— Гастон украл мушкет у армии запаса, — сказал Дэниел. — Он стрелял в нас, и я убил его из лука, — по его лицу промелькнула тень, когда он вспомнил, как одетая в рясу фигура полетела в пропасть, как раненая птица.
Отец Эмиль прищурил глаза:
— Как мы узнаем, что ты говоришь правду? Отец Гастон не был убийцей.
Дэниела вдруг осенило.
— Настоятель знает.
Глаза отца Джулиана вспыхнули от гнева.
— Ради бога!…
— Отец Гастон убил Жуно, разве не так? — спросил Дэниел.
— Что за дьявол этот Жуно? — спросил отец Ансельм.
— Убийца, — заявил настоятель, его осуждающий взгляд остановился на Дэниеле. — Он убил бы Лорелею, так же как…
— Теперь Лорелея — моя жена, — его подозрения подтверждались. Дэниел отступил назад и положил руки на пояс. — Она под моей защитой. Держитесь подальше от…
В маленькой комнате для собраний каноников прогремел выстрел. Стрелял отец Джулиан, спрятав оружие под складками рясы. Отец Эмиль засунул руку за пазуху. Дэниел выскочил из комнаты и побежал в сторону Школы верховой езды. Ночные кошмары обрушились на него дьявольским огнем. Все начиналось снова: залпы артиллерии, крики бунтовщиков…
— Да здравствует Бонапарт!
Дэниел резко остановился. Вокруг сада Тюильри толпились люди, размахивая шляпами и платками, но только они не бесчинствовали, а приветствовали победителя. С моста Инвалидов раздались залпы канонады. Дворцовый управляющий схватил Дэниела за плечи и шумно расцеловал, в обе щеки.
— Вы слышали, гражданин? Бонапарт победил австрийцев. Они подписали мирный договор в Маренго!
В тот вечер Дэниел долго смотрелся в зеркало которое висело в его комнате над камином. Он повязал галстук, затем выдернул нитку из рукава своего табачного цвета сюртука. Поежившись под плотной новой материей, он размышлял о новостях из Италии. Бонапарт победил, и, чтобы отпраздновать эту новость, Жозефина организовала концерт на террасе Тюильри.
За его спиной хлопнула входная дверь. В огромном зеркале Дэниел увидел Сильвейна, одетого в новую ливрею.
— Ты сказал обо мне Лорелее? — спросил юноша, его лицо было напряженным и обеспокоенным.
— Да. Я не ожидал, что она устроит тебе такой теплый прием.
Сильвейн повесил голову:
— Я даже не знаю, что ей сказать.
— Тебе следует беспокоиться не из-за того, что сказать Лорелее, — отвернувшись от зеркала, Дэниел объяснил: — Бонапарт решил сделать приюту щедрый подарок. Отец Джулиан, отец Эмиль и отец Ансельм прибыли сюда, чтобы лично принять пожертвование.
Сильвейн вскинул голову:
— Они здесь?
— Они поблизости, в монастыре.
— Дэниел? — голос Сильвейна дрогнул.
— Да?
— Я боюсь. Боюсь за всех нас. Все эти люди, этот полный интриг двор — все они стягиваются вокруг нас петлей.
Дэниел отвел взгляд от светлых, чистых глаз Сильвейна.
— Ты был бы дураком, если бы не боялся, — пробормотал он. Он посмотрел через полуоткрытую дверь. Из комнаты Лорелеи доносились обрывки женских разговоров. Горничная готовила ее к вечеру.
— Просто держи глаза и уши открытыми, — сказал Дэниел. — И оружие под рукой.
Сильвейн вышел, чтобы занять свой пост на лестничной площадке у их комнат. Дэниел бросил взгляд на часы. Без пяти минут девять.
Он задумался, рассеянно уставившись на широкие пряжки на своих туфлях. Мысли Дэниела унеслись к своему первому празднеству в честь освобождения узников из Карма. Жозефина все еще называла себя виконтессой Богарне. Дэниел все еще верил в честь и достоинство. Тогда он был молод.
Молод и глуп, и безнадежно, без памяти влюблен. Она была в расцвете своей ослепительной красоты; сеть ее лжи была такой легкой и тонкой, как шелковая паутина, затягивающая его в ловушку.
Боже, что же она задумала против Лорелеи? Дверь в комнату жены была приоткрыта. По полу были разбросаны коробки и свертки. В углу стоял манекен, окутанный прекрасной газовой материей.
У окна стояла молодая женщина и смотрела на манящие огни Парижа. В мерцающем свете единственной горящей свечи была отчетливо видна молочная белизна стройной шеи и зачесанные вверх волосы, короной обрамляющие гордо поднятую голову. На ее лицо стоило посмотреть при игре теней и, света: знакомые черты стали загадочными и таинственными.
«Бог мой, — подумал Дэниел, учащенно задышав. — Бог мой, она прекрасна!»
Лорелея обернулась, ее юбки заколыхались.
— Привет, Дэниел.
Если бы не ее красивый низкий голос, он готов был поклясться, что перед ним незнакомка. С трепетом ее руки разгладили шуршащую ткань платья. Слегка присобранная под грудью длинная юбка спадала мягкими складками к ее обутым в изящные туфельки ногам. Прозрачная переливающаяся материя создавала эффект неуловимой легкости и очарования.
— Я больше не сержусь за сегодняшнее утро, — сказала Лорелея.
— Слава Богу, — ответил он, испытывая смущение.
— Я выгляжу прилично? — спросила она.
— Прилично? — он облизал пересохшие губы. — Ей-богу…
Где-то под ее жемчужной кожей, прекрасными каштановыми локонами, модным платьем скрывалась девчонка-сорванец, которая четыре месяца назад вытащила его из-под обвала. Но теперь Дэниел не видел и следа прежней Лорелеи. Он видел перед собой создание, от которого исходило волшебное сияние, которое было прекраснее, чем Лорелея из легенды, сокрушающая красота которой соблазняла мужчин до смерти.
— Дэниел? — она вопросительно посмотрела на него.
— Да, — ответил он. — Ты выглядишь вполне прилично.
Он подал ей руку и повел на террасу.
Тишину благоуханной ночи разорвало шипение падающей с неба ракеты. На поверхности прудов в саду отражались извилистые дорожки розовых вспышек, вызывающих восторженный гул огромной толпы, собравшейся внизу террасы.
Жозефина Бонапарт нехотя откусила кусочек пирожного с кремом, а потом бросила остатки сладости Фортюне. Пять лет назад она бы съела все пирожное и еще парочку подобных, но теперь ей приходилось быть осторожной. Хотя она никому не признавалась, но у нее уже не было прежней фигуры юной девушки, и ей приходилось сдерживать свое пристрастие к обильной пище и сладостям.
Она бросила взгляд на уставленный яствами стол, у которого стоял Ипполит Шарль с группой мужчин. Она всегда была снисходительна к желаниям и амбициям других.
Глядя на своего любовника, который был великолепен в двубортном сюртуке и бриджах, украшенных на коленях изящными бубенчиками, она не почувствовала горячего желания. Ее любовная связь с Шарлем была гораздо сложнее, чем просто животная страсть. Он давал ей ощущение власти, чувство собственности. У него хорошо получалось делать деньги, что было гораздо важнее, чем быть просто хорошим в постели. Вместе они сколотили маленькое состояние на армейских контрактах и большое на махинациях с бернским золотом. В самом факте, что ее любовник извлек пользу из военных успехов ее мужа, существовала восхитительная ирония. Но ее все еще одолевали тревоги. Дэниел знал о швейцарском золоте. Ипполит клялся, что он перевез золото в Женеву тайно, не оставляя за собой никаких следов, но она дрожала при мысли, что ее муж может все обнаружить.
Бонапарт. Она не знала, когда точно он выскользнул из-под ее контроля. В первые дни их брака он был таким радостным, как изголодавшийся по ласке пес, который ползал у ее ног и предлагал свое сердце в ее полное владение. В любви он был такой же жадный и ненасытный, как зеленый юнец. Находясь в походе, он посылал ей пылкие письма, дышащие приводящей в замешательство страстью. Но теперь, четыре года спустя, их отношения изменились. Бонапарт больше не ослеплен ее красотою, он уже не испытывает неуверенности в себе. Он возмужал, встал на ноги и почувствовал в себе силы вести за собой мой народ. Ее корсиканский деревенский парень вырос в мужчину и оставил ее далеко позади. Тогда она не любила его, но сейчас — да. Безумно.
Вежливый и неизменно обходительный Шарль Морис Талейран-Перигор склонился перед Жозефиной в низком поклоне.
— Мадам, — сказал он. — Великая победа. Замечательная.
— Да, да, месье Талейран, — она одарила министра иностранных дел снисходительной улыбкой и протянула ему руку. — Работа Бонапарта закончилась. Ваша же только начинается.
Тонкие брови Талейрана взметнулись вверх, и вспыхнувшая злость исказила его улыбку.
— Хочу вас заверить, мадам, я проведу переговоры так, что у всей Европы закружатся головы.
— Не сомневаюсь, что так и будет, месье. Мужчина склонился над ее рукой, и она ощутила на своем запястье его теплое дыхание. По правде сказать, она немного побаивалась Талейрана. «Шелковые чулки, наполненные грязью», — так наедине с ней называл его Бонапарт. Талейран не только пережил все существующие за последние десять лет режимы, но еще и поднимался на вершину каждого.
— Наступило время чествовать военный гений вашего мужа, — ровным голосом проговорил он и жестом указал на взволнованную толпу: некоторые танцевали на ярко освещенной террасе, другие поднимали тосты за Бонапарта.
— Мусор — большинство из них, — проворчал знакомый голос. К ним присоединился Жозеф Фуше, министр полиции. — Возможно, составляющие заговоры даже сейчас, когда мы с вами разговариваем.
У Талейрана затрепетали ноздри.
— Добрый вечер, гражданин Фуше.
Фуше неуклюже поклонился, его плохо скроенный сюртук собирался на поясе складками. Жозефина задумалась над контрастом между холеным, умным Талейраном и грубым, жестоким Фуше. Они ненавидели друг друга, но тем не менее, оба служили ее мужу.
Талейран отошел, чтобы присоединиться к мадам Гранд, прекрасной повелительнице его сердца.
Фуше подергал рукой свои короткие усы и подошел ближе к Жозефине.
— Наш план разрушен, — пробормотал он, дыша на нее чесноком. — Северин перехитрил вас, мадам.
— Разве я могла это предвидеть? — прошипела она, обмахиваясь веером. — Даже в своих самых безумных фантазиях я и предположить не могла, что он женится на ней.
— Он всем нам оказал большую услугу, превратив принцессу в никого. Нам можно из-за нее больше не волноваться.