Кристина положила метелку.
– Ты не знаешь, что это, да?
– Его отец объяснил мне. Что-то там про беглых преступников, которые писали так на дверях.
– Нет, я имею в виду чувство. Мне суждено жить в Техасе. И когда я слушаю «Almas Perdidas», то чувствую, что Ворон ощущает то же самое.
– Может быть, – сказал Тесс. Ворон находился под чарами, но она не могла выяснить, чьими – Сан-Антонио или Эмми.
Кристина просто улыбнулась и продолжила стряхивать пыль, щекоча длинный нос бананово-желтому хорьку. Вошел Рик с телефоном в руке. Судя по его интонации, он уже давно пытался завершить звонок, но на том конце провода его собеседник продолжал что-то бубнить.
– Ага-ага. Да, спасибо. Это точно. Да, стоило бы. Нет, обязательно стоит. Хорошо. Хорошо. Ага. Спасибо. – Он медленно приближался к базе телефона. – Конечно. Тогда и созвонимся. Ну да.
Наконец он повесил трубку.
– Мой источник дал мне наводку на детектива, который работал над делом Лейлена и Уикса и знает этих парней лучше, чем кто бы то ни было. Сейчас он на пенсии.
– Это ты с ним разговаривал.
Рик закатил глаза и оттянул воротник, будто тот душил его.
– С его женой. Она говорит, что он улетел в Лас-Вегас на чартере и пару дней его не будет. Наверное, хочет от нее немного отдохнуть. Ее речь – безостановочный поток. Дала мне полный отчет о своем здоровье, здоровье мужа, здоровье их собаки, даже рассказала, что ела сегодня на завтрак – английские булочки с изюмом и кофе без кофеина. Иисусе! Он, наверное, ездит играть только ради того, чтобы побыть немного в тишине и спокойствии.
– Видишь? – сказала Кристина. – Вот как бывает после свадьбы. Я уверена, когда-то он ее любил и не мог без нее, а теперь уезжает играть в блек-джек, лишь бы не слышать ее голоса. Вот он какой – брак, Рик. Смерть романтики.
– Я иначе это себе представляю, – ответил Рик, обвивая ее талию и целуя в шею. Кристина, не останавливаясь, продолжала смахивать пыль.
– Два дня, – недовольно проговорила Тесс, чувствуя себя неловко. – А пока чем займемся? Я не хочу просиживать целые дни в «Ла Касите», наблюдая, как спит Эсски.
– Поищи Эмми, – сказал Рик, все еще цепляясь к Кристине, которая продолжала его игнорировать. – Ты же говорила, что хочешь заняться этим в первую очередь. Есть идеи, с чего начать?
– Вообще-то есть, – сказала Тесс, глядя на скелеты, которые будто смеялись над ней. – Может быть, герцогиня Эвфемистская согласится испить со мной чашечку чаю.
Глава 17
Когда Тесс вскоре после полудня вернулась в Аламо-Хайтс, Марианна Барретт Коньерс сидела в саду за домом. Из-за деревьев и высоких стен в саду было так же темно, как и в доме. Странно, что солнечный свет вообще туда проникал. Но Марианна была в широкой шляпе и намазала руки и лицо солнцезащитным кремом. Она сидела за кованым металлическим столиком того типа, что недавно вернулись в моду. Ретрообстановку довершали с голубым ободком кувшин холодного чая и стакан из того же набора.
– Я хорошо забочусь о своей коже и поступаю правильно, – начала она, хотя Тесс не требовала от нее объяснений по этому поводу и вообще еще не успела заговорить. – Я никогда не загораю на солнце, как некоторые девушки.
Марианна протянула тюбик крема Тесс, чье лицо загорело во время летних занятий греблей. Она покачала головой: поздновато уже. Несмотря на то что сейчас ей было почти тридцать, уже стоило серьезно задуматься об увлажнителях. Хотя лицо Марианны не особенно впечатляло: у нее были крупные поры, неровный цвет, а в нижней части подбородка начинали появляться старческие пятна.
– Потом пожалеешь, – сказала она. Марианне не очень удавался шутливый тон, и потому предупреждение прозвучало почти угрожающе.
– Возможно, – согласилась Тесс. – А Лолли Штерн любила загорать на солнце?
Если вопрос и удивил Марианну, она не подала виду. Она закрутила крышечку, потерла руки друг о друга, чтобы крем впитался в кожу. Закончив с кремом, она постучала по стулу с подушечкой на сиденье, который стоял возле нее, приглашая Тесс присесть, и, казалось, она не столько приглашала, сколько приказывала. Тесс не любила, когда кто-либо пытался ей управлять, но в этот момент ей хотелось, чтобы Марианна думала, что контролирует ситуацию. По крайней мере, в начале разговора. И она села.
– Ты очень много работаешь, – заметила Марианна.
– Очень, – согласилась Тесс.
– Сколько тебе лет? Двадцать семь? Двадцать восемь?
– В августе стукнуло тридцать.
– Молодая еще. Слишком молодая, чтобы знать, что бывают истории, которые устаешь рассказывать. Особенно если это единственная история о тебе, которую хоть кто-нибудь знает. И которая хоть кому-нибудь интересна.
Тесс улыбнулась и кивнула. Она понятия не имела, к чему ведет Марианна.
– Я выжила. Только не в современном смысле этого слова, означающем победу над бедой, которую ты сама на себя навлекла и за которой следует публичное искупление в чаше какого-нибудь ток-шоу. Я, так сказать, пережившая.
– Пережившая?
– Да. Я просто последняя в списке тех, кто имеет отношение к смерти. Такая-то, такая-то, пережившая. Я официальная скорбящая, и мое прошлое наделало больше шума, чем цепи Марли[164]. Я вдова Фрэнка Коньерса и лучшая подруга Лолли Штерн. В этом вся я. Люди уже не помнят, что мой отец был потомком Уильяма Барретта Тревиса, командира Аламо. Не прямым, но тем не менее. Они не помнят, что мой отец сделал для города, что почти под каждым местным зданием лежит фундамент из цемента, который произвела его компания. Было время, когда я отдала бы все на свете, лишь бы никто не знал, чья я дочь. Нужно быть осторожнее с желаниями.
– Отдалившись от мира, вы сделали только хуже, – сказала Тесс. – Вы заморозили себя во времени. Если хотите сравнить себя с диккенсовским персонажем, вам лучше подошла бы мисс Хэвишем[165].
Марианна раздраженно покачала головой.
– Если хочешь слушать мою историю, сиди и слушай. Знаешь, сколько репортеров пытались заставить меня рассказать им все это? Обычно приходят в это время года, аккурат перед тем, что они называют «годовщиной». Будто я тут буду собирать гостей на пирог. Они вспоминали через год и через два, а потом через пять, десять, пятнадцать и двадцать. И журналисты были не только местные, приезжали и из Далласа, и из Хьюстона. А один раз ко мне на порог заявились из «Техас Мантли: нераскрытые тайны». В этот раз, на двадцать первый год, должно быть поспокойнее. Но все равно кто-нибудь да придет. Кто-нибудь всегда приходит.
Она умолкла, уставившись взглядом в какую-то точку в саду. Тесс знала, что сейчас нельзя нарушать тишину.
– И тут вдруг приходит человек, который ничего об этом не знает. Молодая девушка с таким же легким и неподдельным акцентом, как и она сама. Молодая девушка, чье неведение позволяет мне – правда, ненадолго – не рассказывать историю, которую, как я раньше думала, знают все. Да, я на один день переписала историю. Хорас погиб в результате несчастного случая на охоте. Ну, или пусть это случилось в охотничьем лагере. Лолли, Фрэнк и Пилар погибли в автокатастрофе… – Вдруг она оживленно спросила: – А они говорили тебе, что их пытали?
– Кого?
– Моего Фрэнка, – она поднесла палец к губам. – Только нам запрещено говорить, как именно. Это должно быть известно только убийце.
Книга Джимми Ахерна намекала на то, что некоторые подробности смерти Фрэнка так и не стали общеизвестны, но Тесс решила, что он просто плохой репортер.
– Простите, я не…
– …знала. Ты не знала. Именно. В этом и прелесть.
Прелесть. Герцогиня снова в деле. Тесс больше подходил эпитет «бестолковость» или даже «самонадеянность».
– Значит, вы все это время знали, кто такой Том Дарден.
– Нет, на этот счет я говорила правду. Когда ты пришла сюда в пятницу, Том Дарден был для меня лишь трупом, найденным на моей собственности. А вчера я впервые узнала, что он мог знать что-то о том, как Лолли и Фрэнк… умерли, – она грустно улыбнулась. – Пойми, ни я, ни Штерны все эти годы не получали информации о ходе дел. Наверное, нам не стоит относиться к полиции очень критично. Но они сразу все напутали.
– Что именно?
Несмотря на аккуратный макияж, Марианна выглядела утомленной и бледной. Тесс начинала понимать, почему она позволила себе солгать – чтобы избежать этой темы, хотя бы на один день.
– Да так, всякие мелочи. Наверное, это и неважно. Но если дело касается тебя и твоего мужа или – в случае Гаса Штерна – двоюродной сестры и прислуги, которая воспитывала твоих детей, мелочей не бывает. Мне известно лишь, что они никогда не были близки к тому, чтобы арестовать убийцу, и не могли адекватно объяснить почему. Теперь же детектив говорит мне, что Дарден и тот, второй, все эти годы сидели в тюрьме, поэтому дело не имело первостепенного значения. Хотя для меня всегда имело.
– А как же Эмми?
– Что Эмми?
– Она могла знать о Дардене?
– Я уверена, Эмми была бы рада увидеть торжество правосудия, но она никогда не была одержима смертью Лолли.
Тесс наклонилась вперед.
– Я думала, сегодня мы не будем говорить неправду. Если есть люди, отождествляющие вас со смертью вашего мужа, не замечая всего остального, то и для Эмми смерть ее матери должна быть самым главным фактом в биографии.
– Звучит логично, но это не так. У Эмми не было «до» и «после». Вся ее жизнь – это последствие. Она никогда не знала Хораса и приняла семейную версию о том, что он погиб на охоте. Когда Лолли умерла, ей было всего два годика. Она совсем не помнит матери. Она как ребенок, которому приснился плохой сон и который проснулся в теплом и безопасном доме, где ее все любят. Гас очень бережно охранял ее, пока она росла. Эмми пугало лишь отсутствие матери. Ну, нет и нет.
– И все же, она ведь не в порядке. Ей когда-нибудь оказывали профессиональную помощь?