— Вы говорили, что настоятель против этого.
— Он не из тех, кто действует тайно. Наверное, я сама засунула куда-нибудь эту страницу.
— Вы помните, что там было?
— О да. Вот, послушайте. Отец Гастон, Сильвейн, Тимон и еще трое послушников прошлой весной ездили в Ивердон покупать пряденую шерсть. Мериносы тех мест славятся качеством своей шерсти, а монахини прядут из нее отличную пряжу.
— Монахини? — переспросил Вильгельм.
Лорелея взглянула в его суровые, испытующие глаза.
— Это место что-то значит для вас? Вы что-нибудь вспомнили?
— Нет, — ответил Вильгельм и расслабленно откинулся на подушку. — Давайте продолжим.
— Они обнаружили аббатису при смерти. Отец Гастон слышал ее последнюю исповедь и совершил прощальный обряд, — рассказывала Лорелея. Она заметила, что Вильгельм так сильно стиснул бутылочку с чернилами, что побелели костяшки пальцев. — К тому времени, как они вернулись назад, отца Гастона уже начало лихорадить. Отец Джулиан не пустил меня к нему, — сказала она и сердито нахмурилась, вспоминая, какой скандал учинила настоятелю.
— Чтобы вы не заразились, — подсказал он.
— Да. Отец Ансельм и отец Эмиль ухаживали за больным, — она обхватила колени руками и уперлась в них подбородком. — Отец Гастон метался в бреду несколько дней. Из коридора я слышала, как он бредил.
— Бредил? Что он говорил?
— Я никак не могла связать его слова. Отец Эмиль должен знать. Все эти дни он сидел рядом с ним. В конечном итоге все шестеро мужчин заболели. Отец Гастон, Сильвейн и Тимон выздоровели. Но вот что любопытно больше всего, Вильгельм. На четырнадцатый день температура упала. Кажется, сам организм производит что-то такое, что убивает инфекцию. Схожесть с оспой слишком очевидна, чтобы на нее не обращать внимания.
— Значит, вы считаете, что можно разработать вакцину?
Девушка утвердительно кивнула.
— Но это должен сделать кто-то более опытный, чем я. Вот поэтому я и хочу написать обо всем этом, Вильгельм. Может, такую работу уже проделали до меня, но я хочу убедиться.
Он перевернул страницу.
— А трое остальных умерли?
— Да. Это были ужасные смерти, — сказала Лорелея. Голос ее дрожал.
— Вы написали об этом на пятой странице. И очень трогательно, Лорелея.
— Вы считаете лишним описывать мои личные чувства?
— Не знаю. Не помню, чтобы я когда-нибудь раньше читал медицинские трактаты.
— Может быть, нам это лучше выбросить? Не хочу казаться непрофессионалом.
— Вы не непрофессионал, Лорелея, — успокоил ее Вильгельм. Он взял чистый лист бумаги. — Теперь нужно восстановить утраченную страницу. Вы говорите, что в Ивердон ездил отец Гастон?
Девушка кивнула и медленно заговорила, давая возможность Вильгельму не торопясь записывать.
Склоненные головы, разбросанные по кровати страницы. Она говорила, а он записывал. Он уточнял, а она разъясняла. Лорелея и Вильгельм работали целый день, пока солнце не стало отбрасывать длинные тени на неровном полу. Они даже не услышали, когда колокол пробил шесть раз. Через несколько минут вошел отец Ансельм.
— Как чувствует себя наш пациент? — спросил старый каноник.
Лорелея схватила лист бумаги и заспешила к нему.
— Вот показания о его пульсе и мои наблюдения. Он идет на поправку.
Отец Ансельм нащупал свои очки, которые висели на цепочке вокруг его шеи, и нацепил их на нос. Но он едва взглянул на ее подробный доклад. Все его внимание было обращено на бумаги, которые лежали на коленях Вильгельма.
— А это что такое у вас?
Спокойный, как клерк в бухгалтерии, Вильгельм сложил листы в стопку и убрал их под свою дощечку.
— Мадемуазель де Клерк попросила меня помочь ей.
У Лорелеи все сжалось от его слов. Отец Ансельм возражал против ее научной работы. Но прежде, чем она смогла что-либо объяснить, Вильгельм продолжил:
— Дело в том, что я хорошо знаю латынь. Я даю ей уроки.
«Ложь так легко сорвалась с его губ», — в замешательстве подумала Лорелея. А так как она не возразила, то тоже приняла участие в этом обмане.
— Очень хорошо, — проговорил отец Ансельм. — В приюте у нее не было достаточных возможностей заняться языком как следует, — с сожалением сказал он, бросая взгляд на удобное кресло у железной печки.
— Присаживайтесь, — сказала Лорелея, направляя его в теплый, затемненный уголок палаты. — Вам необходимо отдохнуть.
— Я могу остаться только на несколько минут, — запротестовал он, но вскоре уже тихо похрапывал.
Следующим посетителем был отец Эмиль.
— Ах, вот он где, — отрывисто проговорил священник, направляясь к отцу Ансельму, чтобы разбудить его. — У нас встреча с настоятелем. А как у вас сегодня дела, — месье? — спросил он, поворачиваясь к Вильгельму.
— Благодарю вас, уже лучше, — ответил он.
— Мы все очень желаем вам выздоровления, чтобы вы могли вернуться к вашим делам, месье, чем бы вы там ни занимались.
Отец Эмиль не услышал облегченного вздоха Вильгельма.
— Пойдемте, дружище, — сказал он отцу Ансельму и помог старому человеку подняться.
После их ухода Лорелея произнесла:
— Кажется, вам теперь нужно немного обучить меня латыни.
— Придать лжи немного правды? Вы не любите лгать, да?
— Не люблю.
— А я, кажется, в этом преуспел.
— О да.
Они работали, пока собаки не подняли лай перед вечерней кормежкой.
С удивлением заметив, что время пронеслось так быстро, Лорелея посмотрела на Вильгельма:
— Вы, должно быть, устали. Благодарю вас за помощь, а сейчас я должна идти. Сегодня за ужином отец Гастон читает лекцию, я обещала присутствовать на ней. Вам придется побыть одному.
— У меня есть чем заняться, — сказал Вильгельм и указал на бумаги.
Она импульсивно взяла его за руку:
— Вильгельм, огромное вам спасибо.
Он ответил легким пожатием на ее жест. Рука мужчины была крепкая и большая. Он казался немного смущенным.
— Не стоит благодарить меня, Лорелея.
Подложив дров в печку, Лорелея вышла на улицу. Краем глаза она заметила какую-то тень, метнувшуюся за угол здания. По спине пробежали мурашки. Девушка попыталась отогнать от себя чувство страха. Еще ни разу за ее двадцать лет у Лорелеи не было причин остерегаться какой-либо опасности. Она подавила в себе страх и решила выяснить, кто бы это мог быть.
Тень зашевелилась и двинулась к ней. Она узнала знакомое лицо и улыбнулась:
— Привет, Сильвейн.
Он раздраженно отбросил прямые светлые волосы со лба:
— Ты провела с ним весь день.
— С Вильгельмом? Конечно. Кто-то же должен с ним быть. Его состояние беспокоит меня. И, кроме того, он помогает мне с латынью, — ответила Лорелея.
Ее охватило какое-то странное, вызывающее тошноту чувство, когда она повторила ложь Вильгельма. Девушка отвела взгляд от напряженного лица Сильвейна и продолжила свой путь к часовне. Снег захрустел под ногами.
Сильвейн схватил ее за руку и развернул лицом к себе.
— Лорелея, ты же ничего не знаешь об этом человеке.
— Я знаю, что он ранен и нуждается в моей заботе.
— А может быть, он преступник. Вор или убийца.
— Может быть, — она высвободила свою руку и быстро пошла по дорожке. — Но он не преступник. Он очень добр со мной. Почему ты так беспокоишься из-за прикованного к постели мужчины? Я часами просиживала с другими больными, и ты никогда не волновался обо мне.
Но тут Лорелея вспомнила о мужественном, необычном лице Вильгельма. Она знала, что он не похож на других. Возможно, Сильвейн тоже заметил.
Он догнал девушку и пошел рядом, замедлив свой широкий шаг, чтобы идти с ней в ногу. От него исходил терпкий, сладковатый запах воска и ладана.
— Отцу Эмилю опять потребовались твои услуги? — проговорила Лорелея.
— Да, — кивнул Сильвейн.
— Что же на этот раз? Почистить подсвечники? Постирать сукно с алтаря?
В обязанности священника входило содержание приюта в полном порядке. И Сильвейн под руководством отца Эмиля постоянно что-то чистил и переставлял.
— Ты стараешься увести меня от темы нашего разговора, — сказал Сильвейн.
— Ты прав, — согласилась она.
— Лорелея, я хочу, чтобы ты меня выслушала. Ты не первая девушка, обманутая добротой незнакомца. Вспомни того игрока, который приезжал сюда…
— Ради Бога! Вильгельм же не в состоянии передвигаться, он беспомощен, — воскликнула Лорелея. Она мысленно представила себе Вильгельма: его непокорное выражение лица, его глаза. Девушка постоянно ощущала силу, исходящую от него. Этого человека не сломили испытания и беды, выпавшие на его долю. — Он потерял память. Ты представляешь, Сильвейн, как это должно быть страшно.
— Отец Джулиан знает об этих долгих визитах?
— Нет, — она дотронулась до его руки и почувствовала, как напряглись его мышцы. — Прошу тебя, Сильвейн, не говори ему. Ну, пожалуйста.
— Почему? — осторожно спросил Сильвейн. Он остановился, посмотрел на ее руку и убрал ее со своей. — Что ты скрываешь, Лорелея?
— Ничего. Почему ты меня об этом спрашиваешь, Сильвейн?
— Потому что меня это беспокоит. Потому что не хочу, чтобы тебе причинили боль.
— Твои подозрения обижают меня.
— О, Лорелея! — он погладил ее по холодной щеке. — Я тебя ни в чем не подозреваю. Но есть что-то такое… — Он задумался, подбирая слова. — Ты сама этого даже не замечаешь, но у тебя такое выражение лица, когда ты на него смотришь, думаешь о нем, что даже пугает меня.
— Не будь глупцом, — произнесла она более резко, чем хотела. — Случай с Вильгельмом очень важен для моей работы. Отец Джулиан не понял бы меня так же, как не понимаешь и ты.
— Я понимаю гораздо больше, чем ты думаешь, Лорелея.
Сильвейн опустил руки и пошел прочь от нее.
Горы поглощали последние остатки дневного света, но Лорелея медленно шла к часовне, не замечая ничего вокруг. Никогда прежде Сильвейн так резко не разговаривал с ней. Он был ее другом с тех пор, как пришел в приют три года назад. Он был постоянным участником ее игр и забав, всегда брал ее на рыбалку на озеро. Девушка с теплотой вспоминала годы, проведенные рядом с Сильвейном.