Что ты посоветуешь? — спросил он.
Я не смею давать вам советы, господин.
Само собой. Женщины никогда не смели давать мне советы.
Увидев, что Гэндзи улыбается, Ханако улыбнулась в ответ и поклонилась.
Она принимает этот свой замысел очень близко к сердцу. Хорошо бы было, если б вы похвалили ее старания, даже если результат еще далек от совершенства.
Я уверен, что результаты достойны всяческих похвал.
Перевод — чрезвычайно сложное искусство, — сказала Ханако. — Я не понимала, насколько же это трудно, пока не начала помогать Хэйко в воскресной школе госпожи Эмилии. Наши языки так сильно отличаются друг от друга — и даже не словами, а самими мыслями…
Всякое общение требует перевода — даже если люди говорят на одном языке, — заметил Гэндзи. — В конечном счете, нужно, чтоб сердца наши слышали то, чего не выразить словами.
Я записала даты по европейскому летоисчислению, — сказала Эмилия. Глаза ее все еще были припухшими и покрасневшими, но она снова улыбалась, и в голосе девушки звучало свойственное ей воодушевление. — Если западный читатель прочтет «седьмой год правления императора Готобэ», он просто не поймет, когда же это было. Если же мы вместо этого напишем «1291-й год», наш читатель сразу сообразит, что это происходило в те времена, когда последние государства крестоносцев в Святой земле пали под натиском сарацинов. Как вы думаете, это правильно?
Да, мне кажется, это неплохое решение.
Здесь так много материала, — сказала Эмилия. — Надеюсь, я отнимаю у вас не слишком много времени, когда прошу сделать мне начальный перевод с японского?
Я с удовольствием буду вам помогать.
Гэндзи сел рядом с девушкой и, дождавшись, пока Эмилия наконец взглянет на него, улыбнулся. Эмилия застенчиво улыбнулась в ответ и тут же вернулась к разложенным на столе листам бумаги. Гэндзи очень хотелось ее обнять, но он сдержался.
Единственное, в чем я не уверена, так это в заглавии.
Эмилия.
Что?
Мне очень жаль, что я вас огорчил.
Ничего, пустое. — Эмилия успокаивающе коснулась его руки. — Я сама во всем виновата. Нельзя быть такой чувствительной. Вы ведь на самом деле ничего такого не сказали. Одну лишь правду.
Я иногда шучу невовремя. Есть вещи, над которыми не следует смеяться.
Да, — произнесла Эмилия, потупившись. — Есть.
Она попыталась забрать руку, но Гэндзи ее не отпустил.
Мы с вами друзья, — сказал он. — Мы иногда не понимаем друг друга, как это бывает со всеми. Но мы не допустим, чтобы эти недоразумения встали между нами. Вы согласны?
Эмилия посмотрела на их соединенные руки, и лишь после этого подняла взгляд.
Согласна.
Ну тогда покажите мне, что вы успели сделать.
Эмилия подвинула к нему исписанные листы.
Я пока что оставила японский заголовок. А потом, если мы вдруг передумаем, можно будет заменить его английским.
Хорошо, — кивнул Гэндзи. Он знал, что много лет спустя, когда перевод будет завершен, заголовок книги и вправду будет изменен на английский — поскольку это будет последним его словом — «английский».
Меч вошел в живот Гэндзи, и все вокруг затянуло белой пеленой. Когда он открыл глаза, на него с тревогой смотрели какие-то люди.
А потом появилась госпожа Сидзукэ. Не обращая внимания на кровь, она обняла Гэндзи и прижала к груди. Слезы струились по ее щекам и капали на лицо Гэндзи. Несколько мгновений их сердца бились в унисон.
Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем, — сказала она и улыбнулась ему сквозь слезы. — Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?
Гэндзи видел, что ее красота не вполне японская. Глаза у нее были светло-карими, а не черными, а волосы — каштановыми. И черты лица у нее были более резкими, чем у японцев. Но все-таки и не совсем такими, как у чужеземцев. В ней было больше от матери, чем от отца, но все-таки и отцовская кровь тоже чувствовалась — особенно в этой легкой улыбке, не покидающей ее губ.
Английский, — сказал Гэндзи.
Хорошо, пусть будет английский, — согласилась госпожа Сидзукэ. И снова улыбнулась сквозь слезы. — Это вызовет еще один скандал. Люди будут говорить: «Опять этот Гэндзи и эта его ужасная Сидзукэ!» Но нам до этого нет никакого дела, ведь правда?
Губы ее дрожали, но она продолжала улыбаться. На миг ей даже удалось сдержать слезы.
Она так гордилась бы нами! — сказала госпожа Сидзукэ.
«Да, — хотел сказать Гэндзи. — Она гордилась бы тобой, так же, как горжусь я». Но у него пропал голос.
Что-то блестело у нее на шее. Серебряный медальон Эмилии, с изображением креста и французской королевской лилии.
Гэндзи перевел взгляд с медальона на Сидзукэ. И прекрасное лицо его дочери стало последним, что он видел в жизни.
Вы сделаете прекрасный перевод, — сказал Гэндзи.
Вы так считаете? — Эмилия зарделась от радости. — Но это будет не мой перевод, а наш общий. Вы тоже должны поставить под ним свое имя.
Вы можете написать, что я вас консультировал. Этого будет довольно. Истинный переводчик — вы.
Но, Гэндзи…
Я настаиваю.
Эмилия вздохнула. Она уже знала, что когда Гэндзи уперся, спорить с ним бесполезно. Ну, может, она еще уговорит его — потом, попозже.
Я хочу взяться за следующую часть.
Довольно на сегодня, — возразил Гэндзи. — Вы все равно не сможете единым махом перевести запечатленную на бумаге мудрость и безумие шести столетий. Нынче чудесный день. Давайте оставим все это и поедем любоваться на журавлей в зимнем оперении.
Эмилия рассмеялась — по-детски радостно.
Гэндзи понял, что навеки сохранит в душе этот смех — хрупкое, недолговечное сокровище.
Замечательная идея, — сказала Эмилия, встала из-за стола и взяла Гэндзи за руку.
Возможно, пойдет снег, — заметил Гэндзи.
Гэндзи! — предостерегающе воскликнула Эмилия. Но вместе с его именем на губах ее появилась улыбка.
ГЛАВА 18«Вифлеемская звезда»
Вот твоя катана.
Чтоб сделать ее, сталь погружали в огонь и проковывали, раз за разом, пока двадцать тысяч слоев очищенного металла не слились в один. Лишь одна из шести заготовок, вошедших в пламя, становится клинком.
Обдумай это со всем тщанием. Постигни разницу между определением и метафорой, и пойми их пределы. Лишь после этого ты достоин будешь пустить это оружие в ход, когда зайдет речь о жизни и смерти.
Эдо скрылся за горизонтом, а затем исчезли и горные вершины, и сама Япония. «Вифлеемская звезда» плыла на восток, к далеким берегам Америки.
Старк стоял у перил, неподалеку от кормы. Он неспешно вынул свой «смит-и-вессон» из-за пояса и бросил его за борт. Затем, двигаясь еще медленнее, он извлек из кобуры свой «кольт» армейской модели, взял в руки и долго на него смотрел. Потом открыл барабан, извлек патроны, на миг зажал в кулаке. Потом разжал ладонь. Патроны посыпались в воду. Они были такими маленькими, что всплеск оказался почти неслышным. За патронами последовал барабан; за ним — все остальное. Последней полетела отстегнутая кобура.
Старк остался стоять у перил — неподвижно и очень тихо.
Он невольно прошептал: «Мэри Энн…»
И заплакал, сам того не замечая.
Хэйко стояла на носу корабля и смотрела на бескрайний морской простор. Как она будет жить в этой варварской стране, что ждет ее впереди? Она была богата — Гэндзи доверил ей целое состояние в золотых слитках. Ее опекал Мэттью Старк, на которого Хэйко вполне полагалась, и как на друга, и как на опытного воина. Но она потеряла Гэндзи. Потеряла навсегда. Она знала это.
Его прощальные слова были ложью. Гэндзи сказал, что узрел в видении, будто ему суждено стать последним князем Акакоки. У него не будет наследника. Через каких-нибудь несколько лет не станет ни самураев, ни сёгуна, ни князей, ни самостоятельных княжеств. Цивилизация, насчитывающая два тысячелетия, исчезнет буквально за ночь. Так сказал Гэндзи. Возможно, все это тоже было ложью. По крайней мере, на то было похоже. Но Хэйко это не волновало. Для нее важна была одна-единственная ложь. Гэндзи солгал, когда сказал, что присоединится к ней.
Хэйко знала это, ибо в двух своих видениях Гэндзи видел иное.
В первом видении он встретил загадочную госпожу Сидзукэ. Кто бы она ни была, она явно была не из Америки. Значит, Гэндзи встретит ее в Японии. Во втором его жена, наложница или любовница — Гэндзи не видел ее, так что это может оказаться Эмилия, Сидзукэ или еще какая-то женщина — умерла родами, едва лишь успев произвести на свет его наследника. Гэндзи ни за что не допустит, чтобы его ребенок провел детские годы вдали от родного княжества.
Он солгал, и Хэйко до сих пор не понимала — почему?
Гэндзи солгал, и тем самым обрек Хэйко на жизнь в стране, в которой Эмилия считалась красавицей. И если что-то можно было сказать о такой стране наверняка, то лишь одно: она, Хэйко, будет считаться там уродливой и отвратительной. Ее прославленная красота более ей не пригодится. Люди будут отворачиваться от нее. Ее станут презирать. Над ней будут насмехаться.
Ей не придется ждать, пока время уничтожит ее красоту. Она уже распростилась с ней в двадцать лет, оставив ее в стране, что ныне скрылась за горизонтом.
Но Хэйко не плакала.
Она не поддастся страху, отчаянью или слабости.
Как бы там ни было, она — ниндзя из славного рода Кумэ Медведя, ее дяди, величайшего ниндзя последнего столетия. И если когда-нибудь она вдруг усомнится в себе, ей нужно лишь ощутить кровь, текущую в ее жилах — и к ней снова вернется уверенность в собственных силах. Нет, она не станет рыдать, словно обычная гейша, которую покинул возлюбленный! У нее есть задание, полученное от ее господина, Окумити-но ками Гэндзи, князя Акаоки, прекрасного лжеца, который наверняка в один прекрасный день станет сёгуном.