Он снова поправил птичьи гнезда, но его голос приобрел теплый, мечтательный оттенок. Эта часть истории явно была его любимой.
– Я влюбился, а Фелиция забеременела. Хотя постой… Так можно подумать, будто я тут ни при чем. На самом деле я этого хотел. Она забеременела от меня, потому что я не мог без нее жить. Я думал, она не бросит мужа ради меня, но бросит ради ребенка. Не потому что не любила, просто Фелиция была осторожной, рассудительной женщиной. Она в основном поступала не так, как сама хотела, а так, как от нее ждали.
– Но вам удалось все изменить.
– В конечном итоге да, удалось. Ворон появился на свет до того, как она развелась, и мы так никогда и не поженились официально. К тому же разница в возрасте действительно смущала людей. Мне было двадцать два, а ей тридцать три. Глупо, как возраст может сбивать людей с толку, да?
Тесс, которая порой мучилась из-за шестилетней разницы между ней и сыном Криса, не стала отвечать на этот вопрос.
– А Ворон знал обо всем этом?
– О да, – нахмурился Крис. – Хотя вообще-то он, скорее всего, не знает, что мы не женаты. Мальчишек мало заботят такие вещи, так ведь? Они никогда не просят показать свадебные фотографии. Если бы он спросил, мы бы ему сказали, но я не припомню, чтобы заходила речь. Мы каждый год отмечаем нашу годовщину, только это годовщина не свадьбы, а ночи, когда мы встретились. Тридцатое мая. На вечеринке в День памяти[54]. На Фелиции тогда было бледно-зеленое платье.
Тесс покопалась в памяти, пытаясь найти хотя бы обрывок этой истории. Ворон наверняка должен был хоть что-то рассказывать об этом. Нет, ничего не вспомнила.
– Я ничего об этом не знала, – сказала она, пытаясь придать голосу грустный оттенок, но получился глухой бубнеж. – А Ворон знал, как познакомились мои родители, как они жили. Он знал, какие бары попадают под надзор моего отца – он инспектор в Балтиморе. Он даже знал, чем моя мама занимается в Агентстве национальной безопасности, хотя это вообще-то конфиденциальная информация.
– Она диспетчер, верно? Высокая, как ты, женщина; старается подбирать под одежду самую подходящую обувь из возможной.
Тесс подошла к комоду Ворона, на котором поверх грубой ткани была выставлена детская коллекция фигурок из «Звездных войн».
– Видите? Вы даже знаете, как моя мама одевается. Это уже больше, чем мне известно о Фелиции. А вы еще хотите сказать, что я знаю Ворона.
– Ворон – один из лучших слушателей в мире.
– Он же постоянно болтает, – возразила Тесс.
– Да, болтает. Но при этом никогда не выдает информации о самом себе, верно? Он рассказывает о последней прочитанной книге, о песне, над которой работает, о чем-нибудь необычном, что увидел на улице. Но никогда о себе. Удивительная черта. Он может одурачить кучу людей, заставив их думать, что они с ним близки, хотя на самом деле вовсе нет. Все эти слова, вся его болтовня – это лишь способ держать людей на расстоянии.
– Значит, я права: я по-настоящему никогда его не знала. Я подхожу для поисков еще меньше, чем думала сначала.
Крис поднялся.
– Хочу кое-что тебе показать. Это внизу, в студии Фелиции. Не возражаешь?
Ночь была прохладной, одной из первых настоящих осенних ночей в году. Они смотрели, как изо рта идет пар, когда шли через сад в коттедж, из которого Фелиция материализовалась днем. Крис Рэнсом отпер дверь и включил свет.
– У Ворона здесь была собственная мастерская, – Крис грустно улыбнулся. – Пожалуй, мы были к нему слишком снисходительны.
– Я пойму ваши теории? – вдруг спросила Тесс, запнувшись на мгновение. Ей было неуютно, она испытывала чуть ли не страх перед тем, что Крис Рэнсом решил срочно ей показать. – В смысле, вы же экономист. Вы сможете настолько упростить, что даже такая балда, как я, поймет?
– Если не смогу, в этом будет моя вина, а не твоя. Исходное положение – изобилие.
– Изобилие?
– Сейчас оно достаточное.
Разум Тесс отказался это понимать.
– Все, что я вижу, говорит о том, что мы живем во времена нехватки, что людей слишком много, а ресурсов – слишком мало.
– Что ж, теория изобилия и начинается с того, что меняет представления об уровне «достаточного». Я привел тебя сюда, чтобы показать студию Ворона. Чтобы убедить: ты знаешь его, а он знает тебя.
Он открыл дверь в дальнем конце огромной комнаты, где работала Фелиция. В окна струился лунный свет, и прежде чем Крис зажег свет, Тесс почувствовала присутствие сотен холстов, больших и маленьких. Но когда помещение осветилось, она увидела, что в комнате их не более дюжины, и все они были довольно небольшого размера.
Со всех холстов на нее смотрело собственное лицо.
Это была она – пастелью, тушью, маслом, карандашом. В одежде и без, с косой и с распущенными волосами. На нескольких картинах даже присутствовала Эсски, которая появилась у Тесс уже ближе к концу их отношений. На одной или двух картинах девушка и собака были изображены спящими – тела зеркально отражали друг друга. Тесс смутилась, представив, как Ворон стоял над ними спящими и запоминал каждую деталь, включая грязные белые носки. Единственное, что было на ней.
– До прошлой недели мы не знали, что все это здесь. Мы всегда уважали его личное пространство, но когда он перестал звонить и писать… Мы подумали, можно найти какие-нибудь зацепки.
– Вы же знаете, что я действительно попыталась помириться с ним, – сказала Тесс, чувствуя, как занимает оборонительную позицию. Сама ситуация ошеломляла ее своей пикантностью. Она с отцом своего бывшего рассматривала картины, изображающие ее обнаженной. Никогда не читала Эмили Пост[55], но и без того было понятно, что эта ситуация выходила за рамки.
– Он не хотел повторять все заново. Он сказал, что мы упустили момент, и наверное, был прав.
– Такое случается. Мы с Фелицией – последние, кто станет осуждать пути человеческих сердец. Как там Фолкнер сказал в своей нобелевской речи? «Сердце хочет того, что хочет».
– По-моему, это был Вуди Аллен, на пресс-конференции, посвященной Сун-и[56]. Фолкнер сказал, что конфликты людских сердец – это единственное, о чем стоит писать. – Знание родной литературы все-таки помогает. Не всегда, но часто.
– А я уверен – это единственное, ради чего стоит жить.
Крис Рэнсом взял один из самых маленьких набросков, где Ворон особенно приукрасил обнаженную фигуру: ямочку на подбородке углубил, талию слегка заузил, а ниже убрал все неровности. Зато мышцы ног действительно были ее, как и очертания трицепса. Она много работала над тем, чтобы придать своим рукам такую форму.
Рэнсом изучил картину и задумчиво взглянул на Тесс. Если бы на нее смотрел другой мужчина, она посчитала бы взгляд непристойным и оскорбительным. Но Крис смотрел так, будто она была всего лишь одним из предметов в коллекции сына, собранной за многие годы. Наконечники стрел, камни, фигурки из «Звездных войн», телескоп. Ласточкино гнездо.
– Тесс, мы с Фелицией понимаем, что могли бы нанять кого-нибудь другого. И возможно, нам именно так и стоит поступить. Но между тобой и Вороном кое-что осталось незавершенным. Я не могу подобрать слов, чтобы как-то ее обозначить, но эта связь напоминает путеводную нить. Ты найдешь путь к нему. Или он найдет путь к тебе. Ни один другой частный детектив не сделает этого.
Он достал что-то из кармана.
– Это последняя открытка, которую Ворон прислал нам, перед тем как исчез.
Не фотография, а раскрашенный вручную рисунок – голубые цветы на зеленом поле. «Техасский люпин», сообщала надпись.
На обороте Ворон написал:
Я как будто начинаю все заново. Все не так, как я ожидал, но это ведь не плохо само по себе. Как и говорил папа, я следую традиции и нарушаю закон. ЕВТ. Ворон.
– ЕВТ? – спросила Тесс.
– «Еду в Техас». Так писали у себя на дверях оказавшиеся вне закона, когда уходили на неизведанные земли. «Еду в Техас. Не пытайтесь найти меня, все равно не сможете».
– Да? – Тесс подняла подбородок.
Да, она возьмется.
На следующий день перед самым отъездом в Теннесси из Абингдона, Виргиния, Тесс позвонила тете Китти. Она звонила по частной линии, зная, что Китти не сможет ответить, так как в это время обычно работает в своем магазине, – а значит, племянница запишет сообщение на автоответчик. Она не хотела объяснять, почему едет. Она просто хотела.
– Это Тесс, – сказала она. – Если Тайнер позвонит, скажи ему, что я двинула в Техас. Позвоню ему вечером, когда пересеку Миссисипи.
Тесс посчитала, что там она будет точно спасена от его гнева. Ширины Миссисипи должно хватить, чтобы его крик не долетел.
У нее была щедрая сумма на повседневные расходы и порядочного размера аванс, «Тойота» и чемодан со всем необходимым.
Менее получаса назад она купила в «Гэп» и «Олд Нэви» вещей на неделю. Спортивная одежда, которую она всегда держала в багажнике вместе со скакалкой и баскетбольным мячом, собака, еженедельник, «Дон Кихот» (привыкла возить эту книгу с собой, полагая, что еще сможет когда-нибудь ее дочитать), «неделька» хлопчатобумажного белья, которое стоило доллар в нефирменном магазине – наверное, потому, что на одной паре вместо «Среда» было написано «Серда».
Этого достаточно. Должно хватить. Крис Рэнсом прав. Представления нужно менять.
Глава 4
На уроках в седьмом классе Тесс слушала не очень внимательно и ожидала, что города в Техасе будут вдруг возникать среди пустынных пыльных прерий и быстро исчезать в зеркалах заднего вида. Но Остин возникал постепенно, начиная со скопления магазинчиков вдоль I-35[57]. А где зеленые поля и голубые цветочки? Что стало с программой благоустройства автомобильных дорог Леди Берд Джонсон?[58]