— Испуганные люди часто бывают очень опасными, — заметил отец Джулиан.
Дэниел хмуро посмотрел в сторону настоятеля.
— Некоторые патриоты обещали помиловать нас, клялись, что пощадят нас, если мы сложим оружие.
— Никто бы не осудил вас за это, — сказал отец Дроз.
— Мы отказались, — просто ответил Дэниел, пресекая дальнейшие споры.
«Мы — швейцарцы, — закричал он толпе. — Швейцарцы сложат свое оружие только вместе со своими жизнями». Тогда Дэниел был молод, глуп и мог жертвовать жизнью ради чести.
Так они и сделали. По телу Дэниела пробежала дрожь. В швейцарцев полетели крюки, вырывая их сердца под крики обезумевшей, жаждущей крови толпы. Марсельцы и батальон кордельеров[14] требуют, чтобы им открыли ворота замка. Ворота открываются. Вдруг справа и слева поднимается быстрый огонь. Дэниел предпринял вылазку и потребовал пушки. Два орудия заряженные картечью, укрытые от взоров, делают залп. По народу одновременно стреляют и со стороны двора, и со стороны сада, и со стороны города. Вся площадь замка затянута густым облаком дыма: Ворота были отбиты. Преследуемая пулями из швейцарских мушкетов, толпа хлынула на безопасные улицы.
Дэниел поднес к губам кружку с кофе. Боже! Как долго он смаковал сладость победы? Наверное, всего лишь несколько мгновений. Он не мог вспомнить. Последовавшие за этим ужасные события стерли всякое представление о времени.
Первое замешательство быстро прошло. Жители предместий, вооруженные пиками, двигаются, не обращая внимания на ружейный и артиллерийский огонь. Королевскую армию оттесняют в замок. Швейцарцы упорно отстаивают центральную лестницу, но наступление ведется так упорно, что попытки остановить его становятся бессмысленными. Восставшие входят во дворец.
— Нам не удалось повернуть назад бунтовщиков, — сказал Дэниел. — Из дворца, территория которого кишела восставшими, мы направились к Школе верховой езды.
— У швейцарцев все было под контролем. Что же, черт возьми, тогда произошло? — спросил Сильвейн. Забыв о завтраке, он ерзал на краю скамьи.
Дэниел посмотрел на Лорелею. На его губах появилась ужасная улыбка.
— Король Людовик XVI прислал нам приказ, который привел нас к гибели.
«Твой отец, принцесса», — подумал Дэниел, вспоминая, как был тогда зол.
— Это ложь, — заявил отец Гастон. Его лицо пылало. — Король не хотел губить своих отважных людей.
— Тогда он должен был нам позволить выполнить свой долг. Но вместо этого он приказал сложить оружие и отойти к казармам.
Дэниела всего передернуло, когда он вспомнил их позорное бегство через дворцовые сады. В слепой ярости в них палили из ружей гвардейцы национальной армии.
Швейцарцы, которым благополучно удалось добраться до казарм, встретили там пронзительно кричащую толпу. Не удовлетворившись простым убийством, бунтовщики выбрасывали кричащих от ужаса людей из высоких окон, разрубали тела, сдирали с них одежду. Конная жандармерия перешла на сторону народа и подожгла казармы швейцарцев.
Лорелея прикоснулась к его рукаву. Очнувшись от кошмара, Дэниел отдернул руку.
— Прошу тебя, ты не должен расстраивать себя воспоминаниями, — сказала девушка. — Это не…
— Дай ему продолжить, — прервал ее отец Джулиан.
— Меньше двух сотен из нас добрались до казарм. Некоторые сбежали через двор дома Марзан и улицу де ле Шель.
— И вы были среди них? — спросил отец Эмиль.
— Нет. На кухнях шло сражение, — и опять Дэниел услышал хриплые крики поваров и судомоек, моливших о пощаде. — Я пошел узнать, чем могу помочь. — Он посмотрел на дырку от сучка на столе. — Я не смог… Есть у вас вино? — быстро спросил Дэниел. От волнения у него начали дрожать руки.
Кто-то передал кружку монастырского вина. Он быстро опустошил ее, желая, чтобы пьянящая жидкость изгнала всех демонов из его головы.
— Я пытался… — Дэниел вытер рукавом губы, протянул кружку и попросил налить еще вина. — Любой глупец сбежал бы, чтобы спасти свою жизнь, но я…
— Что сделал ты, Дэниел? — мягко спросила Лорелея.
В его ушах зазвучал яростный свист. Как искорки от костра, замелькали перед его взором рубиновые сережки. Твердые маленькие красные капли сверкали в ушах монстра. С пиратской ухмылкой на лице Кретьен Руби удерживал свои позиции рядом с жаровней, из которой торчала обуглившаяся рука.
— Меня одолевало идиотское желание отомстить за товарищей. Я бросился громить бунтовщиков, — произнес Дэниел. — всех, кроме одного. У Руби был меч, который он вырвал у шевалье, и он знал, как с ним обращаться. Борьба была короткой и жестокой.
Дэниел вспомнил, как запах его собственного пота смешивался с запахом крови и горящей плоти. Им постепенно овладевало изнеможение, пока он отражал удары. Потом — крик и лезвие меча, рассекающее его голову.
— Я был ранен и принят за убитого, — продолжил Дэниел. — К тому времени, когда обнаружили, что я жив, королевскую семью уже загнали в здание Национального собрания. Толпа удовлетворила свою жажду крови. Члены коммуны заключили меня в Карм.
— Карм, — повторил отец Гастон, прихлебывая вино.
— Что это за место? — спросил Сильвейн.
— Прежде там был дом кармелитов, но позже это место стало могилой благороднейших мужчин и женщин Франции, — сказал отец Гастон. — Я был там однажды после сентябрьской бойни[15]. Там темно и сыро. Мокрые стены были липкими от благородной крови. Я до сих пор чувствую этот запах. Я ходил туда молиться вместе с мадам Эгийон, — в глазах отца Гастона заблестели слезы. — Крысы и тараканы облепили мою рясу, и я не смог молиться гаком отвратительном месте.
— О, отец, — прошептала Лорелея.
Он отмахнулся от ее сочувствия и посмотрел на Дэниела:
— Как вам удалось бежать?
Дэниел не позволил себе расслабиться и из последних сил пытался контролировать свои чувства. Отец Гастон знал правду о Лорелее. Скорее всего, он был роялистом. Если он каким-либо образом догадался о миссии Дэниела, то мог быть тем человеком, который пытался его уничтожить. Но стал бы каноник убивать ради того, чтобы защитить незаконнорожденную принцессу, которая была пятном на репутации королевского дома Франции?
— Меня должны были казнить быстро, — сказал Дэниел. — Но так уж случилось, что я пробыл там два года. А потом, в один прекрасный день, меня освободили.
Как просто это все прозвучало. Лорелея сжала руки.
— Слава Богу! С тебя сняли все обвинения, потому что ты был невиновен.
— Невиновен? — Дэниел произнес это слово, как ругательство. — Нет, Лорелея. У меня просто появился влиятельный друг.
— И кто же это был?
— Тоже заключенный. Женщина. Ее звали Мари Жозеф Роз, виконтесса де Богарне, — Дэниел с трудом произнес ненавистное имя.
— Я никогда о такой не слышал, — заметил Сильвейн.
Дэниел внимательно посмотрел на своих слушателей. Он увидел всего лишь искреннее любопытство на их лицах.
— Она уже больше себя так не называет. Вся Европа знает ее как Жозефину Бонапарт — жену первого консула Франции.
— Невероятно, — изумленно воскликнул отец Эмиль.
— Она и вправду такая красивая, как говорят? — спросил один из послушников.
Дэниел уже однажды совершил подобную ошибку, решив, что она красива как богиня. Слишком поздно он понял, какая она змея, существо без крупицы совести.
— Она креолка, — сказал он. — Родилась на Мартинике. И нет, она не красива, — Дэниел сжал руки. Только Лорелея, которая сидела рядом, заметила, как побелели его стиснутые пальцы. — Она умна и чертовски обаятельна. И она очень искусно пользуется своим влиянием на людей, своим обаянием, как другие женщины пользуются духами. Это была иллюзия красоты. Эта женщина создала вокруг себя ауру, которая действовала на мужчин словно наркотик.
— Значит, вы были хорошо с ней знакомы? — спросил отец Джулиан.
Интересный вопрос. Дэниел пропустил его мимо ушей.
Лорелея почувствовала какой-то неясный испуг. Какой, должно быть, скучной он находит ее по сравнению с Жозефиной. Девушка живо представила их недавний поцелуй, и ей стало стыдно. Дэниел целовал ее, когда не помнил ничего о своем прошлом, не сравнивал ее ни с какой другой женщиной. А сейчас Дэниел Северин должен бы ужаснуться от того, что Вильгельм увлекся обыкновенной, неухоженной девчонкой с гор.
— Я всегда восхищался мадам Бонапарт, — заметил отец Гастон. — Она посвятила себя возвращению из ссылок благородных людей Франции, чтобы они могли занять принадлежащие им по праву места.
— Ты восхищаешься проституткой, — заявил отец Эмиль. Его грубые, резкие слова вызвали удивленные возгласы присутствующих. — Причина, по которой она решила заняться сливками общества Франции, всем ясна, даже дуракам. Она спала со многими из них.
— Это ложь! — закричал отец Гастон.
Лорелея посмотрела на отца Джулиана. Он недовольно поморщился, но промолчал.
— Это известно каждому человеку при дворе, — крикнул в ответ отец Эмиль. О ней говорили гораздо больше, чем о Марии-Антуанетте.
— Может быть, она и была неосторожной, — уступил отец Гастон. — Но она понимает, как важно восстановить на троне Франции католических королей.
— Их спасет только чудо, — фыркнул отец Эмиль, опорожняя кружку пива. — Голубую кровь выпустили из вен Франции несколько лет назад.
— Если кто и может вернуть все это, так только Бонапарт и его жена, — сказал отец Гастон. — И они это сделают.
Лорелея взглянула на Дэниела. Как зритель на состязаниях по стрельбе из лука, он переводил глаза с одного на другого. Его лицо стало белым, а по вискам струился пот.
— Тебе нехорошо? — прошептала она, прикоснувшись к его плечу. — Давай я отведу тебя в лазарет.
— Я пойду с вами, — сказал Сильвейн, поднимаясь из-за стола.
Дверь в трапезную распахнулась, и на пороге возникли три человека.
— Кто это? — требовательным тоном спросил Дэниел.
— Военные подрядчики, — прошептала Лорелея. — Они уже бывали здесь и ранее. У них всегда такие жадные глаза, и они считают себя хозяевами мира.