Звала меня с уступов гор.
Я жил любовью. Все, что в мире
Есть, – на земле, – в волнах морей, —
И в воздухе, – в безгранной шири, —
Все радости, – припев скорбей
(Что тоже радость), – идеальность, —
И суета ночной мечты, —
И, суета сует, реальность
(Свет, в коем больше темноты), —
Все исчезало в легком дыме,
Чтоб стать, мечтой озарено,
Лишь лик ее, – и имя! – имя! —
Две разных вещи, – но одно!
Я был честолюбив. Ты знал ли,
Старик, такую страсть? О нет!
Мужик, потом не воздвигал ли
Я трон полмира? Мне весь свет
Дивился, – я роптал в ответ!
Но, как туманы пред рассветом,
Так таяли мои мечты
В лучах чудесной красоты, —
Пусть длиться было ей (что в этом!)
Миг, – час, – иль день! Сильней, чем страсть,
Гнела ее двойная власть.
Раз мы взошли с ней до вершины
Горы, чьи кручи и стремнины
Вставали из волнистой тьмы,
Как башни; созерцали мы
В провалах – низкие холмы
И, словно сеть, ручьи долины.
Я ей о гордости и власти
Там говорил, – но так, чтоб все
Одним лишь из моих пристрастий
Казалось. И в глазах ее
Читал я, может быть невольный,
Ответ – живой, хоть безглагольный!
Румянец на ее щеках
Сказал: она достойна трона!
И я решил, что ей корона
Цветы заменит на висках.
То было – мысли обольщенье!
В те годы, – вспомни, мой отец, —
Лишь в молодом воображеньи
Носил я призрачный венец.
Но там, где люди в толпы сжаты,
Лев честолюбия – в цепях,
Над ним с бичом закон-вожатый;
Иное – между гор, в степях.
Где дикость, мрачность и громадность
В нем только разжигают жадность.
Взгляни на Самарканд. Ведь он —
Царь всей земли. Он вознесен
Над городами; как солому,
Рукой он держит судьбы их;
Что было славой дней былых,
Он разметал подобно грому.
Ему подножьем – сотни стран,
Ступени к трону мировому;
И кто на троне? – Тамерлан!
Все царства, трепетны и немы,
Ждут, что их сломит великан, —
Разбойник в блеске диадемы!
Ты, о Любовь, ты, чей бальзам
Таит целенье неземное,
Спадающая в душу нам,
Как дождь на луг, иссохший в зное!
Ты, мимо пронося свой дар,
Спаляющая, как пожар!
Ты, полнящая все святыни
Напевами столь странных лир
И дикой прелестью! – отныне
Прощай: я покорил весь мир.
Когда надежд орел парящий
Постиг, что выше нет вершин,
Он лёт сдержал и взор горящий
Вперил в свое гнездо у льдин.
Был свет вечерний. В час заката
Печаль находит на сердца:
Мы жаждем пышностью богатой
Дня насладиться до конца.
Душе ужасен мрак тумана,
Порой столь сладостный; она
Внимает песню тьмы (и странно
Та песнь звучит, кому слышна!).
В кошмаре, так на жизнь похожем,
Бежать хотим мы и не можем.
Пусть эта белая луна
На все кругом льет обольщенье;
Ее улыбка – холодна;
(Все замерло, все без движенья);
И в этот час тоски она —
Посмертное изображенье!
Что наша юность? – Солнце лета.
Как горестен ее закат!
Уж нет вопросов без ответа,
Уж не прийти мечтам назад;
Жизнь вянет, как цветок, – бескровней,
Бескрасочней от зноя… Что в ней!
Я в дом родной вернулся, – но
Чужим, пустым он стал давно.
Вошел я тихо в сени дома
Дверь мшистую толкнув, поник
У входа, – и во тьме возник
Там голос, прежде столь знакомый!
О, я клянусь тебе, старик!
В аду, в огне и вечной ночи,
Нет, нет отчаянья жесточе!
Я вижу в грезах осиянных, —
Нет! знаю, ибо смерть, за мной
Идя из области избранных,
Где быть не может снов обманных,
Раскрыла двери в мир иной,
И истины лучи (незримой
Тебе) мне ярки нестерпимо, —
Я знаю, что Иблис[21] в тени
Поставил людям западни.
Иначе как же, в рощах нежных
Любви, той, чей так светел взгляд,
Той, что на перья крыльев снежных
Льет каждодневно аромат
Людских молитв, дар душ мятежных, —
В тех рощах, где лучи снуют
Сквозь ветви блеском столь богатым,
Что даже мошки, даже атом
От глаз Любви не ускользнут, —
Как мог, скажи мне, там разлиться
Яд честолюбия в крови
Столь дерзко, чтоб с насмешкой впиться
В святые волосы Любви!
Song[22]
I saw thee on thy bridal day —
When a burning blush came o’er thee,
Though happiness around thee lay,
The world all love before thee:
And in thine eye a kindling light
(Whatever it might be)
Was all on Earth my aching sight
Of Loveliness could see.
That blush, perhaps, was maiden shame —
As such it well may pass —
Though its glow hath raised a fiercer flame
In the breast of him, alas!
Who saw thee on that bridal day,
When that deep blush would come o’er thee,
Though happiness around thee lay,
The world all love before thee.
Песня
Я в день венчанья увидал,
Как вспыхнула ты жарко —
Хоть мир блаженства ожидал
Тебя, блистая ярко.
И кроме этого огня
(О, чем он был зажжен?),
Все потемнело для меня —
Остался только он!
То не девичий стыд пылал —
Он канул бы во тьму!
Огонь же этот грудь разъял
И сердце сжег тому,
Кто в день венчанья увидал,
Как вспыхнула ты жарко,
Хоть мир блаженства ожидал
Тебя, блистая ярко.
Dreams[23]
Oh! that my young life were a lasting dream!
My spirit not awak’ning till the beam
Of an Eternity should bring the morrow:
Yes! tho’ that long dream were of hopeless sorrow,
’Twere better than the dull reality
Of waking life to him whose heart shall be,
And hath been ever, on the chilly earth,
A chaos of deep passion from his birth!
But should it be – that dream eternally
Continuing – as dreams have been to me
In my young boyhood – should it thus be given,
’Twere folly still to hope for higher Heaven!
For I have revell’d, when the sun was bright
In the summer sky; in dreamy fields of light,
And left unheedingly my very heart
In climes of mine imagining – apart
From mine own home, with beings that have been
Of mine own thought – what more could I have seen?
’Twas once and only once and the wild hour
From my remembrance shall not pass – some power
Or spell had bound me – ’twas the chilly wind
Came o’er me in the night and left behind
Its image on my spirit, or the moon
Shone on my slumbers in her lofty noon
Too coldly – or the stars – howe’er it was
That dream was as that night wind – let it pass.
I have been happy – tho’ but in a dream.
I have been happy – and I love the theme —
Dreams! in their vivid colouring of life —
As in that fleeting, shadowy, misty strife
Of semblance with reality which brings
To the delirious eye more lovely things
Of Paradise and Love – and all our own!
Than young Hope in his sunniest hour hath known.
Мечты
О, будь вся юность долгим сном одним,
Чтоб пробуждался дух, объятый им,
Лишь на рассвете вечности холодной;
Будь этот сон печален безысходно, —
И все ж удел подобный предпочтет
Безрадостной и косной яви тот,
Чье сердце предназначено с рожденья
Страстей глубоких испытать смятенье.
Но будет сходен сон такой иль нет
С фантазиями отроческих лет,
Когда бывают грезы столь прекрасны,
Что лучших небо ниспослать не властно?
Как часто ярким полднем в летний зной
Я, мысленно покинув дом родной,
Скитался по далеким чуждым странам,
Плыл к существам неведомым и странным,
Плодам воображенья моего…
Что мог еще желать я сверх того?
Лишь раз пора мечтаний нам дается,
Тоска ж по ней до смерти остается.
Уж не под властью ль тайных чар я жил?
Не ветер ли ночной в меня вложил
Свой образ и порывы? Не луна ли
Меня манила в ледяные дали?
Не к звездам ли с земли меня влекло?
Не знаю. Все, как вихрем, унесло.
Но хоть в мечтах, а счастлив был тогда я
И к ним пристрастье ввек не обуздаю.
Мечты! Без них была бы жизнь бледна.
В них, радужных, олицетворена
Та схватка яви с видимостью ложной,
Благодаря которой и возможно
В бреду познать любовь и рай полней,
Чем в самом цвете юных сил и дней.
Spirits of the Dead[24]
I
Thy soul shall find itself alone
‘Mid dark thoughts of the gray tomb-stone —
Not one, of all the crowd, to pry
Into thine hour of secrecy:
II
Be silent in that solitude,
Which is not loneliness – for then
The spirits of the dead who stood
In life before thee are again
In death around thee – and their will
Shall overshadow thee: be still.
III
The night – tho’ clear – shall frown —
And the stars shall look not down,
From their high thrones in the heaven,
With light like Hope to mortals given —
But their red orbs, without beam,
To thy weariness shall seem
As a burning and a fever
Which would cling to thee for ever.
IV
Now are thoughts thou shalt not banish —
Now are visions ne’er to vanish —
From thy spirit shall they pass
No more – like dew-drop from the grass.
V
The breeze – the breath of God – is still —
And the mist upon the hill
Shadowy – shadowy – yet unbroken,
Is a symbol and a token —
How it hangs upon the trees,
A mystery of mysteries! —