужила. А потом она шагнет с утеса в Великую Пустоту — без страха, без сожаления, без слез.
Как ты собиралась это проделать? — спросил Гэндзи.
Что, господин?
Хэйко по-прежнему не смела поднять глаза.
Мое убийство. Каким способом ты бы воспользовалась?
Господин, умоляю — поверьте мне! Я никогда не причинила бы вам ни малейшего вреда!
Хидё! — позвал Гэндзи.
Дверь мгновенно скользнула в сторону.
Да, господин.
По лицу Хидё нельзя было понять, слышал ли он хоть слово из их разговора. Однако рука его лежала на рукояти меча.
Попроси Ханако принести сакэ.
Слушаюсь, господин.
Хэйко знала, что Хидё никуда сейчас не пойдет. Он пошлет Таро, сидящего по другую сторону дверей. А Хидё останется на месте, чтоб в любой миг вломиться в комнату, если вдруг понадобится. Он ни за что не оставит своего князя одного, когда рядом с ним изменница-ниндзя.
Должно быть, Гэндзи хочет предложить ей очистительное возлияние, прежде чем вынести приговор. Его великодушие разрывало сердце Хэйко. Она чувствовала, что еще мгновение, и она, не выдержав, разрыдается.
Думаю, ты бы сделала это ночью, пока я спал бы. Это — самый милосердный способ.
Хэйко промолчала. Если б она произнесла хоть слово, чувства предали бы ее. Она безмолвно смотрела на циновку, и ее била дрожь.
Господин! — донесся из-за двери голос Ханако.
Входи.
Глаза Ханако покраснели и припухли. Она поклонилась и вошла, держа поднос на вытянутых руках. На подносе стояла бутылка сакэ и одна чашечка. Ну, конечно. Гэндзи ведь не станет пить с ней. Она выпьет одна. Она покаялась и готова встретить свою судьбу.
Ханако низко поклонилась Гэндзи. Потом она повернулась к Хэйко и поклонилась ей — так же низко. А потом, не выдержав, она всхлипнула, и плечи ее затряслись. Служанка расплакалась.
Госпожа Хэйко! — только и смогла вымолвить она.
Благодарю тебя за подаренную мне дружбу, — сказала Хэйко. — Мы обе с тобой сироты, а судьба сделала нас сестрами — хоть и ненадолго.
Не в силах больше сдерживаться, Ханако подхватилась на ноги и с плачем выбежала из комнаты.
Интересно, чужеземцы тоже плачут так же часто, как и мы? — сказал Гэндзи. — Сомнительно. Если б они так же любили поплакать, как японцы, они бы вместо науки создали, как и мы, театр кабуки.
Он взглянул на поднос.
Интересно, чем она думала, когда несла всего одну чашку? Ну, да ладно.
К изумлению Хэйко, Гэндзи взял чашечку с подноса и приподнял, ожидая, пока ее наполнят. Ошеломленная гейша уставилась на него в полном недоумении.
Я предпочитаю пить сакэ, пока оно не остыло, — сказал Гэндзи. — А ты?
Хэйко окончательно перестала что-либо соображать. А потому взяла бутылку с подноса и налила Гэндзи сакэ. Гэндзи выпил и предложил чашечку ей.
Но Хэйко не взяла чашечку.
Господин… — промолвила она.
Да?
Я не могу пить из одной чашки с вами.
Почему вдруг?
Приговоренный не может прикасаться к сосуду, которого касались губы господина.
Приговоренный? О чем это ты?
Гэндзи взял Хэйко за руку и вложил чашечку ей в ладонь.
Господин, я не могу, — стояла на своем Хэйко. — Это лишь добавит гнусости моим преступлениям.
Каким преступлениям? — поинтересовался Гэндзи. — Я что, мертв? Или искалечен? Или самые сокровенные мои тайны стали известны врагам?
Господин, я скрыла от вас свою истинную природу.
Гэндзи тяжело вздохнул.
Ты что, считаешь меня полным идиотом?
Господин?
Самая красивая гейша Эдо выбирает в любовники самого незначительного из князей. Исключительно из-за моей красоты, обаяния и остроумия. Разумеется. Как же иначе? Ты не находишь, что я был бы редким дурнем, если б не задумался, что за этим кроется?
Гэндзи поднял бутылку. Хэйко пришлось подставить чашечку — иначе сакэ пролилось бы на циновку.
Я знал, что ты работаешь на Вьедливого Глаза, — сказал Гэндзи. — Иначе и быть не могло. Этот человек терпеть меня не может. Я знал, что ты на него работаешь — и был уверен, что ты знаешь, что я об этом знаю. И знаешь, что я знаю, что ты знаешь. В конце-то концов, мы не дети и не чужеземцы. Для нас плести интриги так же привычно, как дышать. Мы, наверное, уже не можем без них.
Он жестом велел Хэйко пить. Гейша была так потрясена, что повиновалась. Князь забрал у нее чашку, и Хэйко налила ему еще.
Вы не можете закрыть глаза на мое предательство, — сказала Хэйко, — и не можете оставить его безнаказанным. Ваши вассалы перестанут вас уважать.
Разве я заслужил наказание?
Вы, мой господин? Конечно же, нет! Вы не сделали ничего дурного.
Тогда почему я должен наказывать сам себя?
Вы и не должны. Наказания заслуживаю я одна.
В самом деле? Ладно. Предлагай наказание.
Не мне это решать.
Я приказываю.
Хэйко поклонилась.
Мой господин, есть лишь два выхода: казнь или изгнание.
С одной стороны, ты — гейша и моя возлюбленная. С другой ты — нинздя и агент тайной полиции сёгуна. Как отделить одно от другого? Мы живем в мире, где разные виды верности постоянно сталкиваются друг с другом. И не непорочность, а природа равновесия обнажает нашу истинную суть. Я не нахожу никакой вины ни на тебе, ни на мне. Следовательно, мы оба оправданы.
Господин, вам не следует так легко прощать меня.
Гэндзи взял Хэйко за руки. Хэйко попыталась отнять руки, но он не отпускал.
Хэйко, посмотри на меня.
Но Хэйко не могла заставить себя поднять взгляд.
Наказание, которое ты предлагаешь, причинит мне неизбывную боль. Разве это справедливо?
Гейша не ответила. Гэндзи отпустил ее.
Так значит, любовь, о которой ты говорила, настолько слаба, что ты предпочитаешь умереть, — сказал он.
Мы с Кумэ были последними из нашего клана, — сказала Хэйко. — Как я могу позабыть о своей клятве и остаться жить? Я опозорю этим и его, и себя.
Если ты умрешь, моя жизнь превратится в жалкое, безрадостное существование. Как я могу вынести такой приговор сам себе?
У нас нет иного выхода. Такова наша карма.
А такова ли она? Кто еще в замке, кроме Старка, знает об этом?
Думаю, теперь уже все. Скверные новости разносятся быстро.
Я имел в виду — официально.
Кроме вас — никто, господин.
Значит, наилучшим выходом будет ложь, — сказал Гэндзи и ненадолго задумался. — Ты только делала вид, будто работаешь на Въедливого Глаза. А сама все это время сообщала обо всем мне. Даже сейчас мы разрабатываем планы, как с твоей помощью продолжать поставлять Каваками ложные сведения, чтоб убаюкать его мнимым ощущением всеведения. А когда мы будем готовы, мы захлопнем капкан и заставим Каваками совершить роковую ошибку.
Но это же смешно. Никто в это не поверит.
А им не обязательно верить. Достаточно будет, если они притворятся, что верят. И мы тоже притворимся. Хидё, Таро!
Обе половинки двери мгновенно разъехались.
Господин.
Пришло время рассказать вам о самой тайной моей стратегии, — сказал Гэндзи. — Входите и закройте дверь.
Господин.
Когда Гэндзи завершил свое повествование, самураи низко поклонились Хэйко.
Госпожа Хэйко, — сказал Таро, — позвольте поблагодарить вас за то, что вы так отважно рисковали жизнью. Мы во многом обязаны одержанной победой именно вашему мужеству.